Черная молния вечности (сборник) - Лев Котюков

Но выживание такой страшной ценой равносильно смерти. Выживание есть полная капитуляция перед Ничто, ибо выживший подобен нежившему.

Выживание есть бытие, отсутствующее в Бытии.

Выживание это часы без стрелок и циферблата.

Но еще стучит, карябается, дергается железный механизм.

Может это вовсе не часы стучат?..

Насилие!..

Насилие!..

Насилие!..

А мы вместо того, чтобы выбить из рук убийцы украденный автомат, норовим заткнуть пальцем раскаленный пороховыми газами ствол.

«Материя движется в сторону разрушения. Дух – в сторону созидания…» – с мудрой осторожностью отметил Михаил Пришвин в своем тайном дневнике.

Но дух и материя – едины. Химерические догматы о первичности и вторичности, смердя, сгинули в нетях. Все что ни есть вокруг нас и в нас – духоматерия. И давно пора уяснить социальным мыслителям с передовыми консервативно-демократическими убеждениями /Экспериментальная и теоретическая физика сие давно уяснила. /, -то, что открывает здравый смысл – совсем не то, что есть на самом деле.

Внутренние силы духоматерии под воздействием неизвестных нам явлений и законов начинают приобретать не созидательные, а самоуничтожительные качества.

Виновен ли в этом человек? Не знаю… А то, что знаю – не скажу, ибо все равно никто меня не услышит.

Каждый из нас виновен в том, что родился в этом мире, оставив позади себя смерть, которая тотчас замаячила впереди.

Вера в Человека, вера во Всевышнего обращается в неизбывную надежду. В надежду без любви. Эгоизм внутренней надежды, как соль в море, растворился в человеческом сознании. Но не утолить морской водой жажду!.. И не утолить надеждой жажду человеческой веры.

Надежда и ложь. Ложь и надежда. Сестры-близнецы, которым нельзя пережить друг друга.

И не станут воды горького источника сладкими, и бредет по свету небылица на тараканьих ножках, и улица прямая, да хата кривая…

В суете, в разгласии, в безумии мы познаем больше, чем нужно, а любим все меньше – и боимся любви, как смерти. Боящийся любви подобен слепцу, боящемуся наступить на свою тень в ярый полдень на безлюдной, одинокой дороге.

Истинная любовь приходит к нам слишком поздно, когда уже нет сил жить без страха любовью и во имя любви.

Единство властно требует любви человеческой. Но эта любовь без взаимности. Единое может сблизить, но возлюбить друг друга в едином до конца – пустая греза, ибо единство в любой момент может оправдать безнравственность и святотатство. Безнравственность лучше добродетели знает законы единства. Примеров сего в истории мира и нашего страдальческого отечества – преизбыток.

«Поэтом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан!»

Фальшивый постулат требует невозможного, требует небытия в бытии: «…не быть, чтобы быть!» Бред и безумие!.. Но сие так прочно усвоено нашим усредненным сознанием, что даже матерый индивидуалист потупляет глаза долу, когда угрозно вопят:

«Можешь не быть! Но быть обязан!.. Невозможно, говоришь?.. Ерунда!.. Обязан, черт тебя подери! Обязан – и точка!..»

Тяжко, братцы, тяжко!..

Но помимо воли человека занозой свербит в подсознании: «Обязан!!! Обязан!!! Обязан!!!..»

Поэзия, как и одиночество не обязаны никому. Но гнетом пустой обязанности отравлено все существование человека. Обязанности, но не ответственности!..

И, быть может, это постоянное удручение обязанностью породило в двадцатом веке доселе неизвестную болезнь – аутизм. Аутизм обращает душу в такое состояние, когда субъект смотрит только вовнутрь себя, полностью отторгая окружающий мир, – и в то же время испытывает страстное желание контакта. Но когда это желание начинает удовлетворятся, то больной тотчас ощущает несказанное отвращение – и вступает в противоборство с желанным проникновением извне.

Единство – трехмерно. Оно отторгает иные измерения, как соблазн для инакомыслия. Только в одиночестве человек способен постичь иные меры вещей, существующих и несуществующих, – и безмерность духоматерии.

Но, Боже мой, до иных ли нам измерений в плотной, злой, вязкой смуте, в потной, костлявой, неостановимой толчее, пронизанной сиюминутными страстями и расчетами?.. Зачем нам тайна последнего человеческого одиночества?! Зачем нам сия тайна?!..

В толпе никто не отвечает за свое одиночество, – и толпа не несет ни перед кем ответа за общее одиночество. Толпа есть роящееся безумное одиночество. Множественному одиночеству не надобен человек, как таковой. Душа толпы лишена тоски последнего одиночества – и нет в ее душе тоски по истинному единству.

И не лучше ли от отсутствующей тоски организовать, ну скажем, где-нибудь на истощенных черноземах Орловской губернии – «Главное управление навигации китов Индийского океана»?

В единстве нет понимания времени, а только смутное ощущение оного. И от внутренней смуты постоянное стремление покорить, ускорить, деформировать четвертое измерение под эйфорические выкрики:

«Время, вперед!

Впе-ред,

Вре-мя!!!»

Ишь ты, «…вперед», как будто время может быть где-то справа или слева, или сзади, или еще Бог весть где. Но кому-то уверенно мерещится, что он, ни с того, ни с сего, стал богом – и, преодолев невозможное, втиснул четвертое измерение в цветной, трехмерный кубик Рубика. Что ж, пусть мерещится, коль очень нравится!..

Но не надо безжалостно вопить перед смертью в лицо супротивника:

«Время, вперед! Впе-ред, вре-мя!..»

Человеческая жизнь есть настоящее вечности. Человек есть осуществленная вечность. Но эта осуществленная вечность как бы не существует, ибо «…образ Мира проходит…» Да, проходит! Но проходящее – вечно, ибо оно и есть настоящее.

Настоящее не отражается в кривых зеркалах безумья. Пусть хохочут кривые зеркала над собственными кривыми отражениями, пусть иное, незримое нам, не ведает печали, пусть остается печаль в серпах наших, дабы мы оставались всегда в настоящем!..

Гремит в пространстве дружный хор. Не различить ни одного голоса в хоре. И никто не слышит крик одинокого человека. И кричит он, набрав в рот воды.

Мир безумен! – с горечью и безнадежностью восклицаем мы, подразумевая, что безумен без нас. То есть мы, не смотря ни на что, еще в здравом уме, а вот кто-то уже того, наоборот.

А ведь и впрямь наедине с самими собой все мы в подавляющем большинстве – нормальны, как свежие столбы вдоль старой дороги. Но какова цена этой нормальности? Какова цена нашему здравомыслящему безумию?..

Нам еще удается с неимоверными ухищрениями отстоять свой здравый смысл в безумии одиночества. Но, обращаясь в толпу, мы неизбежно теряем понятие о его зыбком существовании – и живем, чужим счастьем со своей бедой.

Но в тоже время, именно, в единстве мы в сто крат полнее ощущаем потерянное или остатное одиночество. Единство как бы трансформирует одиночество, наполняя его энергией до такого предела, когда быть самим собой в себе невозможно и невыносимо.

«Государство есть насилие!» – вопит человек, неспособный вынести благодать одиночества, но сам ищет спасения в насилии. И насилие великодушно спасает его от одиночества, – и нет ему вечного спасения.

Он вопит, призывая к сокрушению своих собственных, тайных иллюзий, – и искоса бросает укромный взгляд в зеркало. Но зеркало пусто, в нем отсутствует даже кривое отражение. И сокрушенное сокрушает сокрушающего.

Каплю воды можно раздавить ногой, в лужу можно упасть по пьяному делу – и захлебнуться, а в морской пучине можно сгинуть без следа.

Человек в одиночестве – капля воды, не нашедшая свое место в мировом океане. Но океан существует – и существует малая капля, которая вмешает огромный океан. И они всегда помнят друг друга.

Итак, не единство и одиночество, а единство в одиночестве и одиночество в единстве!..

Это многообразие способно наполнить свежей энергией Дух Бытия. Способно остановить прогрессирующую энтропию духоматерии. Способно спасти мир от всепоглощения организованной пустотой. Способно спасти мир от насильственного единства и одиночества.

В этом наша Судьба!..

В наше время надо уметь быть одиноким…

Боже, дай мужества каждому из нас, дай мужества обрести каждому свое одиночество без оглядки на одиночество чужое!..

Гармония души земной и души вечной это мгновение, когда созвездия внутреннего мироздания человека совпадают с созвездиями Божьего Мироздания.

Чтобы единство – таинственная надежда бытия – существовало, необходима экология одиночества человеческого, ибо без одиночества духовного невозможно возрождение Духа.

Одиночество Человека, распятого на кресте, озаряет душу крещенного мира светом веры. Оно объемлет нас, как ночное небо объемлет дальние и ближние звезды, отдаленные друг от друга бездной светового времени.

Одиночество – в единстве!.. Здесь все равны, как перед Богом. Это и есть бессмертие рода людского. Бессмертие, живущее на земле.

Солнечный день бабьего лета на окраине огромного золотого сада. Идут по аллее, усыпанной яркой шуршащей листвой, цепляясь друг за друга ручонками, слепоглухонемые дети из местного государственного приюта. И ничего вокруг них, – ни шороха, ни света, – только вечная тьма.