Чёрные лебеди (СИ) - Ларсен Вадим

— Видно, дерьмовой выдалась ночка, — чуть слышно произнес в пустоту. — А я-то надеялся на еще одно скучное утро.

Глава 2.4

Юждо Дрюдор и винный бочонок

Посты у шести городских ворот лазутчики перебили одновременно все шесть. Дозорные рекруты-новобранцы умирали под оманскими стенами не успев вынуть из ножен мечи. Не оказавший ни малейшего сопротивления городской гарнизон, отакийцы вырезали весь в ту же ночь прямо в казармах. Солдаты, так и не проснувшись, умирали в своих койках с умело перерезанными сонными артериями.

Основные войска наместника, сдерживая назойливые атаки банд северян и синелесцев, находились в двух днях пути от Омана, и по весенней распутице не смогли прийти на помощь. Наёмники-островитяне предали город — к утру их корабли спешно покинули берега провинции, присоединившись к вражескому флоту. Монтий бежал сразу, как только узнал о начале ночной резни.

После молниеносного захвата город на шесть дней был отдан на разграбление. Разбитый на набережной лагерь напоминал дикий улей. Шестеро суток бесконечные вереницы подвод тянулись по узким городским улочкам, свозя награбленное на корабли. Тащили всё — от драгоценностей до кухонной утвари, от тюков с одеждой до телег с мебелью, от лошадей и волов до овец и домашней птицы. День и ночь добро грузилось на галеры, отбывающие за Сухое море, в то время как на смену им приходили новые.

Следуя королевскому указу, в городе оставили лишь провиант. Портовые склады ломились от запасов провизии, и это означало одно — отакийцы пришли надолго.

К утру седьмого дня, когда согласно закону об откупной неделе грабежи и разбой прекратились, некогда процветающий Оман представлял собой жуткое зрелище. Пепел догорающих пожаров смешался с грязным снегом мостовых. В опустошенных лавках и тавернах торговой площади пронзительно завывал ледяной ветер. Трупы горожан подводами вывозились за городскую стену и сбрасывались в вырытый в поле ров. Плачь осиротевших детей, вдовий вой, лай собак, обезумевших от запаха крови и гулкий монотонный набат портовой часовни. Колокол бил всю неделю, отпевая мертвых и наводя ужас на живых.

Городскую набережную оцепили отакийские войска. Рослые загорелые воины в белых балахонах и теплых меховых накидках молчаливой стеной ограждали походную королевскую резиденцию от полумертвого города. Их пики, устремлённые вверх плотным частоколом отточенных клыков, зловеще таращились в чёрное от копоти небо. Поглядывая из-за угла на шеренгу солдат, Дрюдор отметил их превосходную выправку. От строя веяло железной дисциплиной и смертью.

Наконец, сержант выбрался на свет. Шесть жутких дней, пока длился зверский погром, он без еды и сна прятался в подвале сожженного постоялого двора, слыша, как кричат и молят о пощаде умирающие. Когда же вакханалия стихла, со словами: «Уж лучше сдохнуть от меча, чем от жажды» он выбрался из укрытия.

Нестерпимо хотелось есть. Но еще больше хотелось вина. Сняв с начавшего вонять трупа длинный походный плащ, укутавшись в него с головой он, скрываемый вечерними сумерками, направился к набережной в поисках воды и пищи. Лишь увидев лагерь отакийцев, понял — направление выбрано неверно. Изнеможенный он сполз по стене в талую лужу, да так и застыл, не в силах подняться.

Все казалось пустым и ничтожным. Как же он устал и обессилен. Может, пришло время платить по счетам? Сейчас бы выйти на Портовую площадь, подойти к шеренге смуглых красавцев-воинов, достать из-под снятого с мертвяка плаща разделочный топор, некогда принадлежавший другому мертвяку и… Солдат увидит его, привычно вскинет лук, умело натянет тетиву, и длинная с кроваво-красным оперением отакийская стрела насквозь пронзит худую, впалую грудь бездомного пьяницы, носившего в свое время гордое звание сержанта-наёмника. Наконец, он станет таким же мертвяком, как и остальные. Так закончится этот кошмар, который принято называть жизнью.

Он потянулся вверх, пытаясь подняться. Пододвинулся к углу стены, глянул через плечо — смерил расстояние до шеренги южан. Всего лишь два десятка шагов никчемной бесполезной жизни отделяло его от желанной свободы и вечного покоя. Он покачал головой — эти шаги еще надо суметь сделать. Без вина вряд ли удастся. В последнее время многое в его жизни зависело от того, держит его рука кружку с пойлом или нет.

— Это никуда не годится. Мне определенно надо выпить, — скрежеща зубами, гневно прошептал Дрюдор, опускаясь на четвереньки.

Он по-собачьи пополз вдоль улицы подальше от набережной, прислушиваясь и принюхиваясь к окружающему пространству. Где-то в разоренных трактирах обязательно должен заваляться хоть один кувшин того дешевого пойла, какое всегда любили оманские матросы и сидящие у них на коленях безотказные портовые шлюхи.

Его внимание привлекли глиняные черепки рядом с выломанной дверью. Осколки явно принадлежали когда-то большому винному кувшину. Сержант поднялся и, опасливо озираясь, вошел в пустую харчевню.

Лунный свет сочился сквозь выбитые окна, вырывая из мрака бесформенную груду перевернутых столов и лавок, толстый наст из битой посуды на полу, пятна засохшей крови на стенах и в темных углах.

Он прищурился, всматриваясь в темноту. Впереди кухонная дверь, рядом лестница, ведущая вниз.

«Подвал или винный погреб», — оживился, потирая вспотевшие ладони.

Стараясь не скрипеть ветхими ступенями, осторожно спустился вниз. Впереди чернел коридор с полукруглым потолком, в конце которого просматривались очертания низкой железной двери. Пригнувшись, чтобы не удариться, он на ощупь добрался до двери. Толкнул ее, входя внутрь. В лицо ударила волна спертого подвального духа, пропитанного соленьями, гнилыми овощами и старой плесенью.

Он скорее почувствовал, нежели заметил едва уловимое движение в углу. Услышал монотонное сопение и приглушенные тихие стоны. Мерцание тусклой свечи оставляло на стенах хаотично движущиеся тени, вырванные из темноты.

Вначале он увидел женщину. Та лежала, широко раскинув ноги, а на ней, накрыв огромной ладонью пол ее лица так, что остались видны лишь переполненные ужасом глаза, лежал рослый отакиец со спущенными штанами и, размеренно постанывая и кряхтя, двигал взад-вперёд волосатым задом.

— Твою мамашу наизнанку, — вырвалось у сержанта.

В надежде остаться незамеченным, он осторожно попятился к двери. Но верзила уже учуял шевеление. Повернул голову и уставился на вошедшего, будто увидел упавшее на землю солнце.

— Хороша девка? — спросил сержант наигранно беспечным тоном, — давай-давай, продолжай. Я не буду мешать.

— Кейч со! — зло гаркнул южанин, пряча в штаны торчащий член и выхватывая из ножен не менее длинный обоюдоострый кинжал.

Бежать бессмысленно.

— Дохлые сенгаки мне в брюхо, — выругался Дрюдор, лениво выставляя перед собой топор. Дурак! Как можно выдавать себя за южанина, говоря по-геранийски?

Тем временем, то приближаясь, то отдаляясь, увалень-южанин мерно покачивался на полусогнутых ногах. Тусклые блики свечи, играя на стенах, отражались на его добротном отакийском клинке. Солдат, не отрывая взгляда от сержантского топора, пристально отслеживал каждое движение своего противника.

Стараясь держать отакийца в поле зрения, Дрюдор, насколько позволяло освещение, бегло осмотрел окутанный мраком узкий подвал. Пустые стеллажи, свисающая с потолка паутина, плесень на стенах. Под ногами обломки битых бочек и черепки кувшинов. Перевернутые ящики, раздавленные уже начавшие вонять овощи. Верхние полки разглядеть не удалось. Он принюхался и мрачно сплюнул на земляной пол. И здесь нет вина.

Глянул на отакийца. Тот казался на голову выше, что мешало ему полностью разогнуться и принять боевую стойку. Сгорбленный верзила, упираясь затылком в свод потолка, выглядел весьма неповоротливым. Южанин, подражая сержанту, смерил взглядом окружающее пространство. Присев ниже, в готовности отразить любое нападение, выставил руку с кинжалом перед собой. Придерживая сползающие штаны, попытался на ощупь застегнуть массивную медную пряжку на поясе, что удалось лишь с третьей попытки. Его белый солдатский балахон посерел от грязи, а на высоких голенищах сапог засохли комья глины. Выглядывающий из-за широкой спины пустой колчан, выдавал в нем лучника, но лука при нём не было. У ног валялся полукруглый гладкий шлем, подбитый изнутри чёрным медвежьим мехом.