Ремарк и миражи - Андрей Бондаренко

— И, как? Прижилось прозвище? — понимающе усмехнулся Роберт.

— Прижилось, — горделиво улыбнувшись, подтвердила Луиза. — Даже недоверчивые журналисты и вредные репортёры постепенно переняли. Теперь так и пишут в своих глупых газетёнках, мол: — «Мара, руководительница знаменитого «Эскадрона смерти», особа смертельно-опасная, но — на удивление — справедливая…»…. Четвёртое, про бронзовый памятник Джеймсу Бонду. Официально считается, что знаменитый «агент 007» является образом собирательным. То есть, насквозь выдуманным книжным и киношным героем. Но дедушка Палыч — на голубом глазу — уверяет, что тут не обошлось без обычной маскировки. Мол: — «Хитрые и осторожные спецслужбы специально наняли — за очень-очень большие деньги — маститых писателей и известных кинорежиссеров, чтобы окончательно запутать ситуацию. Мол, на самом-то деле никакого Джеймса Бонда не было и в помине. Но он, тем не менее, был. Штатским гадом буду…». Да и скрытная прабабушка Мартина как-то случайно обмолвилась, что в далёком 1969-ом году, будучи в служебной командировке (где-то на знойном карибском побережье), она лично прострелила этому английскому мутному деятелю левую ляжку…. Ага, вон и мой обожаемый папочка поднимается по ступеням. Привет заслуженному рыцарю плаща и кинжала! Находящемуся — якобы — на заслуженном скотоводческом отдыхе…

Через полминуты к их столику подошёл широкоплечий русобородый мужчина средних лет с очень живыми тёмно-синими глазами, одетый в чёрные джинсы и тёмно-зелёную футболку с короткими рукавами. Подошёл, приветливо кивнул Роберту, крепко пожал протянутую руку, а после этого, неодобрительно покачав головой, мягко пожурил дочку:

— Твой юмор, Луиза Никоненко-Сервантес, иногда носит весьма специфичный характер…

— Отдаёт армейской казармой? — невинно потупившись, уточнила девчушка.

— Вот, именно.

— Это папочка, благодаря тебе. А ещё мамочке, дедушке Палычу и прабабушке Мартине. Яблоко от яблони, как говорится…

— Всё-всё, — покорно замахал мускулистыми руками бородач. — Вопрос с повестки дня снят, егоза…. Надеюсь, ты не разболтала нашему зарубежному гостю пару-тройку государственных тайн?

— Как можно, папочка? Только благородно предупредила его, что бар «Милонга» является опорным пунктом нашего легендарного «Эскадрона», и не более того.

— Луиза Никоненко-Сервантес! Мы же с тобой, кажется, договаривались…

— Да шучу я, шучу. Успокойся. Ничего такого я господину иностранному инспектору не говорила. Честное и благородное слово.

— Кха-кха-кха…

— Папочка, так я пойду?

— Куда?

— В тир, конечно же. Мамочка уверяет, что меткость сама по себе не приходит. Надо регулярно и целенаправленно тренироваться. Особенно, если дело касается стрельбы из пистолета.

— Иди, егоза. Иди.

— Всем — пока! — поднимаясь из-за стола, вскинула вверх правую ладошку Луиза. — Как говорится, встретимся на похоронах наших заклятых американских друзей. Шутка такая, понятное дело…. Ремарк, до встречи. Приятно было познакомиться.

— И мне — аналогично…

Луиза, вышагивая на каблуках-шпильках на удивление уверенно и элегантно, ушла.

— Та ещё штучка, своевольная, капризная и непредсказуемая. Вся в мать пошла, — с нежностью глядя вслед дочери, пробормотал Никоненко. — Тир? С этим, увы, ничего не поделать. Трепетная любовь к огнестрельному и холодному оружию — отличительная черта всех девушек и женщин из рода Сервантесов…. Ну, что, Ремарк, обрисовать тебе общую аргентинскую картинку? То бишь, здешние современные реалии? Мол, кто есть кто, и что есть что?

— Спасибо, но уже не надо, — насмешливо улыбнулся Роберт. — Сеньорита Луиза мне уже всё-всё обрисовала. Причём, развёрнуто, подробно и очень доходчиво.

— Понятное дело. Кто бы сомневался…. Интересуешься, взяли мы киллера или нет? И кто он такой?

— Интересуюсь. И даже очень.

— Арестовали, конечно, Барракуду-младшего. Живым и здоровым. Так, только парочка фингалов на лице, да правая рука вывихнута.

— А почему, коллега, не вижу особой радости на твоей мужественной физиономии?

— Не с чего радоваться, — чуть заметно поморщился новый знакомый. — Хотя, с одной стороны, конечно, хорошо, что повязали этого фашиствующего молодчика, за которым числится много серьёзных грешков. Но, с другой, ничего путного по прояснению сегодняшней мутной ситуации не получили. Ну, не знает Барракуда имени-фамилии заказчика: ни на убийство Дитера Кастильо, ни на твоё, «маньячный» инспектор. Мол, общался с нанимателем сугубо через Интернет, а конверт со щедрым авансом, и вовсе, обнаружил в собственном почтовом ящике.

— Ой, ли? — засомневался Роберт.

— Точно тебе говорю. Барракуду допросили жёстко и качественно, с применением «сыворотки правды»…. Знаешь, Ремарк, что это такое?

— Наслышан. Небось, новейшая разработка российского ГРУ?

— Это точно, — горделиво напыжился Никон. — Шестого последнего поколения. Знатная вещь. Для тех, кто понимает, конечно…

— Значит, Барракуда-младший не имеет никакого отношения к убийствам ветеранов «АнтиФа»?

— Ни малейшего и без сомнений.… С тобой же, отставной «легионер», у него вышла следующая картинка. Из винтовки, стреляя из окна третьего этажа, Барракуда промазал. Началась ответная пальба, поднялся шум, и незадачливый киллер решил — от греха подальше — смотаться. Подбежал к автомобильной стоянке, а там Морис Мюллер что-то устанавливает под днище его БМВ. Барракуда, понятное дело, наглому корреспонденту физию начистил и ногу в голени сломал. А «маячок» переставил под днище геологической машины — с её пассажирками он ещё до этого познакомился: приехал на объект загодя, опасаясь утренних пробок, увидал двух симпатичных девиц, разговорился, узнал, кто они такие и куда направляются…. Короче говоря, Барракуда не просто так хитрый «маячок» переставил, а с далеко-идущими каверзными планами, мол: — «Перехвачу ушлого австралийского инспектора в безлюдной пампе. На этот раз, тварь настойчивая и упорная, уже не уйдёт…». И, кстати, перехватил бы…

— Спасибо за своевременное предупреждение.

— Не за что. Заходи ещё.

— Жаль, — запечалился Роберт. — Сразу два перспективных фигуранта «отвалились». И Барракуда-младший. И Морис Мюллер. Тупиковая, так сказать, ветвь…

— Хочешь, Ремарк, подслащу горькую пилюлю?

— Подсласти, не вопрос.

— Вон по той лестнице поднимайся на третий этаж и поворачивай налево. В «пятом» гостиничном номере тебя ждёт один знающий человек. Пообщайся с ним. Глядишь, многое и прояснится.

— Что — за человек?

— Не скажу, — загадочно ухмыльнулся в густую русую бороду Никоненко. — Типа — сюрприз будет…

Роберт, неторопливо поднимаясь по скрипучим ступеням деревянной лестницы, недовольно ворчал под нос:

— Затейников в Аргентине — и не сосчитать. Лишь бы тумана напустить и запутать по полной программе. Деятели, тоже мне…. Ну, и кто меня там ждёт? В «пятом» номере? Что ещё за «знающий человек»? Могущественная Мара Сервантес — собственной персоной? Или же донья Мартина, её легендарная бабушка? Может, Танго прилетела из Австралии? Или же «Эскадрон» доставил сюда, в Талар, ветерана «АнтиФа» Грегори Благоева? Интересное кино…

Глава двенадцатая. Осенние сюрпризы

Он поднялся на третий гостиничный этаж и повернул налево.

Дверь «пятого» номера оказалась чуть приоткрытой, и оттуда явственно тянуло сквозняком.

Роберт, открыв дверь пошире, заглянул внутрь.

«Богато и со вкусом обставленное помещение», — недоверчиво хмыкнул наблюдательный внутренний голос. — «Пышные ковры на полу. Картины — в массивных позолоченных рамах — на стенах. Шикарная мебель, включая антикварный письменный стол тёмно-зелёного бархатного сукна и кожаную чёрную «тройку»: диван и два кресла с резными подлокотниками морёного дуба…. У распахнутого настежь окна стоит человек. То есть, высокий мужчина с седыми волосами до плеч, облачённый в чёрные брюки со стрелками и клетчатую рубашку-ковбойку. Волосы — седые-седые, практически белоснежные, с благородным платиновым отливом. Спина чуть сгорблена. Плечи устало опущены вниз. Следовательно, этому человеку уже достаточно много лет…».

— Осень приближается, — отстранённо глядя в окно, произнёс — на безупречном немецком языке — пожилой мужчина. — Она совсем уже рядом. Буквально-таки в двух-трёх шагах…. Возможно, восседает вон на тех дальних тёмно-сизых облаках, заходящих с северо-востока. Облака подплывут — завтра, на ветреном рассвете — к Буэнос-Айресу, и она тихонько спустится с них на землю…

«Не просто «на безупречном», а на «немецком книжном»…», — подумалось. — «То есть, на так называемом «hochdeutsch». Большая редкость по нынешним безалаберным и откровенно-грязноватым временам…. Кто этот человек? Житель одного из аргентинских поселений «мофов» и «бошей»? Или же…. Да, нет. Ерунда ерундовая. Привиделось…».