Гаэльская волчица - Анри Лёвенбрюк

Шествие остановилось у последнего, южного, камня, на нем был закреплен горящий факел. Шехан бережно взял его и отдал Уильяму:

— Ват, вот огонь, он осветит тебя.

Уильям принял факел, и друиды ввели его в центр круга. Они остановились в нескольких метрах от Архидруида.

Четверо друидов опустили белое льняное полотнище с омелой на землю у его ног и вместе с бардами встали в круг рядом с Великими Друидами. Уильям затрепетал, ощутив свое одиночество. Взгляды всех присутствующих были теперь обращены на него. Рядом остался только Шехан. Он вывел Уильяма на середину белого полотнища, и от прикосновения льняной ткани к босым ногам Уильям ощутил бодрость. Он бросил взгляд на древний дуб: он никогда не видел его так близко, ученики не допускались в круг. Величественное дерево уже покрылось изящными резными листьями.

— Архидруид, — обратился к Айлину Шехан, — представляю тебе вата Уильяма, которого мы считаем достойным быть друидом.

У Уильяма перехватило дыхание. Наступал решающий миг обряда.

«Он говорит «мы», но, кажется, достойным меня счел только Айлин. А если он ошибся? Если я не готов? Может быть, Айлин поторопился? Может, Архидруид ускорил ход событий, чтобы послать меня в Галатию и Сарр? Нет, я не могу в нем сомневаться. Это действительно важно. Раз он посчитал меня достойным, значит, так оно и есть. Так почему же я все еще сомневаюсь? Мне попросту страшно».

Айлин выпрямился на своем каменном троне, обвел взглядом собрание друидов и спросил, торжественно и громко:

— Все ли согласны?

— Все! — Голоса друидов, стоящих за кругом, и членов Совета, застывших в круге, слились воедино.

— Что ж… — Голос Айлина зазвучал спокойнее. — Тогда приступим.

Шехан в последний раз сжал плечо ученика, и Уильям остался один перед Архидруидом. Молодого вата била дрожь, он с трудом сохранял самообладание. Прежняя жизнь накатывала на него волнами мучительных воспоминаний и смутных образов, сменяющих друг друга. Он стоял в каменном круге под ночным небом, застывший и безмолвный.

Голос Архидруида вывел его из оцепенения:

— Именем Великой Мойры, ват Уильям Келлерен, мы спрашиваем тебя: возведенный в священный сан Друида, клянешься ли ты служить только и исключительно Добру?

Уильям судорожно сглотнул и поднял глаза на Архидруида. Допрос начался. Слова, заученные наизусть, как во сне возвращались на уста, но он хотел произнести их по-настоящему, так, как чувствует и понимает — быть до конца искренним и позволить говорить своей душе.

— Клянусь от всего сердца.

— Обещаешь ли помнить свой долг — с помощью Великой Мойры подавать пример достойной жизни любому, кто тебе доверится?

— Обещаю, — ответил Уильям, и промелькнувший перед глазами смутный образ родителей скрепил данное обещание.

— Клянешься ли хранить как зеницу ока, как священное наследие, власть и силу, которыми будешь наделен?

— Клянусь, — произнес Уильям, и слова его были правдивы.

— Обещаешь ли служить людям, насколько хватит твоих сил?

— Обещаю.

— Да хранят тебя наши предки, возлюбленный брат, и да укрепят они тебя в новом сане.

Сердце Уильяма колотилось, он опустился на колени.

— Теперь ты вправе учить тех, кого сочтешь достойным знания, всему, что посчитаешь полезным и нужным. И ответственность за это ляжет на тебя одного, ибо ты приобщен тайне.

«Великая Мойра, вот чего я всегда ждал. Я становлюсь друидом — таким же друидом, как тот, что десять лет назад бесплатно принял меня в свою школу, сочтя достойным обучения. Сумею ли я стать таким же добрым? Буду ли учить так же хорошо? Окажусь ли на высоте моей собственной мечты?»

Архидруид встал, подошел к Уильяму и возложил руки на его склоненную голову.

— Я, Эльдер Моргау-кабан, сын Сундайна по прозвищу Гову-бард, друид по имени Айлин, Архидруид священного круга Сай-Мина, возвожу перед лицом гаэлийцев Уильяма Тишайшего в сан друида. В честь этого события и потому, что наставники называют его справедливым человеком, отныне братья и все остальные люди будут звать его друидом Фингином. Да хранит тебя Мойра, Фингин!

Потрясенный Уильям плохо понимал, что происходит. Он смутно видел приближающиеся тени, рука Айлина на лбу становилась все горячее, как если бы сайман старца был направлен на его голову, и внезапно он словно лишился чувств.

Вокруг вспыхнул яркий белый свет, заливая каждый уголок его разума. Этот свет шел откуда-то изнутри, а потом все исчезло. Наступила абсолютная пустота.

Ощущение длилось всего мгновение, но, придя в себя, Уильям понял, что стал другим человеком. Айлин что-то изменил в нем. Открыл некую дверь. Разорвал цепь: он теперь лучше видит, лучше слышит, все его чувства обострились до предела. Сайман в глубине его существа утратил былую зыбкость, став сияющей, могущественной силой, которая отныне не ослабнет никогда.

Уильям постепенно приходил в себя. Шехан сжал его в объятиях и произнес:

— Теперь ты друид, Фингин. Бери, это принадлежит тебе.

Он протянул ему друидский белый плащ и посох. Изо всех сил сдерживая волнение, молодой человек накинул плащ на плечи и обеими руками взялся за посох. Он столько лет ждал этого мгновения, что ему почудилось, будто этот посох принадлежал ему всегда.

Друиды один за другим подходили к посвященному и обнимали его. Глаза их сияли искренней любовью.

Уильям, которому еще предстояло привыкнуть к новому имени Фингин, перестал наконец сдерживать слезы. Издалека до него доносилась музыка — теперь барды заиграли весело и радостно.

— Мы отправимся далеко? — спросил Саркана его сын.

— Почему ты об этом спрашиваешь, мальчик мой?

Тагору, одному из самых молодых воинов клана Махат'ангор, в будущем предстояло унаследовать от отца звание вождя всех кланов. Впрочем, сам он не стремился к этой тяжкой ответственности. Храбрый и могучий воин с торсом, украшенным, как у всех мужчин клана Махат'ангор, синим узором; с гребнем длинных волос, ниспадающим на спину с выбритой головы, Тагор был наделен редкостной, магнетической привлекательностью: не одна девушка клана мечтала стать однажды его женой. С самого его раннего детства на айгабах — трапезах, где присутствовали исключительно женщины, — говорили о его удивительных глазах: один был голубой, другой — черный. Он сам пока и думать не думал о будущей жене: каждый день с тех пор, как туатанны покинули Сид, мужчины клана проводили в сражениях. Одно отличало Тагора от старших воинов — в нем не было их яростной ожесточенности.

Саркан сидел в полуразрушенной хижине, где они остановились на ночлег. Наступил один из тех редких моментов затишья, когда юный Тагор мог поговорить с отцом.