Борись за нее - Лиз Плам

падает на руки, в которых он держит фотографию Макса. Увидев мой взгляд, Элайджа быстро кладет снимок на место.

— Прости, я не хотел… — Он прочищает горло.

Я лишь отмахиваюсь.

— Это он? — спрашивает Элайджа, кивая на фотографию. Пока мы стоим, он не сводит с меня глаз.

В ту же секунду я перевожу взгляд на снимок. День выпускного Макса, он стоит в центре и прижимает меня к себе с одной стороны, а маму — с другой. Нас фотографировал папа.

Я закрываю глаза, стараясь не погружаться в день, который, как мне кажется, был целую жизнь назад.

— Да. Каждую неделю он ездил на мотоцикле к своему другу. Но тот поворот на Бандери-лейн, ну, знаешь, где слепая зона… Вот там… — Мне приходится сделать паузу, чтобы сохранить ровный голос. — Его сбила фура.

Мы погружаемся в молчание. Элайджа, кажется, не знает, что сказать.

— Героин, — вдруг говорит он. — Мой брат подсел на героин.

Мы не часто слышим о смертях, связанных с наркотиками, но в основном все они случаются в районе, где живет Элайджа. Ввиду его отдаленного расположения новости не затрагивают нашу часть города так, как следовало бы. Но, как бы то ни было, трагедии семей от этого не становятся менее реальными.

— Мне очень жаль, Элайджа.

— Он сам виноват.

— Неважно, как это произошло, — замечаю я с хмурым видом. — Смерть есть смерть.

Мой взгляд путешествует по комнате, после чего опускается к одеялам Макса. Я глажу ладонью выцветшую ткань.

— Иногда, когда мне плохо, я прихожу сюда, чтобы почувствовать близость к нему. Макс всегда помогал, когда у меня были проблемы. Поэтому в его комнате я чувствую себя в безопасности. Он был заботливым старшим братом, который не хотел видеть слез младшей сестры. Да и вообще, он ужасно боялся плачущих детей, — добавляю я с грустным смехом, садясь на кровать. — Он на собственном опыте понял, что мороженое исправляет далеко не все. Знаешь, мне говорили, что близкие нам люди не покидают нас, когда умирают. Я знаю, что Макс все еще здесь, со мной. Вот только я хочу живого брата, понимаешь? Я не хочу, чтобы рядом со мной был его воображаемый след. Я хочу прыгать по реальным следам, как в дождливый день, когда я гонялась за ним по грязи, потому что сидеть дома было слишком скучно. Я видела, какие маленькие у меня ноги по сравнению с его ногами, и мечтала, что когда-нибудь у меня будут такие же, — тихо говорю я, не отрывая скорбного взгляда от пола. — Я просто хочу, чтобы он вернулся.

Я бы сказала больше, но в который раз я чувствую, что больше сказать нечего. Я не так часто говорю о Максе, но каким-то образом дружба с Элайджей за последние пару недель заставила меня говорить о нем больше, чем за последний год. Хлюпая, я поспешно вытираю первую слезу.

Кровать рядом со мной прогибается. Элайджа садится.

— Я, наверное, выгляжу сумасшедшей.

Элайджа качает головой, глядя на меня с тоской. Между нами возникает молчаливое понимание, а также чувство вины, которое я замечала в последнее время.

— Ты не сумасшедшая, Скарлет.

Я киваю. В тот же миг по щеке скатывается еще одна слеза. Элайджа протягивает руку, вытирая ее подушечкой большого пальца, прежде чем его рука снова опускается на колени.

— Ты сильнее, чем думаешь.

— Я бы хотела, чтобы мне не приходилось быть сильной. Я бы хотела, чтобы Макс не садился на мотоцикл тем вечером. Я бы хотела, чтобы он познакомился с Джеком и тобой.

Внезапно выражение лица Элайджи становится настороженным; глаза тяжелеют.

— Все в порядке? — спрашиваю я.

— Твой отец просил не говорить, — начинает он почти шепотом. — Но это нечестно по отношению к тебе, Скарлет.

— О чем ты говоришь, Элайджа?

— Я не был до конца честен с тобой.

Я чувствую, как сердце падает в груди от его слов.

— Что ты имеешь в виду?

— Пойдем, — говорит он, поднимаясь с кровати. — Нам нужно ехать. Я все объясню по дороге.

Глава 13

Несмотря на просьбу рассказать все сразу и не ждать, пока мы доберемся до машины, Элайджа ничего не говорит до тех пор, пока мы не выезжаем на дорогу. Все это время мое колено не перестает подпрыгивать.

— Я… — Он останавливается на мгновение, пытаясь решить, как и что мне сказать. — Я знаю имя Макса не из газетных статей. Я знаю о нем гораздо больше, чем ты думаешь.

Я чувствую себя так, будто меня только что ударили прямо в живот.

— Что? Как это возможно?

— Я не должен был скрывать от тебя правду. Никто не должен был. Слушай, я понятия не имел, что тебе ничего не известно, до той вечеринки у Джека, когда мы сидели на заднем дворе. В тот вечер ты много говорила о Максе, но ни разу не упомянула о боксерском ринге…

— При чем здесь ринг?

— Ты говорила, что Макс ездил в Хьюстон на мотоцикле к своему другу.

— Да, каждую неделю.

— Ты знакома с его другом?

Я собираюсь с мыслями.

— К чему ты клонишь?

Элайджа колеблется.

— Он ездил туда не только для того, чтобы повидаться с другом, Скарлет. Он ездил в то место, куда мы с тобой направляемся. Твой брат был боксером, как и я.

Всю оставшуюся дорогу я не обронила ни слова. Я даже не могу задать Элайдже вопросы, потому что слишком зациклена на переосмыслении детства, проведенного с Максом. Я-то думала, он возвращался домой от друга, а на самом деле он возвращался домой после боя.

Почему я не замечала синяков? Неужели я никогда не обращала внимания на раны?

— Мы почти приехали, — объявляет Элайджа в тишине, держа руки на руле.

Я медленно киваю, пытаясь понять, как мне следует реагировать. Несколько миль мы ехали мимо кукурузных полей и небольших рек. Теперь же,