Елизавета I - Эвелин Энтони

В маленькой комнате в доме неподалёку от королевского дворца на Уайтхолле сидели трое; хотя солнце ещё не зашло, они задёрнули шторы. Они обходились без слуг; вино разливал более молодой из двух мужчин, а второй внимательно наблюдал за ним, слушая, как расхваливает графиня Ленокс достоинства своего сына. У леди Ленокс был хриплый голос и властная, мужская манера держаться; поза, в которой она сидела, тоже была не женской — широко расставив прикрытые юбками ноги, она упёрла руки в колени и всем корпусом наклонилась к шотландскому послу, стараясь, чтобы её слова звучали убедительнее.

Её грубое красное лицо с бегающими зелёными глазками и волевым ртом представляло собой резкий контраст с мягкими чертами её сына. Летингтон взял у него бокал и поблагодарил его.

Из-за чрезвычайно высокого роста Генри Дарнли пришлось низко согнуться, подавая Летингтону вино. Дарнли был очень светлым блондином с кудрявыми, как у ребёнка, волосами и ярко-голубыми глазами; хотя лицо, лишённое усов и бороды, было чересчур гладким, его стройной фигуре нельзя было отказать в красоте. Он производил впечатление благовоспитанного юноши с утончёнными манерами, и было трудно поверить, что сидевшая рядом шумная толстуха — его мать, хотя именно от неё он унаследовал тёкшую в его жилах голубую кровь Тюдоров.

Леди Ленокс была дочерью сестры Генриха VII, а следовательно — внучкой Оуэна Тюдора и кровной родственницей Елизаветы. Также она состояла в родстве и с Марией Стюарт.

   — Лучшей пары для королевы, чем мой сын, вам не найти! — заявила она. — Взгляните-ка на него, милорд — есть ли в Европе юноша красивее?

Летингтон поймал взгляд её сына и обменялся с ним улыбками. Он заметил, что, слушая похвалы матери, которая говорила, как барышник, продающий породистого коня, Дарнли краснел и смущался.

   — Никто не сомневается в ваших достоинствах, лорд Дарнли, — произнёс Летингтон, обращаясь к нему. — А ваша материнская гордость, госпожа, вполне справедлива, — добавил он. — Я вижу лишь два препятствия этому браку: во-первых, моя королева не станет связывать себя какими-либо обещаниями, не повидавшись с вашим сыном, а во-вторых, королева Англии присвоила Дадли титул графа Лестера и, по всей видимости, считает, что моя королева готова взять его в мужья. Учитывая всё сказанное, я не вижу способа устроить вашу поездку в Шотландию открыто, а без этого не может быть заключён и брачный контракт.

   — Весь мир смеётся над королевой Марией! — выпалила леди Ленокс. — Одному Богу ведомо, как она могла позволить Елизавете так далеко зайти с этим смехотворным предложением: дать этому негодяю графский титул и заявить во всеуслышание, что отправляет его в Шотландию в качестве своего личного дара королеве. На месте Марии я бы порвала её письмо и вместо ответа вернула ей обрывки!

   — Таково и было первоначальное желание королевы, — стал терпеливо объяснять Летингтон. — Она отлично осознает всю глубину нанесённого ей оскорбления, и это укрепило её решимость вступить в брак без одобрения королевы Елизаветы. Однако поскольку лучший кандидат — ваш сын, а он находится здесь, в Англии, было необходимо сделать вид, будто предложение Елизаветы рассматривается всерьёз, пока мы не сможем организовать нелегальную поездку лорда Дарнли в Шотландию. Когда он благополучно прибудет туда, моя королева примет своё решение, и тогда английская королева наконец поймёт, как она себе навредила этим чудовищным предложением.

   — Я могу отправиться в Шотландию в любое время, — вмешался Дарнли. — Я не боюсь Елизаветы.

   — Как видите, мой сын — вовсе не трус, — заметила его мать. — Он унаследовал мой характер, милорд. Я ничуть не сомневаюсь: стоит королеве Марии его увидеть, и дело будет слажено — мне пришлось немало потрудиться, отгоняя от него женщин, с тех пор как ему исполнилось шестнадцать лет.

На лице Дарнли снова появилось выражение лёгкого смущения; это выражение ему шло. Ничто в его прямодушных глазах не выдавало, что за ними пульсировала тупая головная боль, а всё его тело ныло после ночи, проведённой в одном из самых грязных борделей Чипсайда.

Его мать, безусловно, с успехом отражала атаки имевших на него виды знатных молодых леди, но ей было ничего не известно о тех победах, которые он одерживал над служанками и проститутками. Он предпочитал развлекаться втайне от неё; достаточно того, что он живёт под её неусыпным надзором, что приходится терпеть от неё то пинки, то брань, то грубую лесть — словом, жить на положении великовозрастного дитяти. Её голос резал ему слух; он ненавидел эти крикливые интонации, которые никогда не смягчались, а когда они переходили в гневный вопль, он съёживался, бежал к винному поставцу и пил, чтобы успокоиться и набраться мужества и уверенности в себе, которые исчезали всякий раз, когда он трезвел. А трезвым он теперь бывал не часто. С тех пор как была затеяна интрига с целью женить его на королеве Шотландии, он жил в постоянном напряжении и, чтобы успокоиться, скатывался всё глубже, он старался забыться в любовных излишествах, в которых уже ощущался привкус разврата, и в его затуманенном алкоголем мозгу возникали фантастические картины независимой жизни в Шотландии, где он избавится от назойливой материнской опеки и вступит в брак с молодой и прекрасной женщиной, которая сможет осуществить все амбициозные планы графини относительно него, причём ему для этого не придётся пошевелить и пальцем. В Шотландии он будет сам себе хозяин; приобретёт вес и власть, а в том, что Мария Стюарт найдёт его неотразимым, он был полностью согласен с матерью. Большинство женщин влекло к нему, как, впрочем, и мужчин. Он видел, что сумел произвести благоприятное впечатление даже на проницательного шотландского посла. Если он так искусно сыграл перед ним свою роль почтительного и благовоспитанного сына, то обвести вокруг пальца других — и вовсе пустяк. Только в низкопробных публичных домах, в окружении нескольких товарищей с такими же, как у него, вкусами он давал волю своей грубой, жестокой, незрелой натуре. У него всегда хватало денег, чтобы заплатить за синяки, за разбитую мебель, за бессмысленное разрушение, которое доставляло ему наибольшее наслаждение.

   — Возможно, мой муж сможет отправиться в Шотландию, — говорила между тем Летингтону леди Ленокс. — В прошлое царствование наши тамошние поместья были конфискованы; это правдоподобный предлог для того, чтобы поехать туда и попытаться их вернуть.

Летингтон кивнул:

   — Да, вполне возможно. Однако если ваш муж отправится в Шотландию, чем это поможет лорду Дарнли?

   — Он мог бы послать за ним, — ответила она. — Если королева откажет в разрешении на поездку, ему придётся проскользнуть через границу без позволения. Это будет нетрудно; предоставьте всё это мне.

Летингтон встал, размышляя, удастся ли ему уговорить Дарнли оставить мать в Англии.

   — Леди Ленокс, наша беседа была весьма полезной. В своём последнем письме моя королева попросила меня передать вам свои наилучшие пожелания; кроме того, я получил от неё Предназначенное для лорда Дарнли личное послание, которое должен передать ему до того, как покину вас.

Поскольку графиня и не думала уходить, он добавил:

   — Послание предназначено для него одного. Я не могу отдать его даже у вас на глазах.

Когда дверь за ней закрылась, Летингтон повернулся к Дарнли. Оба они в один голос облегчённо вздохнули, а потом рассмеялись.

   — Мне не довелось видеть короля Генриха Английского, — сказал посол, — но полагаю, ваша почтенная матушка до чрезвычайности на него походит!

   — Я того же мнения, — учтиво ответил Дарнли. — К счастью, я не унаследовал этого сходства; вполне достаточно иметь в жилах кровь короля без его своевольного нрава и грубых манер. Каково же послание королевы, милорд? Я сгораю от нетерпения его услышать.

   — Королева заявляет, что желает увидеть вас, как только это станет возможным. Она уверена, что её сестринская привязанность к вам при встрече станет ещё сильнее и заверяет вас: каковы бы ни были её публичные шаги в отношении сватовства графа Лестера, её сердце совершенно свободно и ждёт вашего прибытия.

Дарнли поклонился; недомогание было настолько сильным, что сделало его чувствительным, и Летингтон увидел на его глазах слёзы.

   — С той минуты, когда вы вручили мне медальон с её портретом, — медленно проговорил он, — я в неё влюблён. Передайте, что я приеду в Шотландию; передайте — если она не выйдет за меня замуж, я останусь там, чтобы служить ей в любом качестве по её усмотрению, пусть даже самом скромном.

   — Я передам ей это, — сказал Летингтон. Облик милого юноши его тронул, а искренность и благородная простота его слов произвели самое благоприятное впечатление. Он представил его рядом с Марией — оба чрезвычайно высокие и стройные, одинаково породистой наружности, в первом цвете всепобеждающей юности...