У каменных столбов Чарына - Виктор Владимирович Мосолов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Целый день идет борьба с переменным успехом. Наконец, то ли галки проявили большую настойчивость, то ли майнам надоела потасовка, — они перелетели в другую нору.
На следующий день галки, видимо, решили, что допустили большую оплошность и опять принялись выживать майн, совершенно охладев к отвоеванной с таким напряжением норе. Снова весь день шум и крик! Галки и на этот раз одерживают победу, а майны перебираются в свое первое жилище.
После этого, как будто, все успокоилось. Началась мирная жизнь. Теперь можно было видеть, как галка или майна садилась на пасущегося у обрыва ишачка и, надергав из его спины полный клюв шерсти, летела к своему гнезду. Ослик спокойно пасся, помахивая от удовольствия хвостом.
Однажды, был уже солнечный день, кто-то положил у палатки подсушить большой смятый лист кальки. Подул ветер и лист с шорохом пополз по траве. Майны на обрыве подняли крик. Не от страха, а, скорее, из любопытства.
Через несколько минут кальку унесло метров на двадцать от палатки. Около нее по зеленой траве удивленно прыгают майны. Двинется лист и птицы испуганно взлетают. Будто кто-то живой ползет, а вдруг схватит! Но лист только шуршит, и это уже не страшно. Майны ловят кальку клювом, дергают, пытаются удержать.
Подлетает и опускается на лужайку сорока — ей тоже интересно знать, в чем тут дело, почему шум. Но майны дружной стаей набрасываются на сороку — не мешай!
Вот две майны удачно подхватывают кальку за углы и взлетают! Какой гомон поднимается! В небе плывет белый ковер-самолет в окружении охрипших от крика птиц. Майны едва справляются со своей необыкновенной ношей, порывами ветра их поднимает все выше и выше. Наконец, лист вырывается и, медленно кружась, опускается на траву.
И, словно поняв тщетность каких-то своих намерений, все разом улетают майны.
ПОДЕНКИ
Кайнарское водохранилище, с его темной неподвижной водой и могучими, в два обхвата, ивами, склонившимся над берегами, очень напоминает уголок Средней России. Но на лужайке пасется привязанный длинным арканом ослик, чуть дальше — развалины глинобитных сооружений, а если посмотреть левее — возвышаются на холме облитые белым солнцем мазары с полумесяцами над куполами. Посмотришь — и будто тягучая азиатская мелодия разольется, зазвучит…
Однажды утром, в апреле, выглянул я из палатки, а на черной воде словно белые цветы расцвели. Да так много цветов, все движутся и трепещут своими белыми лепестками! Вчера еще ничего такого не было. Вышел я из палатки. Ведь это поденки! Крупные белые поденки, похожие на больших красивых бабочек… Плавают по воде, пытаются взлететь, только все напрасно — не получается!
Одни изо всех сил бьют крыльями, разбегаются, раскатываются по гладкой поверхности, даже отрываются от воды и секунду-другую порхают в воздухе, но снова падают в изнеможении. Поднимают вверх крылья и теперь уже плывут, гонимые ветром, как маленькие парусные лодочки…
Досадно, что поздно проснулся, может, удалось бы увидеть, встань я пораньше, как они летали, кружились белым вихрем над водой. Но вряд ли — брачный танец обычно совершается ночью, а теперь все это позади, яички отложены в воду — и вот финал…
А сколько тут охотников до легкой добычи. Лягушки, распуская волны, гоняются за поденками, гулко шлепая по воде своим мягким брюхом. Из прибрежных тростников то и дело вылетает дроздовидная камышевка и, ловко подхватив добычу, снова летит к берегу. В тростниках у нее гнездо с птенцами и поденки оказались кстати. По воде расходится широкий круг и поденка исчезает — кто-то утаскивает ее в глубину.
Сорокопут-жулан, этот известный разбойник, сидит на самой верхушке дерева, на голом сучке и бойким глазом следит за плавающими насекомыми. Слетит, пронесется низко над водой и снова — на свой высокий пост, уже с добычей… Тут же и воробьи — им тоже кое-что перепадает.
Поденок все меньше. Грустно смотреть на них. Только появились, первый раз увидели небо, покружились в танце — и жизнь прошла!
Часа через два на воде ни единого белого пятнышка. Чирикают довольные воробьи, сыто квакают лягушки, плещется, играя, рыба. И не верится, что вот только что плавали по воде живые существа — поденки, похожие на белые водяные лилии.
ЗМЕИНОЕ ДЕРЕВО
Крошечное водохранилище на юге Казахстана. Скорее, даже пруд. Вдоль берега — узкая полоска тростника, на воде плавают ряска, листья рдеста и водяной гречихи. Ничего особенного, примечательного здесь нет. Разве что — водяные ужи…
Палатки наши стояли в двух шагах от воды и частенько приходилось видеть, как живая, «синусоида» устремлялась то к прибрежным тростникам, то к середине водоема. Через некоторое время все мы научились различать ужей «в лицо», проплывали чаще всего одни и те же.
— Вон чужак плывет! — говорил кто-нибудь, если у нашего берега появлялся незнакомец.
Все ужи были, конечно, очень похожи, но один чуть светлее, другой темнее, у какого-то ярко-пестрая спина… Один был красноватый, его назвали Медник. Был Толстяк, этот отличался от остальных ужей тем, что плохо нырял, вода почему-то выталкивала его на поверхность. Самого крупного полутораметрового ужа называли Старшиной. Этот был очень серьезен и осторожен, и при малейшей опасности надолго уходил под воду…
В верхней части пруда прямо из воды, торчало сухое разлапистое дерево. Когда-то оно росло на берегу, но построили плотину и оказалось в воде, может, от этого и усохло…
Однажды утром в девятом часу кто-то заметил — то с одного конца водоема, то с другого бегут треугольником мелкие волны, бегут прямо к сухому дереву и там волнение стихает…
Я сел на резиновую лодку и погреб туда же. Подплывал очень осторожно, надеялся увидеть нечто необычное, интересное, старался не шлепать веслами, потом и вовсе, перестал грести. Я всматривался и видел сучки, лохмотья коры, выбеленные солнцем голые кривые ветки, похожие на тонкие узловатые пальцы… А вот — змеи! Лодка все еще двигалась по инерции, приближаясь к дереву. Чтобы остановить ее и не спугнуть змей, пришлось потихоньку опустить кирпич на веревке вместо якоря.
Ствол дерева над водой раздваивался, образуя широкую плоскую седловину. Здесь и собрались ужи полежать и погреться. В центре лежал Старшина, обвив ствол своим толстым, как канат, телом. Был здесь и красноватый Медник, были и другие, и даже мелкие, сантиметров по двадцать в длину, ужата.
