Черная река. Тоа-Тхаль-Кас - Уильям Хиллен

Это был крупный черный медведь с густым мехом, но жира он не припас ни грамма. В то лето было плохо с ягодами, и медведи кое-как паслись на плодах шиповника, богатых витамином «C», но совсем не питательных. Этот медведь не запас достаточно жира для зимней спячки и в любом случае не дотянул бы до весны.

В принципе в такое лето медведь мог бы подкормиться на двух соседних реках. Чутье привело бы его к дохлым лососям, останкам скотины и диких зверей и прочей медвежьей снеди, которую сносит в реки. Но вскрытие кишечника показало мне, что этого не случилось. В нижнем отделе кишечника медведя при спячке лежит травяная «пробка». Проснувшийся весной медведь должен первым делом наесться корней, чтобы прочистить желудок. До этого он чувствует себя весьма скверно. Не потому ли медведь, вылезший из берлоги, так раздражителен?

КЛУСКОЙЛ

Вари их в опилках, соли их в клею,

Подсыпь сургуча ль, саранчи ли, —

Следи лишь за тем, чтобы форму свою

Симметричной они сохранили.

Льюис Кэррол. «Охота на снарка»

Озеро Клускойл заполняет впадину в форме полумесяца шириной в среднем в километр. Где-то на половине своей длины озеро разделяется на два рукава — юго-западный, протянувшийся на шесть с половиной километров, и юго-восточный, врезавшийся километра на четыре в холмы. Озеро утыкано островами, изрезано бухтами с каменистым дном, полуостровами, поросшими елью.

Слим выискал на северном берегу плоский осинник с отдельными редкими соснами. Место укромное, пастбище есть, вода и хворост под боком. По травянистому склону с северо-западной стороны бродило семейство черных медведей. С юга вид закрывала плосковерхая гора Чайн-Блаф высотой в 1300 метров — конус вулканического пепла со склонами, полого поднимающимися от озера на 430 метров. Мы натянули палатку, затащили в нее имущество и приготовили обед. Чарли стреножил лошадей и пустил пастись в сочной траве к западу от нашего бивака.

Рокот водопада Чайни-Фолз манил неудержимо. Мы прошли с километр по чистому сосновому и еловому бору. Мишка цвета корицы урча встал на дыбы, а потом опустился на четвереньки и умчался, круша валежник. Знаки медвежьего присутствия попадались на каждом шагу. Этот черный медведь лакомился муравьями.

Многие крупные внутренние озера возникли, когда ледник сперва выпахал желоб, а потом притащил обломки и закупорил получившуюся долину. Эти обломки наверняка продолжали загромождать ее и в послеледниковое время, и тогда талая вода, а позже река прорезали их насквозь вплоть до твердой невымываемой лавы. Сейчас на север из озера вытекает короткая быстрая река с плоским лавовым дном примерно одинаковой глубины. У «водопада», или ее нижнего конца, от лавовой плиты отломились огромные глыбы, и поток с грохотом низвергается в каменный бассейн, а оттуда мчится вниз по следующему лавовому руслу, где накиданы гигантские черные камни. Почему я ожидал, что увижу простой и прямой классический водопад?

Лавовое русло изрыто глубокими оспинами круглых водоемов, которые в паводок растачивают водовороты, вращая захваченные камни и песок. В одной из таких ям, наполовину заполненной водой, плавала свалившаяся туда и утонувшая белка. У нижнего конца первой ямы дремало несколько мальм, а рядом с ними группа огромных скво-рыб. Забросив лески, мы в считанные минуты поймали несколько двух-трехфунтовых форелей. Течение было быстрое, и рыба яростно сопротивлялась. Я пошел по звериной тропе вниз по берегу, густо заросшему тенистыми деревьями.

За ревущим порогом был еще один водопад или порог с крупными валунами. Река там уходила к востоку, прорезав плоские слои лавы. Это было прекрасное место для ловли. Покрытый пеной водоем кишел разносортной радужной форелью от одного до четырех фунтов весом. То и дело выпрыгивая, эти рыбы проводили в воздухе чуть ли не больше времени, чем в воде. Если начать удить, они будут перехватывать муху и не дадут подступиться к более крупной форели.

Слим поймал и выпустил на волю шестифунтовую рыбину, которую по окраске он определил как стальноголового лосося. Первые два года эта рыба живет в своем нерестовом ручье, а когда вырастет сантиметров до пятнадцати — восемнадцати, уходит в море. В четырехлетнем возрасте она возвращается в пресную воду на нерест и перед самым нерестом становится похожей по окраске на радужную форель. После нереста она не всегда подыхает, а иногда снова уходит в море и потом мечет икру второй и даже третий раз. Она делает это не так поспешно, как тихоокеанский лосось, и может несколько месяцев плавать по рекам, прежде чем отнерестится и вернется в море.

Мы решили больше пока ничего не разведывать и половить в озере гольцов, но, проходя мимо небольшого ручья, я не удержался, сделал несколько шагов вверх по течению и поводил мухой по пузырящейся пене темного омута. Несколько форелей прыгнули за мухой и промахнулись, но потом одна ухватила наживку, и я вышвырнул рыбу на берег. Рыба была вполне здоровая, но черная как сажа: должно быть, спустилась откуда-нибудь из бобровой запруды. Я плюхнул ее в реку — через пару недель будет выглядеть словно всю жизнь там прожила.

Рыболовы знают о мимикрии форели. Живя в прозрачном горном ручье, она красится так, что ее не разглядишь среди струй, журчащих по разноцветным камешкам. А в таких местах, как озеро Лазурное в бассейне реки Клируотер, она имеет мерцающе-голубоватую масть под цвет воды. Радужная форель в реке Стеллако, притоке Нечако, яркая в крапинку. Во всяком случае та, которой удалось выклюнуться из икры на заваленном гнилой древесиной нерестилище и выжить, несмотря на эрозию берегов и дно, искарябанное «контролируемым» лесосплавом.

Чернореченская форель с радужными полосами обычно имеет более серебристую окраску, чем ярко размалеванная рыба в Стеллако. На верхних плавниках, на хвосте, голове и жабрах у нее аккуратные пятнышки, нижние плавники прозрачные, розово-оранжевые, верхняя половина тела зелено-стальная с черными крапинками и косыми крестиками. С размытыми тенями под волнистой радугой, с какими-то безумными глазами, эти рыбы порой так красивы, что рука не поднимается их убивать. Смерть гасит игру красок. Рыба застывает, делается тугой и плотной.

Большой кусок территории между Коглистико и верховьями реки Кушья, расположенный к северу от гор Итча, дает начало нескольким речным системам. Это как бы одна гигантская губка, пропитанная простором и одиночеством. Чернореченскую форель я, к удивлению своему, ловил и там. Мясо у форели из чернореченских озер, богатых бокоплавами и планктоном, оранжевое, а у форели из рек и ручьев — бледно-розовое. Одна рыбина из водоема на сфагновом болоте весила четыре фунта и была удивительно пестрая. Желудок у нее был набит нимфами, мясо было плотное и красное, но, когда я сварил ее для Сэдсэка и попробовал кусочек сам, вкус оказался болотным.