Вестник в Новороссии (СИ) - Роман Вадимович Беркутов

— Конечно, поэтому мы намереваемся возводить кварталы за пределами города, — Максим на карте показал на оранжевую полосу, которая брала столицу в круг, — это полоса новых домов, за ними будут новые заводы, чтобы соответствовать вашему закону о грязном производстве.

Николай Павлович кивнул и пододвинул к себе эскиз.

— Пятиэтажные дома? Полностью из кирпича?

— Нет, там будут бетонные перекрытия, — объяснил Максим.

— Это как? — Николай Павлович пролистал до чертежа типового дома, где отмечались не только новейшие перекрытия, но и единое отопление, — Это что?

— Батареи, по ним будет идти горячая вода.

— А это что за столбы? Телеграфные, а не много? — император показал на один из эскизов, где художник, по имени Вадим Беркутов, изобразил внутренний двор и вид с главной дороги.

— Ну почти, — соврал Максим. Вадим говорил, что это на далёкое будущее, чтобы полностью избавиться от свечей и так далее, но Максиму было честно не до этого. Компания влезла в сотни сфер, только начав углубляться в большинстве из них.

— Интересно конечно. А как дела с вашей телеграфной линией?

— До Риги и Хельсинки работают. До Москвы еще тянем.

— И как, не воруют? — император откинулся на спинку кресла и улыбнулся в усы.

— Пытались, — честно признался Максим, а потом вспомнил, как очень злой Кондрат несколько раз всем недалеким объяснял, что у Вестника лучше не воровать.

— Вижу, вижу, что воруют, — с нескрываемым чувством превосходства заявил император, — такова уж натура людей. Это ладно. Я подготовил указ и его осталось только подписать.

Николай Павлович выжидательно замолчал.

— И о чем указ?

— О защите коммуникационных линий и сообщений! Приравняем телеграф к государственной связи.

— Государственной? — нахмурился Максим.

— Не полностью. Но только вашей он оставаться тоже не может, — заявил Николай Павлович, — сколько вы на бирже заработали? А? Молчите?

Он заулыбался.

— Мне с сотню кляуз уже принесли, что вы обкрадываете честных торговцев, — Николай засмеялся, — это интересно удумали.

— Мы не можем полностью передать линии, — твердо заявил Максим.

— Я и не требую передать. Просто протяните дополнительные, три государственные и две коммерческие.

Максим закашлялся.

— Вы знаете, СКОЛЬКО это будет стоить?

Николай Павлович подался вперед.

— Ну хорошо, а сколько?

— Две государственные, одну коммерческую и одну частную. Пятая линия останется нашей без права на пользования кем-то кроме нас.

— На одну линию меньше?

— Не только, — Максим достал из портфеля документ с предложением. Когда император ознакомился с расценками и возможностью шифровать коммерческие и государственные линии, то поднял очень удивленный взгляд.

— Вы знали?

— Нет, — соврал Максим и захлопал глазами, как невинная гимназистка старшеклассница.

— Кхм, допустим. Как дела у Вадима? Он пока не хочет писать мне лично.

— Думаю, что он даже не знал о такой возможности, — Максим сам-то не верил, что общается напрямую с императором, — я могу отправить ему письмо с строительной бригадой, которую мы отправляем на юг.

— Из училища бригаду? Строительное…

— Там только мещане! — поспешил заверить Максим.

— Знаю. Сам напишу. Уговорил я нашего казначея выделить деньги на заводы. Но больше землей, — император достал из стола приказ, — отдадите это Егору Францевичу, он позаботиться о переводе средств. Мне нужна эта взрывчатка. Хотя, это я сам напишу. Ступайте.

Максим уходил из дворца на ватных ногах. Его поражали серьезность и размах происходящего. Со стороны все выглядело как постоянная игра в кошки-мышки с чиновниками, на каждом этапе большой стройки жилых кварталов. Это если не вспоминать про верфь, которая заработала в полную силу и переделывала под паровой двигатель уже третий корабль. Слаба Богу, что он не один отвечал за компанию и остальным приходилось крутиться не меньше. Не удивительно, что Вадим так быстро сбежал на юг — подумал Максим и усмехнулся.

* * *

По крупным галькам на берегу Финского залива осторожна шла босоногая девочка. Она старательно искала что-то на берегу, заглядывая под большие камни и мусор, который вынесло на берег.

— Зоя! Зоя, смотри что я нашел! — за ее спиной закричал мальчик. Сын местного рыбака и ее старый друг.

— Что там? — повернулась Зоя и пошла посмотреть, хорошенько запомнив, где она остановила поиски.

Мальчик сидел на большом камне и грел босые ноги в теплой воде. В руках же он держал длинную тонкую палку и тыкал ей в нечто желеобразное и похожее на черное сердце. Зоя застыла не веря, что наконец нашла! Она шагнула в сторону сердца и протянула руку.

— Зоя, ты чего я же первый нашел? — зашумел мальчик и встал на камень. Он важно надул губы, чтобы показаться взрослее.

— Дима, Димочка, оно мне очень-очень нужно! Я искала его несколько месяцев! — чуть ли не плача заявила Зоя, — отдай его мне, и я тебя поцелую!

— Да так бери, чего я… — парень отвернулся, уж очень его смущали набухающие слезы на маленьком личике.

Зоя шмыгнула носом и взяла сердце, но сразу чуть не выплюнула скромный завтрак. Сердце, как и все предыдущие части, напоминало склизкое желе, больше похожее на моллюска, только без запаха. Зоя завернула сердце в сарафан и быстрее побежала домой.

В скромной бревенчатой избе горел слабый огонек. Это горящая лучинка освещала комнату. Зоя остановилась перед дверью. Сердце ее бешено билось, но она глубоко вдохнула и вошла. Внутри лучинка освещала скромную комнату: печку, лавку и стол, на котором стояла скромная снедобь из куска черствого хлеба. Зоя только вошла, как на печи в тени проскользнуло движение.

— Ты пришла? — раздался тихий, слабый голос.

— Да мама, я пришла! И ты не поверишь, но я наконец нашла! — Зоя подбежала ближе, чтобы скорее показать маме свою находку.

С печи спустилась очень бледная женщина с запутавшимися волосами. Уже три месяца, как она заболела и не ела ничего, кроме странной жижи, которую Зоя изредка находила на берегу. После болезни она не узнавала, когда-то энергичную маму. Бледная тень, так говорил в деревне и называли ее проклятой.

— Покажи, золотце, — прошептала женщина и протянула худые руки, кожа на который облепила проступающие кости.

— Вот, — заявила Зоя и положила черное сердце маме в руки.

Женщина ответила не сразу. Зоя заметила, как у мамы затряслись плечи, как при плаче, поэтому она отшатнулась, когда раздался смех. И не тихий, каким обычно был голос мамы, а громогласный, от которого затряслось единственное окно.

— Наконец! Наконец! — заявила «мама» и вцепилась в сердце зубами, поняла, что зубами не помочь и принялась всасывать его, как того самого моллюска.

Зоя заметила, как женщин менялась: уходила бледность, исхудалое лицо возвращало красоту. Девочка зажала рот и отшатнулась. У мамы загорелись глаза разными цветами. В них проступила