Главный бой - Юрий Никитин

Добрыня дернул на себя. Заскрежетало, меч вышел красный, с налипшей слизью. Разрубленное тело повалилось навзничь. Конь дернулся, чуя на себе теплую кровь хозяина, а сраженный всадник с шумом обрушился на землю.

Леся подняла ковер и, раскинув в могучих руках, подошла к дрожащей девушке:

— Бедная…

Та вся вздрагивала, неправдоподобно крупные и темные, как чернослив, глаза со страхом и восторгом взирали на огромную фигуру витязя.

— Кто этот герой?..

Добрыня спрыгнул легко, железо даже не звякнуло, словно вросло в тело, как чешуя врастает в тело крупной рыбы. Красавица шагнула навстречу, Леся торопливо двинулась за нею с ковром в растопыренных руках. Не то чтобы холодно, но девка не понимает, что почти голая, эти бесстыжие похитители не дали одеться бедняжке…

— Кто бы ни был, — сказал Добрыня сильным мужественным голосом, — он получил, что заслужил. Кто ты, красна девица?

Она смотрела блестящими, как у молодого олененка, восторженными глазами.

— Ох, какой у тебя огромный голос!.. Меня зовут Амира, я единственная дочь царя Белозерья… меня везли к моему жениху. Если бы не ты, меня бы похитил подлый царь Чернолесья!.. Как я счастлива, как счастлива!

Леся подошла, все еще держа цветной ковер:

— Царевна, давай-ка укрою тебя.

Она живо отмахнулась:

— Да мне не холодно вовсе!

— Да я не про холод, — пояснила Леся, — ты от страха не заметила, что на тебе и одежки-то нету.

Амира с удивлением окинула взглядом свое тело в прозрачной кисее:

— Как же нет?

Леся пробормотала:

— Рази это одежка?.. Стыдобина перед мужиками в таком виде являться.

Она удивилась еще больше:

— А перед кем же еще? Для кого мы и одеваемся… и раздеваемся, как не для мужчин? Доблестный герой, я просто не знаю, как тебя осчастливить, но я очень-очень постараюсь…

Леся фыркнула, молча сняла с седла лук, забросила через плечо колчан со стрелами. В глаза не смотрела, голос был ровным, как мертвая степь зимой:

— Солнце садится. Давайте устраиваться на ночь. А я что-нибудь… на ужин.

Добрыня с неудовольствием смотрел, как она исчезла за деревьями. Амира сказала счастливо:

— Я чувствую, что ты герой великих доблестей. Мне волхвы нагадали, что я стану женой величайшего из богатырей, о котором поют песни!.. О тебе ведь поют песни?

— Поют, — буркнул Добрыня. — Мало ли о чем поют.

— Как мне повезло, что предсказание сбылось! — вскрикнула она чистым нежным голосом. — Какая я счастливая!.. Ведь когда меня повезли к Куман-беку, моему жениху, я уже начала было думать, что волхвы… ну, ошиблись. А когда налетели люди царя Чернолеса, я успела подумать, что лучше уж Чернолес, чем Куман-бек. Чернолес хоть великий злодей, зато великий воин, а что урод, так в мужчине это не главное… Но когда появился ты — герой на белом коне! — красивый и блистающий, грозный, как судьба, прекрасный, как… ну я просто не знаю как!

Он расседлал коней, осмотрел все еще вздрагивающего жеребца воина, которого сразил последним, перевернул его самого брезгливо, но меч расколол доспехи, как глиняный кувшин, не поживишься. Да и остальные, которые нашли то, чего он безуспешно ищет для себя… тоже не лучше.

Глава 13

Леся вышла из-за деревьев, ступая неслышно и готовая в любой момент отпрянуть. Посреди поляны горел костер. Царская дочь неумело совала в огонь щепочки. Оранжевый свет падал на ее румяное лицо, она взвизгивала, отпрыгивала, как молодой козленок.

По ту сторону, как глыба мрака, застыла массивная сгорбленная фигура. Странно, даже блики костра не прорывались сквозь нечто темное, окружающее витязя. И хотя огонь светил ему в лицо, Леся видела только сверкающие контуры вокруг тяжелой тьмы, где, как она чувствовала всем сердцем, зреет недоброе.

— Только двоих подшибла, — сказала она громко. — Кто шкурки снимет?

Добрыня вздрогнул, медленно поднял голову. Лицо его за эти два дня похудело, глаза запали, а скулы заострились.

— Что? — спросил он непонимающе. — А, давай, это мужское дело…

Красавица вскинула голову. Неправдоподобно большие глаза со страхом и изумлением всматривались в Лесю. Проговорила дрожащим голоском, похожим на щебет испуганной птички:

— И… что теперь?

Леся неспешно отвязывала зайцев от пояса.

— Вообще-то тяжелые, нагулянные… Что с тобой, спрашиваешь? Да, пожалуй, возьмем тебя с собой.

Красавица перевела взгляд на Добрыню, затем снова на Лесю:

— Вы… берете меня в жены?..

Леся поперхнулась, Добрыня промолчал. Леся ответила с неуверенностью:

— Ну, не то чтобы в жены…

Лицо красавицы чуть омрачилось, но, похоже, она не могла долго огорчаться, так как тут же посветлела и прощебетала, как веселая птичка:

— В наложницы?.. Вообще-то я могу сладко петь, танцевать, услаждать ваш слух диковинными рассказами! И хотя я еще девственница, но меня многому обучали… Я знаю, что потребуется от женщины, когда ее вот так захватывают в лесу, когда вокруг трупы, все забрызгано кровью, а мужчина дышит тяжело и пожирает тебя безумными глазами…

Леся бросила зайцев Добрыне под ноги. Он вздрогнул, перевел рыбий взгляд на ее застывшее лицо:

— Опять зайцы? Я видел там кабанчиков.

— Обойдешься, — мстительно ответила Леся. — Выпотрошить сумеешь? Вряд ли твоя царевна сумеет изжарить даже воробья.

Он вытащил из-за голенища нож, а Леся, пока он ровно надрезал шкурку, быстро отрезала лапки, сняла шкурку и успела насадить куски мяса на прутики. Царская дочь восторженно взвизгивала.

Оранжевое пламя превратилось в красное, за кругом света начала сгущаться тьма. Свет костра проявлял под тончайшей тканью царевны ее нежное девичье тело. Леся хмурилась, ее суровый отец воспитывал иначе, но Добрыня почему-то не замечал ни прелестей царевны, ни вкуса зайчатины.

Взор его был суров и загадочен, каменное лицо неподвижно, а красные блики бессильно метались по нему, падали, не сумев удержаться. Амира неумело грызла заячью лопатку, счастливо повизгивала.

Добрыня ел спокойно, он и в дремучем лесу витязь, знает царьградские и всякие разные обычаи, как что жевать, какой палец в какую сторону топырить, но кости в благородной рассеянности метал через плечо в кусты, где тут же их подхватывал, судя по шуршанию, мелкий лесной зверек.

После ужина он бросил конскую попону за чертой света, слышно было, как опустил голову на седло. Заснул он, судя по всему, сразу. Амира, робкая как зайчик, потихонечку придвинулась к Лесе. Та с неподвижным лицом помешивала прутиком угли. Оранжевый огонек вцепился острыми зубками в веточку, побежал вверх. Леся равнодушно швырнула ее в огонь, попыталась отстраниться, но Амира прижалась, как испуганный ребенок, прошептала трусливым голосом: