Пункт третий - Татьяна Евгеньевна Плетнева

Замещать Бондаренко по всем вопросам – перерыть горы дурацких бумаг, влезать во все детали чужой глупости, соображать, кого теперь можно и нужно допрашивать. А по вечерам объясняться со скучной настырной девкой, охранять свои словари от чулочных закладок. Валентин Николаевич чуть не заплакал о легкой и беззаботной жизни, принадлежавшей ему еще вчера. Отчаянье придало ему сил.

– Даже если предположить, товарищ майор, что я замещаю Бондаренко, что само по себе несколько неожиданно, все равно вопрос не по адресу. Это у вас надо спрашивать, а не у следствия, – преувеличенно спокойно отвечал Первушин, обращаясь к пепельнице.

– А ты, молодой, ничего, разбираешься, – одобрил майор. – Эксперта можно и к оперативникам приписать, только возиться с этим сейчас некогда.

Первушин сидел вольно, нога на ногу, и не обернулся даже, когда рваногубый обошел стол и навис у него за спиной.

– У Полежаевой права качать научился, парень? Да ты способный; и сидишь точь-в-точь как она; ты еще разговаривать со мной откажись по морально-этическим[40], ну?

Майор рассмеялся и похлопал Валентина Николаевича по плечу.

– Не серчай, я сразу заметил, что вы с ней чем-то похожи. Ладно, всё кстати. Поищи-ка мне ее сейчас, вот что.

И он положил перед Первушиным длинный список телефонов.

– Сперва в институт позвони, представься как есть: все равно пора ее уже маленько поддернуть. Напугай того, кто трубку возьмет, и попроси его лично удостовериться, что она там: на лекции или еще где. Если не найдут, домой звони: хочешь – сплети что-нибудь, хочешь – так трубку брось, если подойдет. Дальше – Фейгель: извинись, представься кучеряво, попроси его помочь – нужна, дескать, срочно; голос у тебя подходящий. Ну и с остальными – так же.

В списке значилось еще десятка два номеров.

– Ну а если вдруг правовой аспект вас встревожит, дескать, чужими делами вас загружают, не волнуйтесь, Валентин Николаевич: я вам скоро приказ занесу о вашем переводе в оперативную группу. Число сегодняшнее.

Плоскорожий захохотал.

– А что там такое с Полежаевой происходит? – развязно, без чинов, спросил Первушин.

– Звони давай, потом расскажу, – совсем уж по-приятельски попросил начальник.

Валентин Николаевич с удовольствием напугал пожилого и интеллигентного, судя по голосу, парторга кафедры и отправил его на поиски Полежаевой, сообщив вдогонку, что не позже чем через четверть часа надеется застать его на месте с ответом и что, разумеется, никто не должен знать об их разговоре.

Приятно пугать парторгов морозным январским утром, ничего не скажешь. Валентин Николаевич почти видел, как лысый, неуклюжий и трепещущий профессор трусит по коридору к доске с расписанием, как вызывает за дверь коллегу и как, задыхаясь, быстро и сбивчиво шепчет что-то ему на ухо.

Оперативная работа, несомненно, приятнее следственной скуки, бумаг, болтовни, чаепитий.

Наружное стекло обметало чудной изморозью; игольчатые стебли и завитушки тянулись от нижнего края по обеим сторонам вверх, как узоры в старинной книге, изящно обрамляя светлый морозный день.

Дома Полежаевой не было. Валентин Николаевич передохнул, включил чайник и позвонил Фейгелю. Беседа с сонным Прохором была чрезвычайно занятна, и кроме непосредственного удовольствия Валентин Николаевич получил наконец и первую зацепку. Действовал он хитро: представился питерским знакомым Александры Юрьевны, сказал, что не может застать ее дома, и взволнованно попросил у Фейгеля помощи и совета. «Понимаете, – говорил он, – я приехал по важному делу всего на несколько часов…»

Простодушный, но бдительный Фейгель отвечал, что по телефону о чужих делах не говорят, однако изъявил желание встретиться или принять приезжего у себя.

Первушин уже собирался назначить ему встречу, но потом пожалел сонного Прохора Давидовича и оставил его досыпать в тепле, пообещав посетить его в течение ближайшего получаса, и, войдя во вкус, долго и тщательно выспрашивал адрес.

У парторга оставалось еще минут пять.

Приятно иметь в начальниках человека занятого и по-своему неглупого. Блестяще проводимая операция развеселила Валентина Николаевича и отвлекла его мысли от навязчивой дамы и разоренного жилья.

Если даже Фейгель не захотел говорить по телефону о делах Александры Юрьевны, значит, дела эти в настоящее время действительно необычны. Скорей всего, она каким-то образом отмоталась от слежки, что и встревожило Губу.

Неплохо было бы позвонить домой и отпустить свою даму с миром: командировка срочная, например. Или сначала все-таки тряхнуть парторга. Хотя Валентин Николаевич был уже почти уверен, что профессор пробегал впустую, он поднял трубку и набрал номер института.

2

Связи по-прежнему не было ни с районом, ни с областью, и это обстоятельство открывало Васину широкие и опасные возможности.

Из черной трубы котельной, расширяясь, уходил вверх серо-желтый переливающийся столб дыма; морозное безветрие за окном было ярким и торжественным.

Виктор Иванович чувствовал себя по меньшей мере Кутузовым, сидящим на холме перед Бородинским полем. Фильм был такой; главнокомандующий грыз гусиную ногу, над головою его носились не то облака, не то пороховой дым.

Васин развернул бутерброды и заварил чай. Он даст ей сутки; перегородки там такие, что слышно каждое слово. Он еще раз просмотрел листок с фамилиями тех, кто получал свидания сегодня, и двое из пятерых показались ему вполне подходящими. Остальные тоже, конечно, помогли бы ему, будь у них получше с мозгами.

Дело шло к полудню, пора было действовать. Несмотря на все оперативные резоны, которыми успокаивал себя Васин, принятое им решение продиктовано было отчасти простым любопытством, отчасти желанием помириться с побитым политиком и избежать таким образом больших неприятностей. Виктору Ивановичу очень не хотелось объясняться с надзором по поводу тяжких телесных, нанесенных к тому же таким необычным способом. Хорошо было бы вызвать Рылевского после свиданки, потолковать спокойно, если получится, и пасти далее по возможности без вреда. А сверх того интересно, конечно, узнать, почему это у них на одного зэка полагаются две бабы и как там они с Полежаевой разберутся.

Рассмотрев все про и контра, Васин перешел к делу. Он быстро и доходчиво побеседовал с двумя будущими соседями Рылевского и пообещал им добавить сутки к их свиданкам за хорошую память. Что же случится, если память неожиданно им откажет, объяснять не было надобности. Покончив таким образом с оперативной работой, он вызвал дежурную, заступившую вместо Людки, и велел ей позвать ожидавших свидания женщин.

Первой ввалилась к нему в кабинет большая полная тетка с опухшим от мороза и сна лицом. Мочка ее правого уха напоминала средних размеров сливу, лопнувшую и сочащуюся от спелости, в левом же ухе торчала массивная золотая серьга.

Тетка молча положила на рорский стол заявление и встала подле, уважительно глядя на капитана.

Васин долго рассматривал ее, морщась брезгливо всякий раз, когда его взгляд натыкался на