Кингсблад, потомок королей - Синклер Льюис

Толстые губы его маленького рта то и дело насмешливо кривились, лоб собирался в беспокойные складки. Он был очаровательно безобразен, как бультерьер, но темная кожа его так сверкала, и держался он так весело и просто, что был прекрасен, как черный дрозд, раскачивающийся на стебле камыша.

В произношении его мешались Миссисипи, Гарлем и гнусавый Средний Запад. Он часто употреблял слово «ниггер» в применении к себе и к своим друзьям, но врагу никогда не разрешал произносить его безнаказанно. Многим он казался немыслимым, потому что это был абсолютно естественный и нормальный человек, не отягченный ни честолюбивым семейством, ни школьным образованием, ни счетом в банке.

— Знакомьтесь, это капитан Кингсблад, наш новый белый друг, и хороший друг, — сказал Джон Вулкейп.

Клем улыбнулся Нийлу улыбкой доброжелательного рабочего, и это вышло у него без малейшей натяжки. Улещать или поносить белых было для него таким же привычным делом, как подстегивать или одергивать черных.

— Привет, капитан. Ну-с, воинствующие братья мои, всегда приятно вернуться в Гранд-Рипаблик, в блаженный край, свободный от дискриминации. Еду я сейчас в автобусе, а рядом сидит этакая смазливенькая немочка со своим сынком-нацистом; вот он присмотрелся ко мне да как заорет: «Мама, смотри, какое черное чучело!» — а она вторит колоратурным сопрано: «Это бесопрасие, я напишу в автопусную компанию, как нас, американцев, вынуштают ездить вместе с такими и с сякими!»

Клем сиял, он громко смеялся над своей незадачей. Удивленному Нийлу предстояло узнать, что так повелось у самых закоренелых борцов за права негров. Ничто не смешило их больше, чем собственные злоключения.

Они не унывали, но из разговора с ними «новый белый друг» все лучше понимал, каким неприятностям подвержены пасынки Страны Свободы. Аш Дэвис спокойно рассказывал о пограничных штатах:

— Непоследовательность в дискриминации — вот что губит бедного Самбо. В одном городе на Юге он может свободно войти в любой магазин и пользоваться парадным лифтом, и жена его может примерить выбранное платье; а в другом, за каких-нибудь сорок миль, его ни в один приличный магазин не пустят, а если попробует войти — арестуют, и лифты, даже в учреждениях, отдельные для цветных и для белых. Годами мы, парии, покупаем на железной дороге журналы в зале для белых, а потом в один прекрасный день здоровенный полисмен арестовывает нас за то, что мы туда сунулись.

Понимаете, капитан Кингсблад, не только унизительность дискриминации нас бесит. Плохо еще то, что невозможно угадать, когда именно твой самый пустячный поступок — скажем, поклонился на улице монахине — сочтут преступлением и изобьют тебя до бесчувствия. Вот от этой неуверенности и бывает, что тихий, робкий человек хватается за бритву.

Есть, конечно, цветные братья, которые хвалят Юг, потому что там негры изолированы и кучка темнокожих коммерсантов может наживаться на всех прочих представителях «избранного» народа. Сейчас в негритянской прессе даже ведется полемика на тему о том, что лучше — ехать на Север, где тебя выморозят, или оставаться на Юге, где тебя сожгут. Но так или этак, а скорее всего тебе несдобровать.

Клем Брэзенстар вскричал:

— Это что же, опять, черт возьми, расовый спор на всю ночь? — и поудобнее уселся на кушетке, готовясь принять в нем участие.

— Меня увольте. Слышать больше не хочу о нашей проклятой расе! — заявил Райан Вулкейп и тоже устроился поудобнее.

Нийл сказал поспешно:

— Прежде чем вы оставите эту тему… — кто-то засмеялся, — …я хотел бы узнать ваше мнение о письме, которое я как-то давно получил от своего бывшего одноклассника, он служил на Тихом океане. Вы мне разрешите прочесть кое-что оттуда?

Их гмыканье, видимо, означало: «Разрешаем», — и он начал:

«Последнее время работаю военным следователем, работа поганая, и в результате сильно изменилось мое отношение к неграм. Их здесь очень не любят. Белый солдат более дружески настроен к представителям всякой другой расы, потому что у негров по отношению к белым солдатам нет того товарищеского чувства, какое связывает белых людей, а это очень важно там, где люди все время вместе. Среди негров безусловно есть прекрасные солдаты. Но в каждой военной тюрьме на одного заключенного белого приходится три негра — сидят за самовольные отлучки, за неподчинение приказам, сексуальные преступления, поножовщину, за кражи у других солдат, и все врут, врут без зазрения совести. И получается, что наши ребята, которые до войны не сталкивались с неграми, вернутся к гражданской жизни сильно предубежденными против них».

Нийл ожидал взрыва, но ответом ему было молчание, даже не очень взволнованное, а потом задиристый сержант Райан Вулкейп равнодушно объяснил:

— Ваш знакомый — типичный полицейский чин. Хорошие солдаты его не интересуют, его дело — выискивать плохих. Он и не слышал о бесчисленных цветных подразделениях, которые покрыли себя славой, — взять хотя бы семьсот шестьдесят первый танковый батальон. Но будьте уверены, он знает, какое впечатление производит анекдот, который подобные ему молодчики пустили гулять по всей Азии и Европе, — будто у каждого цветного есть хвост! Не это ли должно было вдохнуть в нас бодрое товарищеское чувство?

Все рассмеялись, а Клем Брэзенстар скомандовал:

— А ну слазь с трибуны, Райан, дай поговорить специалисту! Капитан, в том, что сказал этот молодой человек, есть доля правды, и чем больше этой правды, тем скорее вам, белым, следует предпринять что-то решительное для своей же пользы.

В прежнее время всякие дяди Томы возносили хвалу господу, если с ними обращались не хуже, чем со скотиной, но теперь не то. Наша молодежь читает книги. Поймите, Новому Негру нужны все права Нового Белого Человека — все без исключения, и теперь он их не выпрашивает — он будет за них бороться. Вы, белые Яго, создали революционную армию из тринадцати миллионов Отелло, мужчин и женщин. Вполне понятно, что цветные солдаты невежливы с белыми господами на войне, куда их послали, не спрашивая, хотят они этого или нет. Им ближе их собственная война.

Люди, которые, как я, выросли в лачугах без отхожих мест, возле грязных луж, где гнили отбросы и дохлые собаки, люди, которых обворовывали, как могли, и лавочники с плантации и скупщики хлопка, не давая даже взглянуть на их счета, — эти люди иногда крадут у тех, кто их постоянно обкрадывает. Какой рассадник преступлений создали вы, белые!

Сегрегация! Для всех — будь то Джон и Мэри, Аш и Марта или такой черный сапог, как я. Сегрегация. Мы, дескать, вроде свиней, и с людьми нам не место, — и после этого ваш приятель из военной полиции требует от нас дисциплины да еще товарищеских чувств.

Сегрегация! «Отдельно, но с теми же удобствами», — новые вагоны для белых и клоповники на колесах для счастливых ниггеров! Новые кирпичные школы для ваших ребят, — смотри снимки в воскресных газетах Атланты, — а для нас, для нашей детворы — некрашеные сараи, скамьи без спинок и никаких парт — пусть черные пащенки пишут у себя на коленях, если им обязательно нужно писать, в чем разумные люди далеко не уверены.

Сегрегация! Школьные автобусы для ваших драгоценных малюток, а наши и пешком пять миль протопают. Для вас — больницы с кафельными полами, а для нас — бойни. Работа — пожалуйста: самая тяжелая, самая грязная, самая опасная, а белые полисмены выдумывают для нас особые законы и сами выполняют функции и провокаторов, и судей, и палачей. И после этого ваш чувствительный одноклассник жалуется, что мы не доверяем ему наших заветных тайн! Ну, знаете ли!

И Клем расхохотался, ласково глядя на Нийла. И так же ласково заговорила, обращаясь к нему, Марта Дэвис:

— Мистер Кингсблад, белый южанин обязательно расскажет вам, что в детстве его лучшим другом был черный постреленок, который научил его пить водку и насчет всего прочего просветил. Никогда он, бедный, не расскажет вам, что дружил с черным мальчиком, прилежным и непьющим. Он и не знал, что среди цветных мальчиков бывают такие — он и по сю пору этого не знает!

А сколько милых, по-настоящему добрых южанок будут заботливо выхаживать чернокожую девушку, если она заболеет тифом, но почувствуют себя оскорбленными, если она вздумает изучать психологию.

На Юге нас угнетает не только прямая опасность — страх, что тебя линчуют, сожгут, изобьют. Об этом можно не вспоминать, разве что в душные ночи, когда зарницы полыхают, как выстрелы. Тогда лежишь в темноте, застыв, и прислушиваешься, и замираешь от ужаса, когда слышишь автомобиль, шаги, шепот, — от ужаса, что это идут белые, а они никогда не приходят с добром.

Но главное — не этот страх, а беспрестанные, как будто бы и незаметные щелчки. Всякие мелочи — а на Юге так ценятся мелочи: розы, и дедовская сабля, и стихи Ланье, и шумные споры о том, давить или толочь мяту для джулепа. Такие мелочи, как надписи: «Только для цветных», — чтобы загордившаяся негритянка вроде меня помнила, что она — нечистая.