Множество жизней Элоизы Старчайлд - Джон Айронмонгер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Они попадут в ад, – обещала мать Мария, аббатиса Святой Медрины, – как и ты, сестра Марианна, если навечно поселишь у себя этих демонов, которых ты зовешь своими воспоминаниями.
О, демоны слетались на нее, как на мед. Ее душа была рассадником демонов. Все в монастыре это знали. Демоны наводняли ее сны. Страшные демоны. Марианна просыпалась с криками, до того громкими, что она могла перебудить ими всех сестер и добрую половину города.
– Милая моя, милая, милая, – приговаривала сестра Агата.
Сестра Агата с круглым лицом и темными глазами была ближайшей наперсницей Марианны. Она протирала ей лоб тряпкой, смоченной в святой воде. Вместе они напевали «Te Deum» и «Agnus Dei» [19]:
– Agnus Dei, qui tolis peccata mundi, miserere nobis [20].
А сестра Агата пришептывала по-французски:
– Tu est saint, trois fois saint. Dieu tout puissant. Louange а` l’agneau [21].
Достоин агнец.
«Agnus Dei» всегда ее успокаивал.
Достоин агнец.
Юного священника, который приходил в Монастырь дождей исповедовать Марианну, звали отец Филипп Эммануэль дю Шамбре – он был почти мальчишкой, едва ли старше ее. Все священники, раньше проводившие службы в аббатстве Святой Медрины, погибли на гильотине во время революции, но с тех пор, как число кандидатов изрядно поредело, мода на казнь духовенства сошла на нет. Теперь новые священники допускались до проповедования робеспьеровского Культа Верховного Существа [22], и когда революция окончательно уступила место империи, некоторые из них стали потихоньку возвращаться в церковь. Например, отец Филипп: осторожный, нерешительный ребенок в обличье священнослужителя, с глазами, сведенными к кончику носа, красными пятнами вокруг рта, кислым запахом пота из подмышек и привычкой рассеянно потирать пах тыльной стороной ладони. Все монахини заставляли его нервничать, особенно весталки из аббатства Святой Медрины, а сильнее всех – сестра Марианна, девочка, которую в младенчестве вырвали из пасти самого дьявола.
– В каких прегрешениях ты хочешь исповедоваться? – спрашивал он ее.
– Мне не в чем исповедоваться, отец, – говорила Марианна. Она вытягивала прядь волос из-под черного платка и рассеянно наматывала ее на палец. – Я не грешила.
Но трудно было находиться в присутствии сестры Марианны и не думать о грехе. Дьявол, который едва не прибрал ее к своим рукам на эшафоте, все еще считал ее своей собственностью. Даже манера, в которой она играла со своими волосами, красноречиво намекала на ее грешность. И несмотря на все ее отнекивания и все заверения в собственной добродетели и на ее монашескую рясу, от нее веяло плотским ароматом, теплым настоем человеческих выделений и мускуса, который был равносилен злу с точки зрения отца Филиппа, и чувственные линии изгибов под ее рясой выделялись так, что на них невозможно было смотреть без греховных мыслей, и это в глазах юного священника лишь умножало ее грех.
Отец Филипп потер пах и пошарил глазами по сторонам.
– Мать Мария сказала мне, что ты слышишь голоса.
– Мать Мария не имеет права ничего вам обо мне рассказывать. Единственные голоса, которые я слышу в этих стенах, это голоса моих сестер. И, – сладко добавила она, – ваш, конечно, отец Филипп.
Ее тело было слишком свежим, слишком мягким для отца Филиппа.
– Девочка одержима, – сообщил он матери-настоятельнице после исповеди. – В этом нет никаких сомнений. Решительно одержима.
– Можно ли ее вылечить? – спросила мать Мария.
Для Марианны, в этой ее жизни, аббатиса Мария стала самым близким подобием семьи. Именно она взяла новорожденную девочку на поруки в тот день, когда ее, Марианну, принесли в монастырь – в день ее рождения, если рождением можно назвать те кровавые манипуляции, которые привели ее в этот мир. Сестра Мария (тогда всего лишь скромная послушница) занялась поиском кормилиц, вручную шила пеленки, кормила и купала кроху, укладывала ее спать рядом с собой на узкой койке в своей темной келье, и не будь она невестой Христа и служительницей Святой Медрины, наверняка приняла бы девочку как свою плоть и кровь. Но Божье призвание порой играет злые шутки.
– Ты слишком привязалась к ребенку, – не раз упрекали ее преподобные матери и святые отцы, а это, несомненно, считалось грехом в глазах сестричества – любить ребенка, когда твоя жизнь и верность уже были обещаны Богу.
Поэтому иногда заботу о ребенке перепоручали другим сестрам, а иногда поровну делили на всех, и мать Мария, каковой она в конце концов стала, постепенно отдалилась – или, скорее, была оттеснена – от Марианны, вот только ее сердце болело за девочку пуще прежнего. Занятно, как религия любви требует воздержания от нее. Она требует дисциплины и послушания, а также беспрекословной веры в авторитеты. Мать Мария, аббатиса дождей, настоятельница монастыря, святая мать сестричества, была парализована чувством долга. А чувства, волнующие душу, она прятала за плотной завесой отрицания.
– Она хочет убить человека, – сказал отец Филипп аббатисе. – Она призналась, что видит сны о том, как найти этого мужчину и убить.
Мать-настоятельница трижды перекрестилась.
– Она сказала это, сидя на скамье исповедальни?
– Возможно.
– В таком случае, эти слова не для посторонних ушей. – Она наградила юного священника суровым взглядом, намекая ему на необходимость молчать. – Я тоже слышала от нее такое признание, но мне это кажется невинной детской фантазией.
– Я думаю, это дьявол.
– Дьявол? Вот оно что. – Они вместе шагали по темным коридорам монастыря. – Значит, его можно изгнать?
– У меня не получится. – Священник озабоченно перебирал четки. – Отец Совиньи, возможно, обладал такими навыками, но… – не договорив, он свесил голову. Оба помнили, как на эшафоте отец Совиньи рыдал навзрыд, отказался от всех мирских богатств, обмочился и нагадил в штаны, признался в содомии и предлагал использовать его в роли священника в культе Разума – но все безрезультатно. Падающему стальному клинку безразличны покаяния.
– Дьявол может оказаться ангелом, посланным испытать ее, – сказала мать Мария. – Он посещает ее ночами, в сновидениях. Разве это не похоже больше на поведение ангела?
– Это месть дьявола ей за то, что она избежала гильотины, – ответил священник.
– Кто этот мужчина? – спросила мать-настоятельница Марианну позже, когда они стояли в ожидании вечерни.
– Какой мужчина, матушка?
– Тот, кого ты хочешь убить. Ты исповедалась в этом отцу Филиппу.
– Возможно, он даже не настоящий, матушка. Возможно, он – демон, вселившийся в мой разум. Плод моего воображения.
– Осторожнее
