Нелепая привычка жить - Олег Рой

«А что ты ожидал там увидеть? — усмехнувшись, спросил он сам себя. — Костлявую с косой, как выразился наш уважаемый писатель?» Над самой головой качнулась ветка — с молодой березы шумно взлетела большая черная птица, похожая на грача. Или это был ворон? Небо вдруг затянуло, как перед дождем. Головная боль, немного поутихшая в лесу, разгорелась с новой силой. Пожалуй, пора было возвращаться к сторожке. Наверняка Лана со своей компанией уже приехала, даже странно, что она еще не обрывает ему телефон с вопросами: «Ну ты где? Мы уже сто лет около этой изнакурножки торчим, а тебя нет!»

Он поспешил назад, запоздало обошел поваленное дерево и вскоре вновь оказался на поляне. На площадке перед сторожкой, в том же самом кресле, где недавно сидел он, теперь устроилась худощавая женщина средних лет и пристально смотрела на него удивительно глубокими и выразительными серыми глазами.

Сердце отчего-то на мгновенье остановилось, а потом принялось с бешеной скоростью отсчитывать секунды. Обычно такое с мужчиной случается, когда появляется вдруг Она. Нечто подобное произошло и с Малаховым в эту секунду, но вместо сладостного чувства узнавания он ощутил вдруг безумный, панический страх. Ему захотелось бежать, бежать со всех ног, чтобы оказаться как можно дальше от этой поляны, — и в то же время он отчего-то не мог сдвинуться с места. Все стоял и смотрел в ее чарующие серые глаза. Лицо женщины и весь ее облик казались удивительно знакомыми, он точно видел ее, вот только где?

Скорее всего, это и есть та самая Ланина помощница, как там ее, Таня Тосс? Но где сама Лана? Где проектировщики с архитекторами и видеооператорами? Наверное, она приехала одна на собственной машине и разминулась с ними… Он оглянулся, но, кроме его собственного «Лексуса», на поляне больше не было ни одного автомобиля.

Женщина молчала и рассматривала его, он отвечал тем же. Лицо незнакомки было на удивление симметричным, он и не думал, что такое бывает. Обычно у всех людей половинки лица чем-нибудь да отличаются друг от друга — какой-нибудь родинкой, разным изгибом бровей, чуть иной линией контуров скул или подбородка… А у этой все было абсолютно одинаково — даже идущая надо лбом линия очень коротко стриженных тускло-сероватых волос была идеально ровной. Ни один самый маленький волосок не выбивался из прически. Одета она была в стильный светло-серый брючный костюм, сидевший на ней безупречно, как на манекенщице, черную, с коротким воротником, водолазку и черные же, явно очень дорогие, туфли. Спину она держала неестественно ровно, а на шее виднелось несколько морщинок. Эти морщинки поразили Виталия больше всего, так как лицо женщины было абсолютно гладким, хотя и не молодым. Словно на черно-белой фотографии, которая только выигрывает от отсутствия цветов, становясь более контрастной и цельной. Она игнорирует правду жизни. Горькую и подчас лишнюю правду.

«Боже правый, она вся как черно-белая фотография!» — подумал Малахов. Он начинал нервничать. Ситуация могла бы показаться пикантной — мужчина и женщина вдвоем, посреди цветущего майского леса, но отчего-то в этом было больше пугающего, чем притягательного. Ему вдруг показалось, что он перестал слышать все звуки, кроме собственного дыхания. Что-то неожиданно страшное было в наступившей тишине. «Мертвая тишина» — всплыло в памяти с детства знакомое выражение. Тишина была именно мертвой. Даже птицы вдруг замолчали.

— Вы, вероятно, Татьяна, помощница Светланы? — заговорил он, только чтобы не молчать.

В ответ она лишь молча подняла одну бровь.

— Таня Тосс? — уточнил Виталий. Он никак не мог понять, почему в присутствии этой женщины чувствует себя так странно.

Неожиданно он услышал ее низкий хрипловатый голос.

— Таня Тосс, — задумчиво повторила она, словно пробуя эти слова на вкус. — Да, пожалуй, можешь звать меня именно так — Таня Тосс.

Она произнесла имя и фамилию, не разделяя их, в одно слово и получилось что-то похожее на «танатос». Танатос, танатос… Что-то из античной мифологии. Ах да, Эрос и Танатос. Любовь и Смерть.

Странный ответ удивил Малахова не меньше, чем неожиданное обращение на «ты». По виду дама была совсем не из тех, кто фамильярничает с незнакомыми людьми.

— Малахов, Виталий Павлович, — представился он. — А где же остальные, где моя супруга?

— Я знаю, кто ты, — слегка кивнула она, проигнорировав его вопрос. — А ты легко можешь догадаться, кто я, если чуть-чуть напряжешь мозги. Да не делай удивленное лицо! Ты уже все почувствовал, просто ты настолько труслив, что даже в мыслях своих боишься меня назвать. Ну! Будь же мужчиной, имей смелость признаться хотя бы самому себе. Ты догадался, кто я такая, еще тогда, в саду у казино.

Казино! Ну, конечно же! Удивленное лицо погибшего мальчика, револьвер на молодой траве, женщина в красном, переступающая через тело так, как он только что перешагнул через поваленное бревно. Сейчас она казалась старше и менее смуглой. Другими были одежда, волосы и даже цвет глаз — но все же это абсолютно точно была та самая женщина.

— Ты же последнее время часто думаешь обо мне, — продолжала собеседница. — Например, совсем недавно, на кладбище… И только что, когда услышал тишину. И когда вспомнил мое имя по-гречески…

Он был не в состоянии вымолвить ни слова.

— Ну! — поторопила она. — Ты сам скажешь, кто я такова? Или хочешь, чтобы я представилась?

— Вы… вы… — он не решался произнести это вслух.

— Я Смерть. Ну что же ты застыл как истукан? Признайся, ты же хотел меня увидеть. Вы все этого хотите, вам всем любопытно, какая я и что несу с собой… Вы боитесь меня — и одновременно вожделеете. В этом одна из самых главных, самых сокровенных человеческих тайн — тайна любви ко мне. Тайна Любви к Смерти. Вы постоянно заигрываете со мной, кокетничаете со мною, пробуете на вкус маленькими глотками, уверенные, что в любой момент можете выйти из игры. Я — любимая тема ваших разговоров, вашей философии, вашего искусства и литературы…

«Может, она ненормальная? — мелькнуло в голове у Виталия. — Но откуда она здесь взялась? Сбежала из какой-нибудь близлежащей психушки? В таком костюме, в таких туфлях? Нет, этого не может быть… И как она сюда попала? Неужели пришла пешком? Я ничего не понимаю!»

— Да и не поймешь! — с усмешкой прокомментировала она его мысли. — А потому мой тебе совет — не напрягай голову, она у тебя и так болит. Просто поверь мне на слово.

Нет, впечатления умалишенной эта дама точно не производила. Скорее всего, это был какой-то нелепый розыгрыш, непонятно кому и зачем понадобившийся.

— Ну, можешь думать так, если тебе это удобнее, — она вздохнула, словно бы даже устало. — Но я бы посоветовала тебе побыстрее мне поверить. Пока, — она подчеркнула это слово интонацией, — у нас с тобой еще есть время поговорить. И, думаю, тебе этот разговор будет небезынтересен.

— О чем же можно разговаривать со смертью? — Он чувствовал, что против своей воли втягивается в эту нелепую игру. — Я всегда считал, что ей не до бесед с людьми. Пришла, взмахнула косой — и нет человека.

— Значит, ты всегда ошибался. — Она поудобнее устроилась в деревянном кресле, закинула ногу на ногу. — Или плохо читал свою любимую художественную литературу, там много про это написано… Перед тем как забрать кого-то, я обязательно встречаюсь и разговариваю с каждым. Таково мое правило. Все-таки смерть довольно значимый момент вашей судьбы. Это не чашка кофе в кафе и не торопливый перепих в номере отеля, пока супруга ходит по магазинам.

«Откуда она все знает? Боже всемогущий, откуда она все знает?»

Нельзя было поддаваться ей, нельзя было показать, насколько он растерян и испуган. Малахов взял себя в руки и заговорил, как ему показалось, даже насмешливо:

— А это вы уже что-то перемудрили, сударыня. Она снова вопросительно подняла бровь.

— Ну, про долгие разговоры с каждым из людей перед кончиной. Многие ведь умирают мгновенно. Идет себе человек по лестнице в собственном подъезде и знать не знает, что навстречу ему спускается киллер…

Дама понимающе кивнула:

— Ты еще не забыл о своем друге, да? Как его, Саша Семенов, кажется… Да, я встречалась и с ним. Разговаривала с ним, как и со всеми другими. Просто пока я говорю со своим клиентом, в вашем, людском, мире могут пройти секунды. А могут года или даже десятилетия. Кому как повезет.

— И где же ты находишь на это время? — он тоже перешел на «ты», решив не церемониться с этой женщиной, кто бы она ни была. — Нас ведь на земле шесть с лишком миллиардов. И каждую минуту, я думаю, умирают тысячи, если не миллионы. Как ты умудряешься поговорить с каждым?

— Знаешь, — она все время смотрела ему прямо в глаза, — этого ты все равно не сумеешь понять. Как и всякий человек, ты мыслишь ограниченными, трехмерными категориями, так уж устроено ваше сознание. Время, пространство и прочие глупости — это все только ваша система измерений, которая была создана лишь для того, чтобы вы с вашим куцым людским умишком могли хоть как-то объяснить себе мироздание. Вы ведь как дети — ничего не понимаете, да и понять не можете, но при этом все хотите знать, все требуете объяснить. «А как?» «А почему?» «А зачем?»