The Мечты. О любви - Марина Светлая

два четыре, непроходимому тугодуму. — В том, что Андрей — мой, есть единственный плюс. Рано или поздно мы избавимся от Ярославцева навсегда.

Юля слушала то, что он говорил, затаив дыхание. Но едва он замолчал, вздохнуть не смогла. Будто бы впитывала и пыталась в полной мере осознать, что все это значит для нее. Смотрела, не отрываясь до тех пор, пока звонок не повторился.

После этого выдала тихонько:

— Ой! — и, отставив картонку с розами на диван возле себя, подхватилась с места и бросилась открывать. Потому что привезли ужин. Ужин, который Богдан заказал, чтобы ей не пришлось готовить, раз уж сегодня она сообщила, что будет поздно. Тот самый. Из «Соль Меньер».

Спровоцировавший Танин визит к нему буквально на следующий день.

Прямо сейчас сестра сидела напротив него и внимательно изучала его физиономию с видом, излучавшим нормальное сестринское «Ага-а-а! Попался!»

А Богдан, перезагрузившись, выдал:

— Ну откуда ты узнала — спрашивать не буду, это и без того понятно. Но дальше-то что? Я обязан ужинать только дома?

— А детское меню?

— А детское меню — для детей, — продолжал испытывать Танькино терпение Бодя.

Сестра обиженно поджала губы, прищурилась, подумала и пошла в новое наступление:

— А ты в курсе, что этот особняк — почти сакральное место? Там раньше Женя папина жила.

— В курсе, — кивнул Богдан.

— А что там и сейчас живет ее отец?

— В курсе.

— А то, что там Реджеп жил?

Богдан удивленно присвистнул, выдав собственную недоосведомленность, но парировал с целью восстановить позиции:

— Я тебе больше скажу. Там еще живет и Женина сестра.

— Юля? — выдохнула Таня. — С мужем?

— Со мной, — заявил Бодя и расхохотался, наблюдая, как все ее лицо приобретает выражение бесконечного вопроса и удивления.

Таня действительно несколько раз хапанула ртом воздух, порываясь что-то сказать, но так и не подбирая нужных слов. И только сделав глубокий вдох, она смогла, наконец, проговорить:

— Это вы после гор?

Богдан помолчал некоторое время, разглядывая что-то за спиной сестры. Они с Юлькой дурят, а у окружающих мозг взрывается от непонимания, что это такое вообще происходит.

— Не совсем, — сказал он, подбирая слова, чтобы правильно объяснить. — Вообще-то Юля — та самая девчонка, с которой нас развела мать.

— Ого! — Таня прикрыла ладошкой рот и испуганно поглядывала на брата. — И как же вы теперь? У нее же муж… ну то ладно… Ребенок!

— А ребенок оказался мой, — развел руками Бодя.

Таня бессильно опустила руку и долго молча взирала на брата. Потом расстегнула шубку, стащила с шеи шарф и тряхнула головой. Будто это могло хоть как-то упорядочить то, что в ее черепушке никак не укладывалось.

— Ты знаешь, что ты псих? — хлопнув ресницами, поинтересовалась она совершенно серьезно.

— Знаю, — улыбнулся брат.

— А отец знает?

— Знает.

— Ну уже легче, — и вдруг Татьяна побледнела и испуганно выдала: — А мама знает?

… сакраментальный набор букв

***

А маму боженька по-прежнему миловал от подобного знания. Ни к чему пока маму расстраивать. Зато просветил еще одного папу, того, которого радовать, наверное, было рановато.

Во всяком случае, однажды томным вечером через день или два после состоявшегося между старшими отпрысками разговора Роман Романович Моджеевский, устроившийся с ноутбуком в гостиной и прилежно работавший на благо собственной фирмы и благосостояние родной семьи, услышал сперва мелодию входящего звонка, а потом узрел на телефоне сакраментальный набор букв, от которых у менее стойкого духом человека непременно затряслись бы поджилки.

Но Роман Романович не просто так создал и годами возглавлял большой успешный бизнес. Помимо врожденных черт, позволивших ему твердой своей рукой, но на демократичных началах вести дела, были еще и те, что воспитало в нем президентство, пусть не страны, но целой корпорации. К примеру, умение принимать решения в нужный момент. Может быть, неправильные, зато быстрые.

Потому сейчас он глянул сперва на Ринго, лениво развалившегося у камина, потом на Джорджа, переименованного его внуком в Дождя, что тут же переняла Лиза. Дождь не менее лениво смотрел на огонь, устроившись в кресле. А Роман Романович наконец вернулся глазами к телефону.

М.А.Л.И.Ч. — мелькнуло перед его взором, и он, набрав побольше воздуха, принял вызов, подобострастно проговорив:

— Андрей Никитич! Рад слышать!

— Взаимно, Роман Романыч, — приветственно рыкнул папа-Малич. — Как житье-бытье?

— Да, пожалуй, что неплохо. Осваиваем с Лизоном простые линейные уравнения. Пока безуспешно, но весело. А вы как? Здоровы?

— Да уж спасибо, не жалуемся.

— Как супруга? Как сын? — продолжал нести околесицу Роман, лихорадочно соображая, что отвечать, если Андрей Никитич задаст «тот самый» вопрос.

— А твой? — неожиданно ответил вопросом на вопрос Малич, родственный статус которого с некоторых пор стал несколько… многообразным.

Моджеевский вздрогнул. Стол покачнулся. Дождь оторвался от пламени в камине и посмотрел на хозяина. Ринго по-прежнему дрыхнул, не ведя ухом.

— Да тоже вполне ничего себе… — чуть менее бодро ответил Роман. — Мы тут с ним такой проект замутили, столица шатается.

— Он вообще у тебя мастер мутить проекты, — согласился Андрей Никитич.

— Ну так яблоко от яблони…

— Ну да. У меня тоже, конечно, яблоко оказалось… креативное, — задумчиво проговорил Малич и сердито проворчал: — Но скажи мне, Рома, вот почему все все знают, а я — как муж в плохом анекдоте?

— Что знают? — попытался было уйти в несознанку Роман, но это была секундная слабость. Запнулся на полуслове, снял с носа очки, потер переносицу и вздохнул: — Да вообще-то… мне казалось, что Богдан и Юля вам скажут… Не сказали, да?

— Я нихрена не понимаю! Как такое вообще могло случиться?

— А вы думаете, я понимаю? Мне кажется, что даже они сами — не очень понимают.

— И все отмалчиваются, — сдержанно бушевал Андрей Никитич.

— Я — не отмалчиваюсь! Я — не уполномочен! Это разные вещи!

— Но ты можешь навести порядок, потому