Былинка-жизнь - Наталия Ипатова

— Не верю, — отчаянно бросил Ким. — Я достаточно хорошо ее знал. Молль не отравилась из-за кого бы там ни было.

Не отводя тяжелого взгляда от Имоджин, непостижимым образом стоявшей королевой среди этого срама, Олойхор пожевал губы.

— Дайте ей что-нибудь, — наконец приказал он. — Да-да, с себя снимете, если велю. Я все еще собираюсь на ней жениться. Как только она в лицо папе с мамой скажет, что в первый раз ошибочка вышла. Независимые бабки подтвердят, что она нетронута.

— Я могла бы предложить провезти ее по городу именно в таком виде, — протянула Дайана монотонно. — Так сказать, в воспитательных целях. Но последнее слово в этом вопросе принадлежит вам, сир. Неужели вам неинтересно, на что она способна, если держать нож у его горла? Если вам так уж важна ее девственность, так у нее ведь и рот есть.

— Мне всегда было интересно, на что способна ты, — промолвил Олойхор, не обращая внимания на заявление брата, что, дескать, его горлу ничего не сделается.

Дайана притворно потупилась.

— Вы всегда можете меня испытать.

— Ладно, все! — оборвал ее Олойхор. — Берите ее и поехали. Не сидеть же тут до ночи.

— С этим — что? — в первый раз раскрыл рот Циклоп Бийик, подбородком — руки заняты! — указывая на Кима и лучше других ощушая, как непроизвольно напряглись его мышцы.

— Да что хочешь! Все равно ничего серьезного ты ему сделать не сможешь.

Изуродованное лицо Циклопа выразило вежливое недоумение. Всю жизнь то, что он делал, имело самые серьезные последствия, неудач на этом поприще он не знал.

И в ту же секунду он резко задрал правый локоть Кима к самому основанию черепа.

Левый Киму удалось спасти только потому, что от боли он развернулся таким судорожным рывком, что Циклоп не мог ни предугадать его, ни тем более предотвратить, и угодил левым плечом в стену, которая не позволила стронуть кость из сустава. Зато он сполна поплатился правым. Циклоп выпустил его и, не давая очухаться, ударом ноги свалил на пол. Начальник королевской стражи знал все человеческие болевые точки и не стеснялся использовать их самым унизительным образом. Боль вспыхнула таким ярким ослепительным шаром, что испуганный возглас Имоджин и ее рывок из сдерживающих рук лишь скользнули по краешку сознания.

— А ну-ка еще разик, — произнес совсем рядом злорадный голос Олойхора. — Потому что на нее это, похоже, действует.

«Разик» Циклопа Бийика вышиб из Кима дух и заставил лишиться сознания. Поэтому даже в распахнутую дверь он не увидел понурых лошадей — придурок, ты потащил сюда лошадей! — стоявших, широко расставив все четыре ноги, как это делают больные и ослабевшие животные.

Боль же и привела Кима в чувство. Быстрее, чем самые заботливые хлопоты. Чистым усилием воли собирая себя со струганого пола, он таки уперся взглядом в широко раскрытую дверь. Отметил про себя, что потихоньку собирается вечер.

Плечо.. «Это всего лишь боль, — ехидно сказал он сам себе. — Попробуй на себе». Уже привычно стиснув зубы, он ощупал левой рукой распухший сустав — не впервой вправлять кости, правда, не себе. В детстве редкий год обходился без вывихнутой конечности. Приготовился, что будет больнее, сжал и отрывисто дернул, вызвав в мозгу еще одну ослепительную вспышку, и вновь обнаружил себя стоящим на коленях, с лбом, упертым в бревенчатую стену. Перевел дух и снова, пошатываясь, вышел на крыльцо. Распухший сустав, бывший до того обжигающе горячим и тяжелым, словно мешок муки, теперь как будто гладили прохладные пальцы. Боль утекала, как вода, и он уже снова мог шевелить рукой. Лес честно исполнял свою часть договора. Киммель верил в легенду свято, хотя до сих пор ему не выпадало случая проверить ее на своей шкуре.

Но это значило, что договор действует и в другую сторону. Они ушли в лес, и они при лошадях. Голодный лес ни за что не упустит такую массу годной к потреблению жизненной силы. Лес сконцентрирует на группе Олойхора все помыслы… если можно назвать помыслами нити чувств, пронизывающих его весь, как целое, состоящее из бесчисленного множества частей. Впрочем, именно сейчас Киму было наплевать, как это у него называется. Лес обладал возможностью кружить. Морочил путника, водя его кругами до полной темноты, а там… те, кто вырывался отсюда, никогда уже не приходили в полный разум, а большинство пропадали начисто и навсегда. Потому что никто никогда не находил в Голодном лесу ни трупов, ни даже обглоданных костей.

Но с тем, за кого заплачено кровью, Лес не осмеливался шутить. Олойхор имеет здесь все те же привилегии, что и он сам. У них все поровну. Значит, Лес поведет их кратчайшим путем, пробуя по дороге, что можно с них взять. И если они не успеют дотемна, к жилым местам выйдет один.Олойхор. Лошади — их оставляли в лесу на привязи, пока Олойхорова кодла веселилась в защищенном домике, — падут первыми. Если только Олойхор не пожалеет своей крови, чтобы заклясть лошадей. В самом крайнем случае Ким сыграл бы именно так. Он вспомнил, как восемь лет назад тормошил цепенеющую Имоджин, заставляя ее говорить и поминать богов, под властью которых она была рождена, в надежде удержать ее, не дать ей провалиться в эту голодную черную прорву.

Он без всякого сожаления скормил бы прорве всю эту кодлу, однако даже если бы Олойхор оказался настолько беззаботен и глуп, у него все равно на руках оставалась заложница, которой Киммель ни при каком раскладе пожертвовать не мог.

Вот если бы отыскался шанс оставить Олойхора наедине с Имоджин! Почему-то казалось, что с ним одним Имоджин бы управилась. Но для того надо, чтобы она как минимум равна была ему по силе крови. А это можно устроить.

Ким уперся лбом и кулаками в стену, стараясь превозмочь застилающий глаза кровавый туман. Чувства оскорбленного мужчины вопили, требуя броситься вдогонку как можно скорее. Пешком? И нарваться при этом на Циклопа Бийика, который, даже будучи при смерти, опаснее, чем Ким когда-либо надеялся стать? Даже, допустим, если в лесу, на собственной территории удастся справиться с Циклопом Бийиком — Циклоп ведь тоже только человек? — не будет ли для Имоджин слишком поздно? А странный уговор, превращавший его самого в нечто иное — большее? — чем человек, нашептывал на ухо, что он может помочь Имоджин другим способом.

Потому что унижение и боль — прости, Имоджин! — это всего лишь унижение и боль. Одну смерть ничем не исправить. К тому же Ким уверен был, что Олойхор и сам не представляет, что ему сейчас делать и куда деть Имоджин, когда он вывезет ее из леса в людные места. И как предъявит ее королю. Как детские выходки Ойхо, так и его злодейства по-прежнему носили на себе отпечаток непродуманности. Для него было куда выгоднее — Ким мрачно усмехнулся — обосноваться в этом домике самому, вместе с его теневым двором. Потому что Олойхор — при всем уважении к царственной крови — не из тех, кто сам для себя носит воду и колет дрова.