Кольцо великого магистра (с иллюстрациями) - Константин Бадигин

— Боги не хотят твоей жертвы, — помедлив, сказал криве-кривейте. — Я дважды спрашивал Перкуна, и оба раза он отказался. Помни, княгиня Бирута под защитой богов. — Гринвуд опустил глаза, скрывая яростный огонь в них. — Народ не будет смотреть, как казнят княгиню.

— Ровно в два часа дня Бирута должна быть на дне Вилии, — засопев от разбиравшего его гнева, сказал Ягайла. — Если жрецы не хотят сделать этого сами, ее утопят мои люди! Ты говоришь, народ не будет смотреть на казнь, — подумав, добавил он. — Что ж, заставлять не буду.

Ягайла ненавидел жреца и был уверен, что белье отравил он. И мать, и брат Скиргайла твердили ему об осторожности. Но Ягайла не всегда был послушен. Прежние великие князья скрывали свое православие, а князь Ягайла не стеснялся. Он подчеркивал свое пристрастие к русской церкви, уважительно относился к ее служителям, любил пышные молебны, красивые иконы и кресты. Нательный крест Ягайла носил большой, из чистого золота, с высеченной надписью: «Бич божий, бьющий беса».

Однако на деле преувеличенная набожность Ягайлы мирно уживалась с язычеством. Он соблюдал языческие праздники, побаивался многочисленных литовских богов и по-прежнему признавал великого жреца вторым лицом в государстве.

Киевский митрополит Киприан, возглавлявший православную церковь русских княжеств, входивших в Литву, вел осторожную политику, избегал слишком откровенного Ягайлы и в государственные дела вмешивался незаметно, через отца Давида, духовника княгини Улианы.

Ягайла вспомнил желание матери узнать, что думает великий жрец о Витовте.

— Скажи мне, сладчайший судья судей, — косясь на золотого Перкуна, сказал он, — что толковали предки о тех, кто приводит на свою землю врагов и помогает им воевать против своего народа?

Гринвуд сразу понял, о ком идет речь.

— Ты говоришь о Витовте, сыне Кейстута, великий князь? — спросил он.

— Да, о Витовте. — И Ягайла приготовился внимательно слушать, склонившись в сторону жреца.

Гринвуд долго молчал. Он хотел припомнить Ягайле Жемайтию, но, подумав, решил не идти напролом.

— Не знаю, что сказать тебе, великий князь, — медленно, обдумывая каждое слово, произнес жрец. — Мне слишком мало известно о делах Витовта. Я спрошу Перкуна. Через десять дней я отвечу тебе.

Князь Ягайла понял, что жрец не решился открыто принять сторону князя Витовта. Интересно, что он скажет через десять дней? Если Гринвуд возьмет Витовта под защиту, дело может повернуться плохо.

— Буду ждать, что скажет Перкун через десять дней, — согласился Ягайла. — Но не забудь: твой долг — защищать землю предков.

Опять великий жрец промолчал, уклонился от ответа.

Два басистых удара колокола разнеслись по окрестностям. Это отбивали часы в монастыре святой Троицы. Следом отзвонили в церквах Николая и мученицы Параскевы.

— Предупреди души усопших предков, великий жрец, — Ягайла сморщил свое маленькое личико в презрительную улыбку, — душа Бируты скоро присоединится к ним.

— Сегодня ты будешь беседовать с послами московского князя, — произнес Гринвуд, будто не слыша насмешки.

Он хотел еще что-то сказать, но дверь открылась, и вайделот в белом кафтане повалился на пол у порога.

— Великий, прости, что помешал твоей беседе, — не поднимая головы, произнес он. — Княгиня Улиана просит князя Ягайлу, не откладывая, вернуться в замок.

Ягайла не заметил пристального, тяжелого взгляда, которым проводил его жрец.

Выйдя из дворца, князь не стал садиться на коня и зашагал по мощеному двору, постукивая серебряными подковками красных сапог.

После смерти князя Кейстута обстоятельства сложились не в пользу Ягайлы. Со всех сторон ему угрожала опасность. Он боялся мести московского князя Дмитрия за помощь татарам, боялся татар, боялся своего двоюродного брата Витовта и великого жреца Гринвуда. Но больше всего Ягайла боялся немецких рыцарей. Мать свою, княгиню Улиану, он любил и тоже боялся. На советах, когда обсуждались важные государственные дела, Ягайла со скучающим видом смотрел в потолок и думал об охоте, вспоминал любимых собак или невольницу Сонку. Дела за него решали княгиня Улиана и брат Скиргайла.

Но под горячую руку великий князь никого не слушал и поступал, как велело ему сердце и скудный разум.

Если бы Ягайла мог лишить жизни всех врагов, не подвергая себя опасности, он не раздумывал бы и минуты. Они бы торчали на кольях, как тыквы.

«Несносный Гринвуд, — продолжал размышлять Ягайла, — его многочисленные жрецы и жрицы мешают, связывают руки. Великий жрец опасен: старый душегуб еще не раз попытается подсунуть мне какой-нибудь отравы или вложить в руку убийцы нож».

Впереди предстоит схватка с разъяренным Витовтом. Двоюродный брат будет мстить, в этом Ягайла не сомневался. Он даже считал, что иначе поступить Витовт не может. Ударят и орденские рыцари, они умеют выбирать время. Хорошо, что посулами отдать Жемайтию удалось задержать события. Может быть, еще полгода они не соберутся. Женитьба на московской княжне Софии поправит дела.

По узкой тропинке великий князь поднялся на гору и, отмахнувшись от главного ловчего Симеона Крапивы, подбежавшего к нему с докладом, прошел во дворец.

У дверей в опочивальню великой княгини Ягайла пригладил жидкие волосы и переступил порог. Улиана стояла на коленях перед иконой. Ягайла терпеливо ждал, пока мать не кончит молитву. Княгиня поправила сбившиеся черные одежды, потерла затекшие колени; ее бледное лицо оставалось безжизненным и строгим.

— Я был у Гринвуда, как ты велела матушка, и спросил о Витовте. Он обещал дать ответ через десять дней, — сказал Ягайла, почтительно целуя руку матери.

— Что еще говорил старый лжец? — спросила княгиня, немного оживившись.

Ягайла поведал матери, о чем шла речь, почти слово в слово. В заключение он печально сказал:

— Полгода прошло, как мы послали письмо к московскому князю Дмитрию, а ответа нет.

— Разве скоро такие дела творятся? — ответила, улыбаясь, княгиня. — Не конюх на дворовой девке женится… Московский князь с родней должен посоветоваться, с ближними боярами, дело не простое… Московские послы в городе, — с торжеством закончила Улиана, — затем и звала тебя.

Великий князь не мог сдержать радость. Он то потирал руки, то хлопал себя по ляжкам.

Скрипнула дверь, в опочивальню вошла чернобровая боярыня. Поклонившись, она сказала:

— Великий князь, тебя ищет боярин Бойтонор. Гонец письмо из Мариенбурга привез.

— Скажи, сейчас буду, — отозвался Ягайла. — Ты тоже послушаешь, матушка, — обернулся он к княгине, — интересно, что пишет немецкая лисица.

Боярин Бойтонор, ведавший посольскими делами, длинный и тощий человек с толстым приплюснутым носом, и толмач из русских монахов ожидали у дверей княжеского кабинета.

— Дозволь взломать печати, великий князь, — поклонился боярин.

Ягайла кивнул головой. Ему не терпелось, он теребил усы и хмурился.

Толмач, смешно причмокивая, стал читать. Боярин Бойтонор выдвинул левую ногу вперед, положил руку на рукоять меча и словно застыл в этой позе.

С первых же слов письма великий магистр обвинил Ягайлу и его братьев в недопустимой гордости и высокомерии к ордену. Письмо было длинным, обвинений много, казалось, что нудный учитель делает выговор ученику. Иногда узкое лицо Ягайлы искажалось от ярости, и он хватался за меч.

— Ну, подожди, вонючий пес! — хрипло говорил он, топая ногой. — Ты ко мне с пергаментом, а я к тебе с бердышом.

Не изменяя голоса и не останавливаясь, толмач продолжал читать. Он переводил на русский, великий князь знал только язык своей матери.

Во многих прегрешениях великий магистр обвинил Ягайлу: он-де не отпустил на волю пленных немцев, как должен был сделать по договору, но, как рабов, продал их русским. Он-де и жемайтов натравил на рыцарей, вместо того чтобы привести их к повиновению ордену. На герцога Мазовецкого коварно напал…

Великий князь знал, чем кончится это письмо. Война. А все наделал братец Витовт. «Как жаль, что ему удалось бежать! Попадись он мне сейчас!.. — сжал кулаки Ягайла. — Я знаю, он опять метит на мое место. Он хочет править Литвою».

Конечно, и он, Ягайла, виноват: не выполнил свои обещания и разъярил немцев. Но разве он думал, что жемайты так быстро обо всем пронюхают! И разве он мог отказать себе в удовольствии неожиданно напасть на Мазовию… «Неужели московский князь пришлет отказ?»— с тревогой подумал Ягайла.

«…Таково же твое приятельство, которое ты к нам проявляешь за нашу тебе службу, — заканчивал письмо магистр. Тут он и показал свои когти. — Великую гордость и несправедливость насилия не хотим и не можем мы дальше терпеть. Знайте же, Ягайла со своими братьями, больше мы к тебе ни веры не имеем, ни верности к тебе не находим. А посему от имени нашего ордена отказываем в мире. Не можем и не хотим от сего дня никакого мира с тобой иметь».