'Расследования Екатерины Петровской и Ко'. Компиляция. Книги 1-30 - Татьяна Юрьевна Степанова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Глаз, ребра, рука — это ерунда против всего того, что этот Крюгер натворил, — с жаром вещал Кравченко. — Слышь, Серега, ты так Витьке и скажи. Я сам не буду, у тебя лучше получится, понятней. Это ж все необходимка, она, родная наша. Он же с голыми руками на нож шел! Его ж самого порезать этот полоумный мог. А молоток все же Витька! Не трус. Люблю таких вот, уважаю. Не испугался, не сбрендил. Как он его стреножил, а? Завидую. И всем твоим золотопогонникам, — он покосился на Катю, — всем этим задавалам спецназовцам, этим вымпеловцам-особистам, считай, наука. Пусть сами бы попробовали такого вот безоружными взять. А тут — ничего не попишешь. Задержали ублюдка, считай, что рядовые граждане, фактически — обыватели, да на блюдечке и принесли всем этим твоим профи хваленым.
— Только чуть не линчевали сначала, — вяло ввернул Мещерский. — Вот страна-то, а? Ну страна! Кому верить-то? Выползает какой-то Кирюша Раков — культурист, друг правоохранительных органов и страж порядка, а копни его поглубже, оказывается, мать честная, — он и торговец наркотиком, и убийца, и педофил. И все он, в единственном числе, так сказать. Интересно, он сам-то не на игле, часом?
Вопрос этот разъяснился несколько позднее, а пока Катя с напряжением вспоминала и третью сцену, может быть, самую для себя главную.
Она и Павлов сидели в Каменской прокуратуре на жестких откидных сиденьях, ждали, когда их позовут в кабинет следователя.
— Виктор, можно теперь вас кое о чем спросить? — Катя ждала его ответа с сильно бьющимся сердцем.
— Можно. Теперь.
— Как вы его заметили? Ведь все так неожиданно получилось. Кто же мог предположить, что вы…
— А такие вещи только так, Катюша, и случаются. — Павлов сидел сгорбившись, уперев локти в колени. Пепельные волосы свесились ему на лоб. На скуле его Катя видела глубокую ссадину, на подбородке — другую. Руки-с разбитыми суставами пальцев. Да, ему сильно досталось в той схватке. Очень сильно. — Я уснуть не мог, — сказал он тихо. — Обычно я на ночь снотворное принимаю, а тут — дернули же мы хорошо, ну а колеса эти нельзя же после алкоголя употреблять.
— Колеса — берлидорм, да? — Катя не смотрела на него. Не могла.
— Да. Бессонница у меня. После войны мучился, потом — ничего, а последние два года — снова накатило. Лежишь как дурак в ночи. Во тьму пялишься. Ну и глушишь себя. Мне врач прописал, давно уже. Снотворное хорошее, сильное, спишь, как новобранец. А тут, ну не употребил, — он поднял взор на Катю. — По причине градусов и еще из-за… В общем так, глупости все это. Ну и не спал. А вы сладко спали. Ребята на канал уехали — пять сорок пять было. Чен и вы спали, Катюша, да!.. А я решил щепок понабрать. Там, в сарае, самовар есть допотопный, с трубой. Утречком — за милую душу чайку с дымком, с сосновой шишечкой из самовара. Вошел я во двор и тут услышал, как кто-то проехал на мотоцикле по улице.
— Господи, а я-то не слышала!
— Вы спали, — в третий раз повторил Павлов и улыбнулся разбитыми губами. — Я вам даже позавидовал. Hy вышел я за калитку. Смотрю, а в конце улицы — сосед мой на мотоцикле. Я его и прежде встречал, но знакомы мы не были. Парень примерно моих лет. Он по ночам, бывало, куда-то отчаливал. Но я особо им не интересовался. А тут гляжу — он вроде бы откуда-то вернулся. Подъехал к своей калитке. А к нему вдруг из кустов шасть парень какой-то в мотоциклетном шлеме и второй — маленький шкет такой, в спортивном костюмчике. И что-то там началось у них. Я даже не понял сначала. Вдруг, гляжу, сосед мой ка-ак звезданет парня в шлеме ногой в то место, Катюша, куда мужиков вообще-то бить не следует. Тот взвыл, а он — к мальчишке, схватил его, а тот вывернулся и по дороге припустил. Сосед развернулся и на мотоцикле за ним. Ну, тут я встревожился. Хотел было пойти узнать, что там происходит, а тут Чен из дома выскочил. Он «жаворонок», встает ни свет ни заря. Пока я с ним занимался, минуты три-четыре прошло. Парень в шлеме оклемался и мимо моего забора на мотоцикле пулей. Тут я понял — что-то нехорошее у них творится. Побежал следом. И Чен за мной. Я ему кричу, — он сделал рукой резкий жест. — Вот так мы с ним кричим: «Иди домой!», а он ни в какую. Добежали до оврага. Там уже мотоциклы в кювете валяются. Я вниз спрыгнул, гляжу — кровь на листьях. И парень этот, но уже без шлема ползет, белый, за живот держится. «У него нож, — шепчет, — он убил мальчика. Помогите». И тут до меня наконец-то дошло! Туго я соображаю, но что сделаешь? Да и пьян я был еще. Вело меня здорово, — он снова вскинул на Катю серые глаза. В них мерцал холодный огонь. — Вот и с вами тоже… Глупо все вышло, а? Вы обиделись? Не обижайтесь, ладно?
— Я не обиделась, Витя.
— Да? Ну спасибо. Во-от, кинулся я, значит, в кусты. А там этот мотоциклист уже навалился на мальчишку, крутит ему руки ремнем. Тот визжит, извивается. И тут я увидел нож. А мотоциклист увидел меня. Ну и началось у нас. Остальное вы знаете. Как его, Крюгер, что ли, зовут? Ну-ну, самое для него подходящее имечко. Катя, вы ведь юрист по образованию?
— Да.
— Значит, предположить можете, что ему теперь за все это будет?
— Ну, примерно могу.
— Расстреляют его?
— У нас мораторий на смертную казнь, вряд ли.
— А-а, мораторий, — Павлов криво усмехнулся. — Он ребенка до уровня животного довел, издевался над ним, потом зарезал. Второго изнасиловать пытался, байкеру этому вашему живот располосовал. А ему, значит, — мораторий? А я б ему шею там свернул, и все. И никаких бы хлопот нормальным людям.
— Вы словно сожалеете о чем-то, Витя.
— Сожалею? Да нет, ни о чем таком, кроме одного…
— Это все равно было бы убийство.
— Ну и что? Кому-то надо вот такого ублюдка прикончить? Зачем ему
