Прощайте, мама и папа. Воспоминания - Кристофер Бакли

Поднялся я рано, рассчитывая сбежать, пока папа спит среди своих собак и кучи мятых книг, под пыхтение кислородной машины. Я поцеловал его, на цыпочках вышел из спальни и меньше чем за восемь часов добрался до нашего нанятого на лето дома в Мэне, где Конор и его верная гончая Джек ждали меня в однокомнатных апартаментах. Я почувствовал себя как в раю. В тот вечер, вдыхая аромат сосен и слушая крики гагар, я отправил папе электронное сообщение.

Дорогой папа, не знаю, когда ты получишь это письмо, но мне очень хочется сказать тебе, как много значили для меня эти несколько недель, несмотря на не слишком удачные обстоятельства. Я очень люблю тебя. Твой преданный сын Кристофер.

Папа ответил на другой день.

Ах, Кристофер, твое письмо — ЛУЧШЕЕ из всего, что ты сделал для меня! П.

Глава 14

Не арестовывайте моего любимого папу

В сентябре здоровье отца ухудшилось, и он объявил о своем намерении вернуться в больницу Мэйо.

— Почему, папа?

— Чтобы выяснить, что со мной не так.

На этом разговор закончился, так как к этому времени было совершенно ясно, что «не так»: эмфизема, диабет, апноэ, рак кожи, болезнь сердца, простата.

Я не знал, что сказать, разве что промямлил:

— Ну, что, ты считаешь, они могут для тебя сделать?

— Сказать мне, как поправиться.

Это было как мартини: шесть частей серьезного разговора и одна часть — насмешки. Я кивнул. Почему бы и нет? Папа всегда говорил: «Уныние — это смертный грех». И хотя сам я не религиозен, мне очень нравились эти слова. Предположим, вы не хотите говорить умирающему человеку (эмфизема может только прогрессировать, и она не поддается лечению): «Забудь. Мы с тобой еще выпьем». Но и не хотите вселять в него ложную надежду.

Название больницы Мэйо — почтенного медицинского учреждения — в нашей семье имело мрачный оттенок. В начале 1980-х годов Дэвид Нивен приехал к маме и папе в Стэмфорд после того, как ему поставили окончательный диагноз — болезнь Лу Герига (боковой амиотрофический склероз).[45]

Несколькими месяцами раньше Дэвид был напуган своим появлением в «Сегодня вечером» с Джонни Карсоном. Дэвид был одним из величайших рассказчиков. На том шоу он тоже рассказал несколько забавных историй, но потом, просматривая в отеле запись, пришел в ужас от увиденного. Он проглатывал окончания слов, мямлил, что-то лепетал. Похоже было, будто он напился. Странные симптомы усиливались, появилась слабость. В конце концов он приехал в больницу Мэйо, где ему поставили кошмарный диагноз. Помню, с каким ужасом папа рассказывал мне, что Дэвид буквально вырвал у врачей ответ на вопрос, что его убьет. Удушье. Вы захотите вдохнуть воздух, а его не будет. Теперь это стало для меня навязчивым воспоминанием, если учесть, что папе становилось все труднее дышать. Однако, подчиняясь его желаниям — а не подчиняться его желаниям было невозможно, — в воскресенье утром мы повезли его в аэропорт Ла Гардия, посадили в самолет до Рочестера, где его должны были встретить и отвезти в больницу. Он задыхался, когда прощался со мной. Я предложил, что полечу вместе с ним, но он отказался.

Наутро зазвонил телефон: Джулиан сообщил, что посреди ночи папу нашли в холле отеля Мэйо, «очевидно, в несколько дезориентированном состоянии». Я уже приготовился лететь в Рочестер, но тут позвонил папа и сказал, что не видит смысла в дальнейшем пребывании в Мэйо и уже едет в аэропорт. Добравшись до Стэмфорда, он уже почти не дышал и был физически истощен. Я с трудом понимал, что он говорил мне по телефону. В последующие дни он немного собрался с силами, но теперь стало окончательно ясно, что мы, как он говорил в других случаях, «приближаемся к точке сокращающихся возвращений».

Несколько лет назад он отправился в Лурд вместе со своим другом Уильямом Э. Симоном, который был министром финансов у Никсона. Унизительной была даже мысль о том, что эти два человека — известный политик, журналист и лидер американской индустрии, бывший администратор самой большой в мире финансовой системы, — как хромые и больные пилигримы, поедут в телеге к гроту и из грота, где Дева Мария явилась деревенской девочке. В Лурд обычно едут по особой надобности. Папа никогда не говорил со мной об этом, однако как раз в то время я объявил о своем агностицизме, и не исключено, что он отправился к Богоматери просить за меня.

Когда я был моложе и периодически исповедовался отцу в своих сомнениях по поводу единственно истинной церкви, он отшучивался и увозил меня в Мехико на четыре-пять дней, в течение которых мы читали вслух из «Ортодоксии», великой католической апологетики Г. К. Честертона.

Папа служил в ЦРУ и жил в Мехико в 1951 году. Его тамошним боссом был Э. Хауард Хант, который, как вам известно, стал одним из главных виновников уотергейтских событий. После обеда мы с папой гуляли по городу, и он показывал мне разные дома, в которых были надежные явки, где он мог бы укрыться в случае «провала». (Я был тогда подростком, и мне очень нравилось узнавать новые слова.) Во времена холодной войны Мехико был довольно горячим местечком. Именно там Троцкому размозжили череп по приказу Сталина; там Ли Харви Освальд обратился в советское посольство с просьбой о предоставлении ему визы. И там же, в Мехико, между 1905 и 1921 годами папин папа Уильям Ф. Бакли-старший вел полную приключений жизнь в качестве адвоката и нефтяного предпринимателя. Жизнь в Мехико в этот период соответствовала жизни в Париже между 1789 и 1801 годами, и мой дедушка был в самой гуще этой жизни. Он уговорил Панчо Вилью не убивать кондуктора в поезде, его самого похитили бандиты, нанятые конкурентами, и утащили в лес, чтобы там убить. Когда моряки Соединенных Штатов бомбардировали Вера-Круз, его попросили стать гражданским мэром города. Но он в негодовании отказался, потому что был возмущен интервенционизмом Вудро Вильсона. Позднее мексиканское правительство выразило ему благодарность, попросив его стать представителем Мексики на ABC (Аргентина, Бразилия, Чили) конференции на Ниагаре (1914 год). Он сделал капитал на нефти, однако этот капитал был конфискован следующим правительством.

Итак, у Бакли в Мексике богатая история, и было приятно вдыхать ее воздух, гуляя месте с папой по темным calles и avenidas, пока он показывал мне шпионские места. Наутро папа вез меня в горы Гернавака и Такско, и мы сидели на узких балкончиках, глядя на zócalos,[46] попивая «Маргариту» и вслух читая Честертона. Неплохой способ восстановить свою веру. Четырех-пяти дней хватало, чтобы я отказывался от сомнений насчет непорочного зачатия и Троицы. Те дни были самыми лучшими, которые я провел с отцом. В одной из наших последних бесед перед его смертью он улыбнулся, вспомнив, как мы всегда говорили, «самую вкусную еду» на обочине дороги в Такско: тортийю с сыром и цыпленком, которую мы запивали ледяным богемским пивом из бутылки. Цена: один доллар.