Штауффенберг. Герой операции «Валькирия» - Жан-Луи Тьерио

А пока на востоке появились новые дела.

Победитель Польши и Франции

В марте 1938 года весь мир понял, что Гитлер не был джентльменом[64]. Заявив однажды, что после решения Судетского вопроса «в Европе больше никогда не возникнут территориальные споры», 15 марта 1938 года он захватил остальную часть Чехословакии и превратил ее в «протекторат Богемии и Моравии». У Запада открылись глаза, тем более что начались выступления немцев Данцига. И стало понятно, что следующей целью станет Польша. 31 марта Великобритания дала Польше свои гарантии. Будучи уверен в том, что демократические страны продолжат проявлять малодушие, фюрер решил, что сможет поглотить восточного соседа без осложнений со стороны Запада и без риска начала Второй мировой войны. Началась подготовка к войне.

Штауффенберг был умен. В мае 1939 года он сказал Рудольфу Фарнеру: «Бесноватый хочет повоевать». 1-я дивизия стала лихорадочно готовиться. В мае 1939 года она была усилена 11-м танковым полком, совсем незадолго до этого оснащенным 200 новыми танками «Шкода», конфискованными у чешской армии. Огневая мощь кавалерийской дивизии стала сопоставима с огневой мощью танковой дивизии. 18 августа под командованием генерала фон Леперта дивизия двинулась в направлении Силезии, где вошла в состав 10-й армии генерала фон Рейхенау. Клаус написал дяде Бертольду, старшему в роду, что готовится к встрече со смертельной опасностью и гордится тем, что «следует примеру настоящего аристократа, воина и господина». Мысль о том, что ему, возможно, суждено будет пролить кровь, придавала ему «удовлетворение и бодрость». Напряжение достигло предела. Одни приказы отменяли другие. Подписание германо-словацкого пакта не оставляло больше никаких сомнений. Руки Германии на востоке были развязаны. Начало нападения было назначено на 26 августа. 300 000 человек с оружием на плечах ждали, не сводя глаз со славянских горизонтов. В конце концов все началось 1 сентября.

Приказ о наступлении был изменен в самый последний момент. Пехота получила задание расчистить путь для кавалерии и танков. Потом было решено сделать наоборот. Кавалерия и танки должны были взломать фронт, а пехота развить прорыв. Блицкриг начался. Первой задачей было форсировать реку Позна, по которой проходила граница. Это не было увеселительной прогулкой. Мосты были заминированы. Танки по ним пройти никак не могли. Пехоте и кавалерии удалось перейти реку вброд и на надувных лодках под плотным огнем поляков. Несколько налетов самолетов «Штука» подавили огонь противника. 2 сентября были наведены переправы из подручных средств. Можно было начать массивное форсирование. Прорыв продолжился. После ожесточенных боев 6 сентября пала Лодзь. К 17 сентября организованное сопротивление стало невозможным. Советские войска начали наступление с востока, чтобы обеспечить себе зону влияния, предусмотренную секретным приложением к пакту Молотова — Риббентропа. В тот же день дивизия начала окружение Варшавы. Она продвигалась вперед так быстро, что не успела обеспечить свои тылы. Атака с флангов поставила ее в трудное положение. Но отвага польских солдат была бесполезной. Воплотившись в безумную атаку уланов с пиками на немецкие танки под Тюшелер-Хайде, она была короткой и великолепной[65]. Военная машина Германии была слишком хорошо смазана. 1 октября пала польская столица. Война продлилась всего месяц. Немцы одержали полную победу. 2 октября Гитлер смог торжественно проехать по улицам Варшавы мимо дымящихся руин зданий.

Именно в этой войне Штауффенберг узнал запах пороха и крови. Как штабной офицер, он мог бы спокойно сидеть на передвижном КП дивизии. Но не сделал этого. Заботясь о тыловом обеспечении, он выезжал в боевые порядки, чтобы знать потребности войск. Он так мало заботился о собственной безопасности, что его машину захватили польские диверсанты. Вместе со всеми его личными вещами. Но его радость воителя была очевидной. 10 сентября он написал жене: «Складывается впечатление, что одержана великая победа […]. Это может стать новым Танненбергом». В письме от 14 сентября он был по-прежнему в восторге, хотя и сокрушался, что «к сожалению, потерь больше, чем хотелось бы», по причине отсутствия боевого опыта у некоторых офицеров, их глупого безрассудства и их кавалерийского презрения ко всему, что связано с картами и планированием операций. Он был доволен тем, что страна сыграла злую шутку с врагами по ту сторону Ла-Манша. Когда была захвачена военная техника противника, он написал: «Самое замечательное в этом то, что она большей частью английского производства и за нее даже не надо платить.» Он описывал также пейзажи, бедные, скудные, мрачные. Он явно был согласен со штампами, которые выдавала немецкая пропаганда: «Население невероятно невежественное, большое смешение народов, много евреев. Этим народом можно руководить только с помощью кнута. Тысячи пленных очень помогут нашему сельскому хозяйству. Они, несомненно, на что-то пригодятся Германии. Они трудолюбивы, своевольны и скромны». В его письмах явно прослеживались взгляды пангерманизма, ходившие в стране с конца XIX века и призывавшие к «дранг нах остен» (походу на восток). Эти земли могли быть превосходными для сельского хозяйства рейха. «Главное, — писал он, — здесь мы можем начать планомерную колонизацию».

Не имея ничего особенного против целей войны, он восхвалял рыцарский характер немецких войск. Один фельдфебель заметил на чердаке дома двух женщин, которые размахивали носовыми платками. Он решил, что они таким образом корректировали огонь польской артиллерии. Его командир приказал расстрелять их на месте. Этим офицером был лейтенант, которого Клаус знал лично. Однако он добился его осуждения за преступное поведение. В рапорте, направленном в военный трибунал дивизии, он напомнил о некоторых из десяти принципов из «Памятки солдату», которая была у каждого: «Немецкий солдат должен сражаться по-рыцарски ради победы своего народа. Проявления жестокости и страсть к разрушению недостойны его […]. Запрещается убивать сдавшегося противника, даже если он партизан или шпион […]. Любой ценой следует щадить гражданское население». Он потребовал правосудия. Тот офицер был разжалован в рядовые. Когда ему стало известно о том, что 37 евреев были убиты в одном из погребов подразделениями СС в тылу дивизии, он направил генералу фон Леперу рапорт с осуждением этого деяния. Об этом быстро узнали в высших сферах, но мер никаких принято не было. Это уже не было в компетенции вермахта.

Несмотря на охватившую его гордость воителя, он не потерял способности мыслить критически. Его смущал германо-советский пакт о ненападении. Это было совершенно неестественно! «Не могу удержаться от смеха, — написал он Нине, — при мысли о братании, которое нас ожидает, когда мы будем жать руки воинам Красной армии». После того как в конце октября 1939 года дивизия вернулась в Вупперталь, где влилась в состав 6-й танковой дивизии под командованием генерала Вернера Кемпфа, он написал в Генеральный штаб отчет о прошедшей кампании. Там было все что угодно, кроме похвал. Конечно, он дал высокую оценку взаимодействию танков и авиации, позволившему совершить решительные прорывы. Но он там указал на недостатки в тыловом обеспечении нового вермахта: нехватка горючего, нехватка боеприпасов, нехватка саперно-мостовых частей, наличие слишком капризной и слишком сложной боевой техники, плачевное состояние медико-санитарной службы, не позволявшее оказывать незамедлительную помощь раненым. Это был серьезный документ. В нем он утверждал, что перед лицом «хорошо организованного противника будет невозможно поддерживать в течение многих часов напряженный темп боевых действий». Во всяком случае, лично он успешно справился со своими обязанностями. В своем выступлении перед дивизией генерал фон Лепер отметил, «что ему, к счастью, не было необходимости заниматься тыловым обеспечением, поскольку все прекрасно работало под управлением Штауффенберга».