Утро под Катовице (СИ) - Ермаков Николай Александрович

Снайпер, мать его ети!

Командир, скосив глаза на оптический прицел, продолжил приказывать:

Снимай сидор и бросай сюда!

Я, повинуясь, сбросил с плеч ранец, с закреплённой на нем шинелью и бросил его под ноги красноармейцу.

Руки за спину, — и, дождавшись выполнения мной приказа, сказал, уже обращаясь к бойцу, — Пронин вяжи ему руки!

Красноармеец подскочил ко мне, выдернул из моих же штанов ремень, затем, зайдя сзади, ловко стянул запястья.

Посмотри, что у него в сидоре!

Боец сел у моего ранца, открыл его и стал перечислять, выкладывая:

Кинжал офицерский, тушёнка немецкая четыре банки, шоколад немецкий шесть плиток… мыло… немецкое, бритва, дорогая, тоже небось немецкая, у поляков я таких не встречал! Пачка кофе, опять немецкого… Карта топографическая немецкая… Портянки, спички, нитки.

Понятно, складывай обратно, в НКВД сдадим, уж больно он подозрительный!

«Ну да, Штирлиц шел по центру Берлина в шапке-ушанке с красной звездой, в этот день он как никогда был близок к провалу» — вспомнил я бородатый анекдот и едва удержался от улыбки. Прямое такси до НКВД, как я и планировал. А то запихнули бы в лагерь военнопленных, доказывай потом, что у тебя в лесу танк спрятан. Боец помог мне забраться со связанными руками в кузов, и я уселся около борта, разглядывая соседей. Про двух раненных бойцов я уже упоминал, кроме них на полу лежал старлей с перебинтованной ногой, бросивший на меня злобный взгляд. Задержавший меня лейтенант сел в кабину и мы поехали. Боец с ранением в плечо сначала пялился на меня несколько минут, потом злобно спросил:

Ну, и много ты наших подстрелил, снайпер?

Я против русских не воевал, только против немцев, оттуда и трофеи в ранце, — как можно дружелюбнее ответил я.

Плохо значит воевал, раз немцы вас за три недели разогнали! — со злорадством подхватил разговор раненный старлей.

Ну да, слабо получилось, но я простой солдат и не мог один защитить всю Польшу.

А где ты по-русски говорить научился? Из эмигрантов?

Мои родители были русскими, но они поселились в Варшаве ещё до Мировой Войны, так что эмигрантом меня вряд ли можно назвать.

После этого вопросы ко мне у командира и бойцов кончились, а ещё через десять минут мы подъехали к вытянутому двухэтажному зданию, у входа в которое стоял пост в форме войск НКВД. Летеха выйдя из кабины с моими ранцем и винтовкой, крикнул:

Пронин, высаживай шпиона! И езжайте в госпиталь, там ждите меня!

Боец, взяв меня за шкирку, помог подняться, после чего я спрыгнул на землю. Затем, следуя приказам командира, я вошёл в здание и остановился. Посреди просторного холла стоял массивный стол, за которым сидел сержант госбезопасности и молча слушал телефонную трубку. У стены стояла скамейка, на которой сидели три бойца войск НКВД, теперь безучастно разглядывающие меня и лейтенанта. Вскоре сержант, сказав: «Понятно!» — положил трубку и вопросительно воззрился на лейтенанта, после чего тот сразу перешёл к докладу:

Лейтенан Тарасов, сто тридцать шестой стрелковый полк, доставил шпиона, шедшего в город!

Так уж и шпиона? — задав вопрос ироничным тоном, сержант госбезопасности перевёл изучающий взгляд на меня.

Лейтенант поставил на стол мой ранец и открыв, стал доставать:

Вот, смотрите! Карта немецкая, тушёнка немецкая, мыло немецкое и по-русски говорит хорошо!

Ну раз мыло немецкое, то да, точно шпион, — не меняя ироничного тона, — подтвердил сержант и спросил, — а документы у него есть?

Лейтенант застыл с глупым видом — ну да, а документы то мои посмотреть и забрать не догадался! Мысленно усмехнувшись, я пришел ему на помощь:

Солдатская книжка у меня в кармане.

Сержант хмыкнул, показывая всем своим видом, что́ он думает о пехотных борцах со шпионами и позвал бойца:

Воробьёв, проверь карманы и дай мне его документы.

Боец расторопно охлопал мои карманы и отдал мою солдатскую книжку сержанту. Тот открыл открыл лежащий на столе гроссбух и внёс туда данные из моей бумаги, потом попросил документы у лейтенанта и также сделал запись. Затем, захлопнув гроссбух, отдал мой документ бойцу и приказал:

Воробьёв, проводи их к Куприянову!

После чего уже конвойный приказал:

Направо по коридору третья дверь слева! — и показал рукой, чтобы я шел первым.

Дойдя до нужной двери, я, дождавшись, когда лейтенант откроет передо мной дверь, вошёл в узкий кабинет почти без мебели, в котором спиной к окну за единственным столом сидел полноватый лейтенант госбезопасности, читая какие-то бумаги, которые он перевернул, едва мне стоило войти. Здесь почти в точности повторилась та же сцена, что и в холле, с предъявлением доказательств моей шпионской сущности из ранца. Задумчиво повертев немецкую карту в руках, Куприянов спросил, обращаясь ко мне:

Ну что, шпион, признаваться будешь?

Буду, — спокойно согласился я и продолжил многозначительным тоном, глядя на пехотного и конвойного, — но…

Чекист недоверчиво хмыкнул, смерил меня профессиональным пронизывающим взглядом и сказал Воробьёву:

Отведи лейтенанта в холл, пусть там рапорт пишет!

Затем, дождавшись, пока дверь закроется с другой стороны, он, заглянув в мою солдатскую книжку спросил:

Ну вот, Анджей Ковальский, я Вас слушаю.

Лучше уж называйте меня Андрей Ковалёв, так более правильно. И я не шпион, но у меня есть три портфеля немецких документов, которые могут быть Вам интересны и танк.

Танк?! — удивленно переспросил Куприянов.

Да, панцер четыре, новейший немецкий танк.

Чекист вскочил со стула и опершись кулаками в стол, вонзился в меня взглядом. Я в ответ смотрел честно и открыто. Через минуту лейтенант госбезопасности сел и, заглянув в мой ранец спросил:

А мыло, тушёнка немецкая откуда?

Так я же с немцами воевал, танк у них захватил, документы, ну и тушёнку с мылом попутно… Может руки развяжете? Совсем затекли уже!

Развяжем, развяжем, подожди чуток и развяжем… — как то неопределенно, будто разговаривая сам с собой, ответил чекист. После чего, подойдя к двери, крикнул:

Воробьёв, Борисов! Ко мне! — затем, дождавшись их появления, приказал, указывая на меня, — глаз не спускать!

Отдав приказания, Куприянов собрал свои бумаги со стола в портфель и вышел с ним из кабинета, оставив меня вместе с внимательно наблюдавшими за мной конвойными. Так мы и стояли минут пятнадцать до возвращения лейтенанта госбезопасности, который, открыв дверь и не заходя в комнату скомандовал:

Ведите его за мной! И сидор его возьмите!

Затем мы поднялись на второй этаж и меня завели в просторный кабинет обставленный богатой дубовой мебелью, очевидно оставшейся от прежних польских хозяев. Здесь на кожаном кресле за массивным столом расположился уже целый майор госбезопасности, широкоплечий, склонный к полноте мужчина с проницательным взглядом опытного чекиста, который при моем появлении сразу же стал отдавать приказы:

Конвойным ожидать снаружи, Куприянов, развяжи ему руки и садись, записывай, — он повелительным движением указал на второй стол у стены.

Когда, наконец, мне освободили руки, я покрутил кистями, разгоняя застоявшуюся кровь и без приглашения уселся на стул напротив майора, на что с его стороны возражений не последовало.

Итак, приступим, — перешёл к делу главчекист, значит Вы, Анджей Ковальский, именующий себя Ковалев Андрей…

Иванович, — добавил я.

Иванович, — повторил за мной майор и продолжил, — утверждаете, что знаете, где находится новейший немецкий танк и некие немецкие документы?

Да именно это я и утверждаю, я ведь сам их там оставил.

А кому ещё об этом известно?

Да кроме Вас двоих больше никто об этом и не знает, я-то один был.

То есть, Вы в одиночку угнали танк… Кстати, где Вы его захватили?

Под Бохней, это недалеко от Кракова.

То есть Вы в одиночку на немецком танке проехали по их тылам от Кракова до Львова, — теперь в его голосе чувствовалось откровенное недоверие.