Трепетные птички - Лев Портной

— Катюх! Ну, ты даешь! — вскрикнула соседка. — Срам-то прикрой, людей распугаешь!

Величкина посмотрела на тетю Тому. Соседка оказалась на балконе как нельзя кстати. Катя вернулась в комнату.

— Ты чего молчишь-то сегодня? — крикнула вдогонку ей тетя Тома.

Катя прошла в коридор, взяла со столика ключи от квартиры и вернулась на балкон.

— Тетя Том, — попросила она. — Возьми ключи, пожалуйста, зайди ко мне потом, балкон закрой. Ладно?

— Не поняла, когда это потом? — спросила тетя Тома, протягивая руку.

Тяжелая связка скользнула на ее ладонь.

— Я весною вернусь, — сообщила Катя.

— А-а, — протянула тетя Тома. — Ну, это там цветы-то я полью, да. А балкон-то чего? Ты сразу его закрой. А куда едешь-то так надолго?

— На юг, — ответила Величкина и перемахнула через ограждение балкона.

— А-а-а! — завопила тетя Тома.

Люди на улице задирали головы, привлеченные криком. Мальчишки тыкали пальцами. Недокуренная беломорина выпала изо рта тети Томы, полетела вниз, зацепилась за засохшие лепестки и нашла приют в ящичке для цветочков этажом ниже. Связка ключей выскочила из рук и ударила по пальцам, торчавшим из рваного тапочка.

— Катюха! Ты чего это?! — кричала соседка.

— Тетя Том, да ты не волнуйся, я ж каждую ночь это делала. Ключи не потеряй мои! А теперь пора мне.

— Куда тебе пора?! Стой ты!

Соседка перегнулась через перегородку и вытянула руки. Впрочем, достать Величкину ей при всем желании не удалось бы.

Катя выпустила из рук поручень, наклонилась вперед, взмахнула крыльями и оторвалась от балкона. Толпа внизу дружно ахнула. Величкина засмеялась. Она знала, что ни тетя Тома, ни мальчишки, прогуливающие школу, ни случайные прохожие не видят ее серого оперения. Им кажется, что они стали свидетелями фантастического зрелища. Обнаженная женщина, расставив в стороны руки, парит в воздухе.

Катя сделала несколько сильных взмахов и оказалась над крышей девятиэтажки. Она впервые поднялась в небо днем, и у нее захватило дух. Москва превращалась в огромную панораму. Она полетела вокруг дома. Там прохожие не задирали голов, и полет Величкиной остался незамеченным. Посмотрев вслед удалявшемуся клину, Катя прикинула, что, если на каждые сто метров в длину будет забирать на десять метров ввысь, то где-нибудь над Подольском догонит серых гусей. Тут она вспомнила, что хотела пролететь над Ватутинками, а значит, нужно было сделать небольшой крюк, и предстояла задержка. Мгновение она сомневалась, стоит ли тратить время на всякие фокусы? И все же решила исполнить задуманное. В конце концов, не над Подольском, так где-нибудь подальше, но догонит она гусей, летящих из Эстонии. Катя выписала полный круг над домом. Невольные зрители встретили ее восторженными возгласами. Величкина спикировала прямо к своему балкону. Тетя Тома курила новую папиросу.

— Хорошо, что дверь еще не закрыла! — на подлете крикнула ей Катя.

Она влетела в комнату и с грохотом плюхнулась на кровать. Сколько раз говорила ей соседка снизу, что нельзя так шуметь по ночам! Катя вытащила футляр со спиннингом, который пылился за шкафом почти два с половиной года. Она приладила его на спине, как учил ее Найман. Пробежала через комнату, с ходу перепрыгнула через балконное ограждение и расправила крылья.

— Ну, все, тетя Том, пока! Весною вернусь!

Вторая непотушенная папироса выпала изо рта соседки и оказалась в ящичке этажом ниже, где еще дымилась первая беломорина.

— Тетя Том! Ты, смотри, пожар не устрой! Смотри, вон внизу балкон уж дымится от твоих папирос! — прокричала Катя, набирая высоту.

Она сделала еще один круг над крышей дома. Бросила последний взгляд на застывшую от изумления соседку и, мысленно пожелав ей не сойти с ума, взяла курс на юг. Ошеломленные тинейджеры побежали следом, на ходу задирая круглые стриженые головы и тыча пальцами в небо. Сверху они выглядели игрушечными мальчиками с пальчики. Хотелось шутки ради схватить какого-нибудь проказника и посадить на купол церквушки. У Шереметевской ребята отстали, сбившись стайкой на тротуаре. Они смотрели вслед и пытались привлечь внимание прохожих к необычному зрелищу. Люди отмахивались. Величкина казалась им дурацким воздушным шариком.

Она огляделась по сторонам. Вид распростершегося под нею мегаполиса производил двойственное впечатление. С высоты величкиного полета город представлялся гигантским игрушечным макетом… или детской площадкой с разбросанными игрушками. В то же время дух захватывало при мысли о том, что по дорожкам этого макета торопятся по своим делишкам пятнадцать миллионов человечков, по улочкам катается три миллиона автомобилей, по задворкам и пустырям бегают два миллиона собак, на помойках и продовольственных складах копошатся четыреста миллионов крыс, а в крошечном зоопарке обгрызают листья деревьев девятнадцать жирафов.

Пролетая над гипермаркетом, Катя подумала, что было б забавно примоститься на голове громадного зеленого кенгуру, установленного перед фасадом здания, дождаться Расплетину с Настей и попрощаться с ними по-человечески, а не улетать по-свински, как это сделала Самойлова. Однако устройся она на верхушке рекламного сооружения, так вперед подруг примчится МЧС с пожарниками, а то и с телевидением. И сделают репортаж на всю страну о сумасшедшей с суицидальными наклонностями, неизвестно как забравшейся на голову этого кенгуру. А как бы ахнули миллионы телезрителей, когда, бросившись вниз, она не разбилась бы об асфальт, а улетела! Но Ефим Беркович предупреждал, что не стоит привлекать внимание людей, иначе окончишь жизнь в клетке под наблюдением деятелей науки. Это еще в лучшем случае, а то и в психушку загремишь.

— Итак, Екатерина Дмитриевна, что вы делали на голове кенгуру?

— Я просто присела на дорожку…

— На дорожку?

— Ну да. А разве вы так не делаете перед тем, как лететь на юг?

Катя дала себе слово, что позвонит в салон при первой же возможности, и сделала маленький крен на левый бок. Воздушные потоки незримыми бурунчиками заструились наискосок под крыльями, направляя Величкину по кругу над гипермаркетом. Автостоянка внизу, словно игра в паззл, заполнялась разноцветными крышечками подъезжавших автомашин. Люди образовали четыре встречных ручейка, распределенных попарно между двумя входами в здание. Внутрь двигались налегке, а наружу — груженные сумками, многие катили тележки. Все это напоминало хорошо организованный муравейник.

За гипермаркетом днем обычно разгружались фуры и газели. Но сейчас лишь одинокий серенький автомобиль стоял через дорогу у забора, тянувшегося вдоль улицы Веткина. В шестом классе Величкиной поручили выяснить, кем был этот самый Веткин, в честь которого назвали неприметную улочку, и написать сочинение. Катя нашла необходимые справочники и узнала, что никакого Веткина в природе не было, а улицу назвали так из-за железнодорожных веток, между которыми ее заключили. Ее сочинение стало темой педсовета, и Величкиной обещали, что с такими взглядами в следующем году не примут в комсомол. Следующий год стал девяносто первым, и с комсомолом она и так пролетела.

Серенькая машинка была «москвичом». На таком же ездил ее бывший муж. Только у него сзади было написано «aleko», а у этого «москвича» на кузове красовалась надпись «свято-Brabus». Прочитав ее, Катя с удовольствием отметила открывшуюся у нее остроту зрения. «Москвич» внизу ритмично раскачивался, словно придавил ваньку-встаньку, неутомимо пытавшегося справиться с весом автомобиля. В машине молодая женщина перегнулась через заднее сиденье, вывернув голову и прижавшись височной частью к заднему стеклу, и дышала, как выбросившаяся на берег рыбешка. Навалившийся на нее мужчина вывернул свою голову в другую сторону и тоже дышал слишком часто. Через переднее стекло было видно, как, словно шарик для игры в пинг-понг, подпрыгивает его маленькая, беленькая попка. Судя по всему, для парочки в машине день начался неплохо. Величкина порадовалась за них и обратила внимание на Останкинскую телебашню, по-фрейдистски проткнувшую облачко.

В школе на уроках географии учительница говорила, что Москва — самая зеленая столица мира. Никто ей не верил. Но теперь Катя думала, что географиня, возможно, была права. Сверху Москва выглядела гигантским, неухоженным газоном, на котором дети возводили город для лилипутов и отдельные кварталы выстроили с необыкновенной тщательностью, зато в других местах оставили кубики, беспорядочно разбросанными в зарослях травы. Особенно Катю поразил огромный лесопарк, расположенный за гостиницей «Космос». Она догадалась, что это Лосиный Остров. А ведь, если передвигаешься по земле, то до парка приходится преодолевать приличное расстояние; если ехать на трамвае по улице Бориса Галушкина, получится остановки три. Но сверху зеленые насаждения во дворах домов представляются единым целым с зеленым массивом, и поэтому кажется, что Лосиный Остров начинается прямо за гостиницей «Космос». А сама эта гостиница похожа на кусок заплесневевшего и почерневшего от старости сыра, выпавшего из клюва пластилиновой вороны и застрявшего между обшарпанными детскими кубиками. Мимо по Ярославскому шоссе мчались легковушки и грузовички. За Северянинским мостом красовалась закусочная «Макдоналдс», перед которой восседал на скамейке клоун Роналд, более всего напоминавший персонаж из ужастиков Стивена Кинга. Далеко впереди за токийской развязкой Ярославки и МКАД виднелось красное пятно еще одного «Макдоналдса» все с тем же отвратительным клоуном у входа. А левее над Мытищами возвышалась ультрасовременная высотка со стеклянным пентхаусом. Внутри мужчина с девушкой в розовой мини-юбочке пили чай с кексом. Он гладил ее по коленке, и Кате было любопытно, не закончится ли чаепитие в Мытищах как-нибудь по-святобрабуски. Но Ярославка уходила на Север, а Величкина держала путь на юг.