Парень, который будет жить вечно - Фредерик Пол

Однако вышло иначе. Сначала у меня совсем не было ни денег, ни надежды разбогатеть. Потом у меня оказалось больше, гораздо больше денег, чем нужно, и я поняла кое-что о том, что значит быть при деньгах. Когда их у вас столько, что приходится произносить Д-Е-Н-Ь-Г-И, это все равно что держать в доме котенка. Деньги хотят, чтобы вы с ними играли. Вы пытаетесь забыть о котенке, но он карабкается вам на колени и кусает за подбородок, чтобы вы обратили на него внимание. А вы не собираетесь идти ему навстречу. Просто отпихиваете и идете заниматься своими делами. Но в этом случае один бог знает, какие неприятности котенок вам доставит. И потом, где все те удовольствия, которые могут принести деньги?

Поэтому, когда мы не в корпорации «Феникс», мы с Гипатией обычно играем с моими деньгами. Вернее, я играю, а Гипатия подсчитывает. Она лучше меня знает, чем я владею, — для того она и создана, — и у нее всегда множество предложений относительно инвестиций, которые я должна сделать или от которых следует воздерживаться, а также относительно новых предприятий, в которых мне следовало принять участие.

Ключевое слово здесь — «предложения». Я не обязана делать то, что предлагает Гипатия. Как правило, я в четырех из пяти случаев следую ее предложениям. В пятом случае я делаю что-нибудь другое — просто чтобы она не забывала, что не она здесь принимает решения. Я знаю, это не очень разумно и обычно обходится мне дорого, но ничего. У меня на все хватит денег.

Впрочем, существует и предел щекотанию брюшка деньгам. Когда я достигла его, Гипатия опустила световую указку и взмахом руки убрала все графики и таблицы. Чтобы развлечь меня, она сделалась оптически видимой: я люблю видеть того, с кем говорю. На Гипатии платье пятого века и диадема из грубо обработанных рубинов. Она бросила на меня вопросительный взгляд.

— Нужен небольшой перерыв, Клара? — спросила она. — Не хочешь поесть?

Да, перерыв мне был нужен, и есть я хотела. И она это отлично знала. Она постоянно ведет наблюдение за моим организмом — еще одна цель, ради которой она создана, но в данном случае я предпочитаю сохранять свободу воли.

— На самом деле, — сказала я, — я бы хотела выпить. Как у нас со временем?

— Идем точно по расписанию, Клара. Прибудем примерно через десять часов. — Она не пошевелилась — точнее, не пошевелилось ее изображение, — но я услышала на кухне стук падающего в стакан льда. — Я связалась с корабельным мозгом «Феникса» — на случай, если ты захочешь узнать, что происходит.

— Давай, — ответила я, но она уже начала действовать. Снова взмахнула рукой — просто театральный жест, конечно, но от Гипатии только того и жди, — и я увидела новый набор изображений. Когда небольшая служебная тележка вкатилась и остановилась у моего локтя, мы смотрели — уже через приборы «Феникса» — на обширную паутину в форме тарелки. В паутине ползали какие-то мелкие существа.

Я не могла представить себе реальные размеры этой паутины: в пространстве поблизости не было ничего для сравнения. Но мне и не нужно было сравнивать. Я знала, что она огромна.

— Выпей тоже, — сказала я, поднимая стакан.

Она бросила на меня терпеливый и в то же время раздраженный взгляд и промолчала. Иногда она готовит и себе голографический напиток, когда я пью настоящий, но на этот раз она была намерена поучать.

— Как видишь, Клара, — сообщила она мне, — прибыл новый груз оптических зеркал, и роботы устанавливают их на место в параболическую тарелку. Первое изображение планеты появится примерно через час, но не думаю, чтобы ты захотела его увидеть. Пока все не собрано, разрешение очень небольшое; а для окончания сборки нужно еще восемнадцать часов. Тогда оптическое разрешение позволит нам наблюдать планету.

— В течение четырех дней, — сказала я, отхлебывая из стакана.

Она бросила на меня иной взгляд — по-прежнему учительский, но такой, каким учитель смотрит на особенно тупого ученика.

— Эй, Клара. Ты ведь знала, что много времени для наблюдений не будет. И не я решила явиться сюда. Все то же самое мы могли наблюдать с острова.

Я прикончила стакан и встала.

— Но я этого не хотела. С вами, голограммами, беда в том, что вы не представляете себе, что такое реальность. Разбуди меня за час до прибытия.

И я направилась в свою каюту с огромной круглой кроватью. Мне больше не хотелось говорить с Гипатией. Главная причина, по которой я позволяю ей давать мне финансовые советы, в том, что это мешает ей давать мне советы другого рода. А она постоянно пытается это делать. И не напоминает о том огромном, о чем я сама никак не могу забыть.

Тележка с черным кофе и свежевыжатым апельсиновым соком — слово «свежевыжатый» следовало бы взять в кавычки, но Гипатия слишком хорошо работает, чтобы я могла заметить разницу, — уже стояла у моей постели, когда Гипатия разбудила меня.

— Девяносто минут до стыковки, — оживленно сказала она, — и сегодня отличное утро. Включить душ?

Я ответила:

— Гм.

Девяносто минут — ни секундой дольше, — для меня время необходимое, чтобы выпить черный кофе, глядя в пространство, и набраться сил для душа. Но потом я посмотрела в зеркало у кровати; то, что я увидела, мне не понравилось, и я решила немного прихорошиться.

Меня никогда нельзя было назвать хорошенькой. Во-первых, брови у меня слишком густые. Раз или два за эти годы я выщипывала их, приводя в соответствие с модой, — просто чтобы проверить, что из этого выйдет. Ничего не выходило. Я даже пыталась изменить структуру костей: больше челюстных, меньше подбородка, чтобы выглядеть не такой мужеподобной. Но в результате лицо только глупело. Несколько лет я была блондинкой, однажды попыталась стать рыжеволосой, но вовремя спохватилась и, прежде чем выйти из салона красоты, велела все вернуть назад. Все это были ошибки. И ничего они не давали. Когда бы я на себя ни поглядела, что бы ни делали косметологи и пластические хирурги, я видела прежнюю Джель-Клару Мойнлин, прячущуюся за этими ухищрениями. Поэтому я все забросила. И уже довольно давно хожу в своем естественном виде.

Ну, почти естественном. Я совсем не хочу выглядеть старой.

И, конечно, не выгляжу. К тому времени как я приняла душ, причесалась и надела простое черное платье, открывающее мои действительно неплохие ноги, я смотрелась не хуже, чем всегда.

— Почти прибыли, — сказала Гипатия. — Тебе лучше за что-нибудь держаться. Мне нужно уравнять скорости, а это трудно. — Говорила она раздраженно. Впрочем, как всегда, когда я даю ей действительно сложное задание. Разумеется, задание она выполняет, но жалуется. — Я могу лететь быстрее скорости света, медленнее скорости света, но когда нужно уравнять скорость с объектом, который движется точно со скоростью света, возникают необычные побочные явления… прошу прощения.