С ними по-хорошему нельзя - Раймон Кено

Варнава покупает мне эскимо. Сосем вместе. Вкусное. Твердое и ледяное, как большой палец на ноге у мраморной статуи в дождливый зимний день.

— Вам не хотелось бы съездить в Париж?

Это спросила уже я.

— Ну и страна! — ответил он. — Вы видели эту заваруху?

— Здесь еще почище было.

— Но уже прошло! Теперь потекут спокойные деньки. Мы обрели свой покой.

— Меня не интересует политика, и я хотела бы съездить в Париж. О! «Галери Лафайет», «Бон Марше», «Прентан»[*], бульоны Шартье, фонтаны Валлас, нищие под мостами, фиакры, мясобойни, вокзал Сен-Лазар, канавы в Венсене, Френч-Канкан. О, Париж!

Я замолчала, так как уже началась «Blonde Bombshell». Какая красивая личность эта Джин Харлоу! Вот какой я хотела бы быть! Какие бедра! А груди! Боже мой! Какая она классная!!! И с поразительной походкой! А взгляд просто катапультирующий!!! А волосы, легче газа! Ох, охереть можно! — сказал бы господин Прель. — Потрясающий экземпляр!!! К тому же и фильм потешный! Я смеялась не переставая! Во все горло!!! Кинематограф и в самом деле — изумительное изобретение!!!

Чтобы отблагодарить Варнаву за то, что он меня туда сводил — скажем прямо, немного принужденно и вынужденно, но все же заплатил он, и я должна была выразить ему свою признательность, — мне захотелось сделать какой-нибудь дружеский жест, например, легонько похлопать его по руке, что было бы любезно с моей стороны. Но я сделала это неумело, и моя рука оказалась на его ляжке. Я не поняла это сразу и решила продвинуться в направлении, как мне казалось, его локтя. Но вместо того, чтобы дотронуться до того чувствительного локтевого местечка, которое французы называют — любопытно почему? — «еврейчиком», я уткнулась в какой-то дополнительный член: это было не крыло, а триединое украшение, подобное атрибутам бесплотных духов миссис Богал. Из чего я заключила, что духовность среди современных мужчин встречается намного чаще, чем принято считать в настоящее время, а также — несмотря на мою склонность к атеизму — что душа, возможно, бессмертна и способна не только крепчать при плотском рукопожатии, но и утверждаться при смерти, дабы пересечь небеса или пронзить преисподнюю.

Тем временем на экране Джин Харлоу в купальном костюме готовилась к прыжку. Ее показывали со спины; вытянув руки, она медленно наклонялась к зеркальной глади вод, и вдруг ее круп заполнил весь экран своей толстозадой двойственностью. Варнава ушераздирающе вздохнул, схватил мою руку и резко оттолкнул ее. Сзади на нас кто-то зашикал: «Шшш!»

Я не понимала раздражения своего попутчика. Что такого оскорбительного я могла ему сделать? — спрашивала я сама себя. Из-за этого я была одновременно смущена, озабочена и обижена. И от конца фильма не получила никакого удовольствия.

На улице Варнава прижал свою шляпу к низу живота. Он даже не предложил проводить меня до дому, сказал вежливо «до свидания» и ушел. Я смотрела, как он удаляется, по-прежнему прижимая шляпу к низу живота и вышагивая отнюдь не грациозно. И все-таки, и все-таки я ничего в этом не понимаю...

10 апреля

Джоэл уехал на две недели, умчался на багажнике мотоцикла Тимолеона Мак-Коннана, сына поэта. Надеюсь, он не свалится и не раскроит себе рожу. Сначала они поедут в Корк, а вернутся через Лимерик и Килдар. Они уехали сегодня, в шесть часов утра. Я проснулась от звонка в дверь и пошла открывать: это Тимолеон заехал за моим братом. Он был одет во все кожаное, от шлема до сапог, на лоб задирались очки. Огромный мотоцикл сверкал тысячами огней в утреннем полумраке.

— Джоэл готов? — спросил Тимолеон, даже не поздоровавшись.

— Пойду посмотрю. Войти не желаете?

— Пожалуй. А глотка виски у вас не найдется? На улице дикий холод.

— Ну конечно, зайдите же.

Я усадила его перед бутылкой виски и пошла будить Джоэла.

— О, черт! — пробурчал он. — Оставь меня в покое.

Я вылила кувшин воды ему на голову.

— Тебя ждет Тимолеон.

— Который час?

— Шесть.

— Надо было сказать раньше, — проворчал он.

Я спустилась к Тимолеону. Он уже опустошил треть бутылки. Я спросила:

— Вы сможете вести мотоцикл?

— Ясно. Вы из тех, кто мораль читает. Последовательница отца Мэттью или Мэта Талбота?

— Я просто так сказала.

— Вас редко видно.

— Где?

— На стадион вы больше не ходите?

— Нет, я оставила спорт.

— Ради Падрика Богала?

— Да.

— И ради Варнавы?

Я не ответила.

— Этого мудака, — добавил он.

Я пожала плечами.

Он пожал плечами в свою очередь и повторил:

— Этого мудака.

Затем он спросил, почему я никогда не хожу танцевать к сестрам Мак-Адам. Каждую субботу там устраивают вечеринки. Честно говоря, я об этом даже не знала. Ни Пелагия Мак-Коннан, ни Аркадия О’Сир мне об этом никогда не рассказывали. Ни Джоэл.

— Я не люблю танцевать, — ответила я.

Он снова пожал плечами.

Тимолеон — вообще-то неплох собой, но я не люблю людей такого склада. Он подлил себе уиски. Я сказала, что если он будет продолжать клюкать в том же духе, то может врезаться в дерево.

— На такой, как вы, я никогда бы не женился, можете не сомневаться, — парировал он. — Мне жалко парня, который заполучит вас в жены. Такую зануду.

Появился Джоэл:

— Ну-ка, Тим, прекрати подкалывать мою сестру.

— Уиски? — предложила я.

— Нет, спасибо, в сумку положу.

Он взял бутылку в одну руку и швырнул на стол книгу, которую держал в другой.

— Держи, — сказал он мне, — можешь почитать в мое отсутствие. В конце концов, я решил, что ты до нее доросла.

Он обнял меня и позвал Тимолеона: «Ты идешь?» Я проводила их до порога, они быстро завелись и с визгом и тарахтеньем сорвались с места. Светало. Тимолеон, шутки ради, повел мотоцикл зигзагами. Я последний раз махнула рукой и вернулась на кухню.

Бросилась к книге.

В девять часов миссис Килларни пришла готовить брекфаст. Я даже не пошевелилась.

Около десяти часов я услышала за спиной голос Мэри:

— Что ты здесь делаешь? Брекфастничать пойдешь?

Я дочитала книгу почти до конца.

— Похоже, ты читаешь что-то страшно увлекательное.

— Да, — отозвалась я, — книжку, которую оставил господин Прель.

Мэри ничего не ответила.

Я дочитала книгу до конца и присоседилась к ней за стол. Мама изучала объявления в «Айриш Стью Геральд»[*], она их прочесывала со всех сторон и одно за другим, как заметки о происшествиях, она все еще надеялась найти что-нибудь о папе.

Мне хотелось есть. Я молчаливо уписывала завтрак, а книга лежала на столе. Я подсматривала за Мэри, которая принимала разнообразные виды и многократно менялась в цвете. Она не могла рассмотреть название: Прель по своему обыкновению обернул книжку в обойную бумагу с цветочками.

Я умяла целую миску джема и выпила пять чашек чая. Мама сложила газету. Сегодня опять ничего.

— Ну что, малышки, закончили?

— Нет, мам.

— Пойду немного пошью.

Бедная мама.

— Ну что ты на это скажешь?

— На что?

— Врунья. Мерзкая врунья.

— Салли, не говори так.

— Так ты хочешь прочесть эту книгу?

Она побледнела.

— Ты серьезно?

— Конечно.

Она побледнела еще больше.

И задрожала.

— Да, — прошептала она.

Я взяла книгу, выдрала титульный лист и смяла его в комок. Затем подтолкнула к ней книгу. Встала и пошла из кухни. Она закричала мне в спину:

— Что ты вырвала? Я хочу прочесть все!

В своей комнате я снова перечитала то, что Мишель Прель написал на титульном листе: «Графиню распирает от комплексов, но по сравнению с комплексами детей Мара это просто ничто». Я разорвала страницу на мелкие кусочки и уже хотела бросить их в клозет. Но потом предпочла их проглотить: этот опосредованный путь показался мне более респектабельным.

Когда я уходила на урок, то заметила, что в столовой, выставив локти на стол и заткнув кулаками уши, сестра погружалась в чтение «Генерала Дуракина»[*].

12 апреля

Пелагия и Аркадия пришли ко мне на чашку чая. Пелагия спросила:

— Мой брат тебе сказал, что ты можешь прийти в одну из суббот к сестрам Мак-Адам?

И быстро добавила:

— Когда он вернется.

Я небрежно ответила:

— Да, да, я видела твоего брата вчера утром.

И спросила в свою очередь:

— Откуда ты узнала?

— Перед отъездом они заехали домой. Тим забыл надеть носки.

— Понимаешь, — вступила Аркадия, — мы тебя не приглашали, потому что ты не танцуешь.

— Ну, естественно, — согласилась я.

Потом помолчала и сказала:

— На днях я поучусь танцевать.

Затем мы поболтали, но атмосфера была прохладной-прохладной.