Кокнбулл - Уилл Селф

— Неужели? — Казалось, Дженифер была даже довольна. В ее голосе чувствовалось то ли порицание, то ли особый восторг, Булл толком не мог разобрать. И дальше: — Я ходила на него… так-с… в прошлый понедельник, что ли. Да, наверное. Так-с, на семинар по кристаллографии я ходила во вторник… — Она едва не сникла, бормотание стало похоже на пробуждение древесного духа мамбо-джамбо, который в данный период составлял важный аспект ее мировоззрений. Однако, к удивлению Булла, она овладела собой и внятно произнесла: — Точно, в понедельник. Он выступал в «Кочане капусты», а юмористы у них только по понедельникам. Ну не чудо ли он?! — метнула она, как гранату, свое восхищение.

— Ну, уж во всяком случае, он пользуется успехом, — попятился Булл в надежде, что ослышался.

— Вот именно. — Он все расслышал верно. Она продолжила: — Своим шоу он раздвигает рамки жанра. Он прокладывает дорогу сквозь тупик британской комедии.

Так, понял Булл, это цитата из недописанного материала.

— Но, Дженифер, — он старался, чтоб его слова звучали примирительно, будто у него уже сложилось свое мнение, но под влиянием сильного аргумента он готов его изменить, — его выступление — это непристойность за непристойностью, и больше ничего.

— Что уж там, — загоготала Дженифер, как заправский весельчак из гольф-клуба. — Это пиздошуточка за пиздошуточкой, и каждая еще более дерзко вагинальная, чем предыдущая.

— Но, Дженифер, это же всего лишь косные предрассудки, порочащие женщину. Он же апеллирует к животным страхам и предубеждениям своих зрителей.

— Ну и что зрители?

— А что зрители?

— Им что, не нравится?

— Да вроде нравится, — сдался Булл. В глубине души ему вовсе не хотелось затевать этот спор.

— А что насчет состава аудитории? Там были только мужчины или женщины тоже присутствовали?

— Были и женщины.

— И что, они смеялись?

— Ну да, смеялись. Но, может быть, смеялись они оттого, что им пришлось приспособиться к тем мерзким предубеждениям, которые исповедуют мужчины?

— Булл, не будь идиотом. Ты такой отсталый. Люди стали намного искушеннее, чем ты полагаешь. Разза не юморист, он — иронист. Возможно, ты этого не заметил. — Про себя Булл процедил сквозь зубы: «Уж ты-то заметила». — Все эти пиздошуточки не более чем шутки про пизду. Это не шутки про женщин. К женщинам они не имеют никакого отношения. Разза высекает архетип пизды из женщины и выставляет на всеобщее обозрение, чтоб все видели и понимали, что это не более чем фикция — пустышка, на которую люди проецируют свои извращенные представления. В конце концов, что есть нора без земли, в которой она вырыта?

Опять цитата из статьи, сообразил Булл. И он был прав. Именно эта фраза слово в слово еще поблескивала влажно на LCD-экране лэп-топа, стоявшего на японском напольном матраце в соседней комнате.

— Но это же… это… — барахтался Булл и злился на себя, что не смог найти ответа на пустяковую загадку.

— Ровным счетом ничего, занавес. Ничего. Ммм… Да нет, мне кажется, он просто чудо. И такой сексуальный… — Сексуальный? — подумал Булл. С эдаким тазом размером с тележку из супермаркета? С этими налитыми силиконом и все равно тонкими, как икры, ляжками? Отвратительными узловатыми коленками, которые болтались, как древесные грибы на молодом стволе. Булл ужаснулся. — Полагаю, он очень далеко пойдет. Я бы даже поставила на это свою журналистскую репутацию.

Ирония? Эта женщина не понимала значение этого слова.

Булл, к его чести, нашел, что ответить:

— Думаю, ты просто неправильно его оцениваешь, Дженифер. Подожди, пока не возьмешь у него интервью. Ты наверняка увидишь, что это не более чем человечек с потешной физиономией и комплексом неполноценности, который в школе смешил однокашников, чтобы его не задирали и не унижали. Теперь он решил, что настало его время. Пойди поговори с ним. Буду крайне удивлен, если он вообще сможет хоть как-то объяснить концепцию своего выступления. Я так думаю, он решил, что чем дольше будет отпускать шуточки на тему женских гениталий, тем больше у него шансов наложить свои грязные ручонки на живые, так сказать, примеры.

Он пожалел о сказанном, не успев закрыть рот.

— Может, это твой подход, — отрезала Дженифер. — Ты проецируешь свои мысли на других.

«Проецировать» — это было одно из ее модных словечек. Во время своего затянувшегося пребывания на диких психотерапевтических брегах она каким-то образом усвоила мысль, что любые потенциально нагруженные и богато декорированные комментарии суть «явления непременно субъективные и саморазоблачительные. На вечеринках уже никто не удивлялся ее язвительному бормотанию: «Да он проецирует», когда кто-нибудь произносил нечто абсолютно лишенное повседневного психопатологического контекста, как, например: «Да и не говори, в этом бывшем Советском Союзе сам черт ногу сломит».

— Возможно, так оно и есть. — Булл ненавидел себя за это подобострастие. Сколь бы зажатой неврозами ни была сексуальность Дженифер, для него внутренние части ее бедер, искусно подчеркнутые велосипедными шортами филейные углубления и выступы были пределом желаний. В этот момент он сравнивал ее буйный галоп на его члене, словно то был оседланный ею в степи бизон, со своими мечтательными поглаживаниями. — Ты же знаешь, я не так искушен в этих делах, как ты. Меня всегда поражают твои меткие и точные определения. — Это беззастенчивое жополизство сработало. То ли она заурчала, то ли начались помехи на линии. Закончив последнюю фразу, он услышал, что урчание уже переросло в отчетливое хихиканье. Он продолжил: — Ты должна научить меня. Ты знаешь, какой я невежда относительно всего, что касается театра, а следовательно, и жизни.

Она снова хихикнула:

— Что это ты говоришь такое, Булл?

— Я просто подумал… Я подумал, может, поужинаем вместе? После твоего интервью с Раззой. Я хочу, чтобы ты максимально широко объяснила мне свое видение его творчества.

— На этой неделе точно ничего не получится, у меня дел невпроворот. Надо сдавать материал, сроки поджимают.

— А в выходные?

И снова Булл пожалел, как только пустил этот бумажный кораблик в телефонный пруд. В эти выходные «Странники» отправлялись в мини-турне. Были запланированы четыре матча — с пятницы по понедельник. Они играли со всеми командами Воскресной лиги с южного побережья. Встречи должны состояться в Бексхилле-на-море, Роттингдине, Брайтоне и Шорхеме. Ни за что на свете Булл не пропустил бы этот тур. Весенняя свежесть, животная радость нестесненного движения и весь пакет прелестей, подсоленный и взбитый морским бризом. Что может быть лучше?

— Ну-у, не знаю. — Очевидно, у нее есть более перспективное предложение, подумал Булл, но его еще не подтвердили. — Позвони мне в субботу утром, посмотрим, как карта ляжет.

«Посмотрим, как карта ляжет». Эта фраза из телефонного разговора вспомнилась Буллу теперь, когда он вглядывался в ночь, спустившуюся на предместье. Однако это такой же эвфемизм, как и его «ужин», так заслуживает ли он большего? И все равно, отчего он так настойчиво добивается Дженифер? Ведь она, по правде говоря, дура. Ее фанатичное следование моде, ее из пятых рук дилетантские суждения, которые она выдавала за собственную жизненную философию. Булл знал, что у нее были другие мужчины, и немало, а может, и женщины тоже. Это чувствовалось в том, как ее дубленая кожа покрывалась мурашками, когда она отрабатывала свой очередной утилитарный оргазм. На ощупь ее кожа становилась похожа на облицовочный камень лондонских памятников. Памятников, поверхность которых была отполирована руками бесчисленных туристов.

И тем не менее Булл боялся, что Дженифер откажет. Он опасался, что его выпады были недостаточно резкими и глубоко проникающими, чтобы удовлетворить ее. Его беспокоило, что круги, которые он вычерчивал ее грудями, вовсе не были единственным в своем роде подлинником — слишком явственно проглядывало в его движениях практическое секс-руко водство, которое он изучил. Булл хотел окончить полный курс сухопрожаренного секса с Дженифер. Плюс ко всему в этот вечер добавилось еще это ноющее беспокойство и уязвимость, ощущение, что он по собственной небрежности подставил себя с этой неприятной раной.

Широкая ладонь Булла потерла холм повязки. В этот же момент молодой головорез запустил фейерверк на парковке возле современной церкви Конгрегации в двух кварталах от дома Булла. Отблески желто-белого света затуманили окно до непроницаемости. Когда прояснилось, на сетчатке глаза, как после яркой вспышки, из клочков соткалась и всплыла некая фигура. Человек стоял напротив магазина замороженных продуктов Budgen и глядел на окна булловской квартиры, как будто он здесь бывал, но где именно и когда, припомнить уже не мог. Это был Алан Маргулис.