Под игом чудовищ. Книга 2 - Андрей Арсланович Мансуров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Это точно. Вашей милости достаточно просто посмотреть на любого солдата или сержанта, и легонько так указать пальчиком. И улыбнуться.
— Верно. Хотя, как достаточно порядочная леди, я стараюсь пользоваться своей божественной красотой как аргументом, всё же пореже.
— Но отрицать её оглупляющее влияние на мой контингент, вызывающее временами и местами стремительный упадок дисциплины, вы, миледи, надеюсь всё же не станете.
— Нет, милорд Дилени, не стану. Хотя я бы всё-таки охарактеризовала это влияние, как облагораживающее. Красота, по уверениям каких-то там древних философов, как раз и призвана спасти мир.
— Философы, как и их учения, миледи, сейчас не в почёте. Собственно, как и книги. И вообще — наш король отнюдь не приветствует все эти упоминания, а тем более — знания знаний древних учёных. (Извините за не совсем удачно сформулированную мысль. Похоже, действует и на меня.) Единственный, кто сейчас не забыл этого наследия, это…
— Да, я вижу это. Лорд, как вы его называете, Юркисс. Вот о нём мне хотелось бы узнать. Поподробней. Потому что из того, что вы, милорды, помните о нём, мне становится ясно только одно.
А именно — что сволочь он, похоже, ничуть не меньшая, чем мой бывший супруг.
— Я не могу сравнивать, миледи. Поскольку лорд Хлодгар некоторым образом лишил нас возможности, так сказать, познакомиться лично. Но насчёт того, что сволочь наш лорд Юркисс — редкостная, вы абсолютно правы. Хотя, разумеется, в возможностях он по сравнению с лордом чёрным Властелином был сильно ограничен — то есто, всегда оставался в облике человека. И оживлять никого не мог. Но просто… Зачем вам информация о нём? Ведь скорее всего вы никогда не увидитесь?
— Возможно, возможно. Но, как это говорится, человек предполагает, а Господь Бог — располагает. Поэтому предлагаю вам сделку. Вы просвещаете меня насчёт этого Юркисса, а я рассказываю вам всё, что помню про лорда чёрного Властелина. Про его характер. Привычки. Способы построения обороны. Про фермы и крепости, разбросанные — уж поверьте! — по всей той немаленькой территории, что бесплодных тундр, что непроходимых болот, что дремучих лесов, что имеются здесь. На его землях, простирающихся до самого ледовитого океана.
Я ведь, как вы уже прекрасно понимаете, отлично вижу. Все те вопросы, что рвутся вам на язык. Но которые вы стесняетесь задать, думая, что я вовсе не обязана вам раскрывать секреты своего так называемого супруга. Чтоб не навредить ему. И себе.
Однако заверяю вас: нет на белом свете другого человека, более страстно, чем я, желавшего бы как раз этого!
То есть — навредить своему супругу!
«Вторую ножку дамы я обрабатывал так же, как первую. Не хотел, чтоб она была, так сказать, обделена вниманием. Или получила — меньше. (Ха-ха!)
Вначале методично, с паузами на «частичное восстановление чувствительности», разбил и расплющил её миниатюрные пальчики большим молотком. А поскольку эта ножка тоже была в шёлковом чулочке, крови, которую я страсть как не люблю, практически не выступило. Девушка изволила выть. И рыдать. И извиваться. Ну и, само-собой, костерить меня на чём свет стоит. То есть это — в паузах между её несколько истеричными попытками поумолять меня «прекратить всё это!» Не слышал, но догадывался по мимике. Да и за сменой выражений в глазах следить было интересно: нет, «системы» в этой самой смене так и не нашёл.
Но если сколько-нибудь членораздельных звуков из перекошенного ротика почти не вылетало благодаря кляпу, то слезам литься обильным ручьём из опухших глазок ничто не препятствовало. Я даже поразился: как их там столько набирается? И если обезвоживание предыдущих красоток происходило в-основном из-за обильного потоотделения, эта, похоже, потеряет всю влагу через чёртовы опухшие — дальше некуда, глаза!
Да и ладно. Мне плевать, лишь бы она наконец охрипла, и её дикие вопли не резонировали в моём подвале, больно лупя по ушам. Я уже не мальчик, чтоб спокойно относиться к таким раздражающим факторам. Нервирует! И отвлекает.
Когда с пальцами на всю их длину было покончено, и я добрался до берцовых костей, пошёл в дело и мой основной инструмент: тиски.
Перетащить их с первой ножки на вторую было не столь трудно: я, повторюсь, хоть уже в весьма преклонных годах, а три пуда поднимаю легко!
Как ни странно, раздробление костей ступни второй ноги почти ничего мне в плане наслаждения не добавило: дама повыла-повыла, да потеряла сознание. Пришлось даже сделать пол-оборота назад, да побрызгать на неё водой изо рта, а затем и вылить остатки из ведра ей на голову.
Ну вот — совсем другое дело! Подумав, я вынул и кляп, и дал ей напиться.
Пила она, правда, с трудом. Глотать получалось не сразу, а лишь со второй-третьей попытки. Да ещё мычала что-то неразборчивое. Из разборчивого было слышно только: «Ы-ы! Ы-ы!..» Но укусить, как иные, более мужественные и хитрые, не пыталась.
Дал ей продышаться с минуту, дал и попить ещё. Вроде, пришла в себя.
И как только смогла внятно говорить, сразу стала униженно умолять пощадить её, перестать мучить, и не убивать!
А куда же девалась гордость и презрение, высказанные в самом начале: «Никакими средствами, милорд, вы не заставите меня умолять вас! Тьфу!» (Меткая: попала-таки мне в глаз!)
Ага, смешно.
С перерывами на сглатывание и мольбы ещё полкружки вылакала за три минуты.
Я отошёл к себе за стол, и даже кое-что особенно интересное записал в своих «путевых заметках». То есть — в ежедневнике. Потом на его основе буду писать мемуары. Ну, или методические указания для Конклава. (Ха-ха — два.)
Когда двинулся снова к ней, хищно потирая ручки, подмигивая, и улыбаясь милой улыбкой людоеда, красотка изволила нервно задёргаться и снова взвыть в полный голос. Вернулись, стало быть, силы и форма к голосовым связкам!
Пришлось кляп вставить на место. И «огонька поддать»! На этот раз был к ней «милостивей»: не стал подогревать медное сиденье столь сильно, чтоб аж запахло жаренной плотью, а вынул
