Картонные звезды - Александр Косарев

Савотин невольно улыбается.

— Ну, ты, Саня, и рассказываешь, ну и заливаешь. Так и кажется, что мы уже завтра в полк вернемся.

— Завтра не завтра, — захлопываю я планшет, а когда-нибудь обязательно придем.

Ночь прошла прекрасно. Было довольно тепло и поэтому уютно. Тихо моросил убаюкивающий дождь, а жаркое пламя костров славно прогревало наши натруженные пятки. К сожалению, утром легкая морось резко покрупнела и с неба посыпался совсем не шуточный дождь. Какое-то время после завтрака мы еще отсиживались под навесом, но дождь все не унимался.

Олег, несколько раз нервно выглядывавший из-под брезента наружу, наконец не выдерживает и выбирается под падающий с небес водопад.

— Шинели скатать, — командует он, — и повесить на мешки. Сверху запасные портянки приспособьте.

Идея у него мудрая, можно даже сказать революционная. Он хочет так уберечь наши шинели от воды, чтобы мы могли хотя бы спать в относительной сухости. Упаковываем свое имущество, но все же вылезать наружу не торопимся. Уж очень не хочется мокнуть. Но когда сержант все же командует построение, недовольного бурчания и жалоб не слышно. Каждый из нас в душе прекрасно понимает, что по неустойчивой весенней погоде можно просидеть на одном месте и неделю и две.

Идем вперед. Идем быстро. Поскольку темп движения задаю я сам, то, чтобы хоть как-то согреться, стараюсь перебирать ногами с максимально возможной скоростью. Мы с ходу преодолеваем глубокие овраги, обширные гари и километровые заросли каменной березы.

Каменная береза — дерево весьма распространенное на Камчатке. Я много поездил по стране, но нигде, кроме этого заповедного уголка, не встречал такого удивительного растения. Отличается она от обычной среднерусской березы своей уникальной прочностью. Обычно именно это дерево на зиму заготавливают те камчадалы, которым приходится топить печки. И в нашей воинской части оно тоже в ходу и почете. Именно им топятся кухонные кочегарки, и именно на этих дровах варится в полку пища. Привозят нам это топливо уже напиленными кругляками, примерно в полметра длиной. Да и сами стволы в диаметре примерно с обхват. Солидное дерево, ничего не скажешь. По самые тяжкие мучения, которые приходится испытывать ежедневному кухонному наряду, наступают тогда, когда приходится колоть эти чурбаны на удобоваримые для топки плашки. Даже теперь, через тридцать пять лет, я до мельчайших подробностей вспоминаю тот колун, которым мне приходилось их колоть. Толстая ручка из дюймовой трубы, массивное средневековое рубило, и два железных уголка, также приваренные к трубе с двух сторон. Сокрушительное орудие, камни колет в прах с одного удара. По описанию подобного монстра вы, я надеюсь, сразу понимаете, с какого сорта «древесиной» нам приходилось иметь дело. Мало было поднять это железное десятикилограммовое чудище, им еще надо было орудовать с поистине ювелирной точностью.

Я не раз замечал, что, только попав в одно и то же место десять-двенадцать раз, можно было надеяться оторвать от чурбака очередную плашку. Только так, и не иначе. Долбить без точного прицела можно было целый час, результат был бы нулевой. По возвращении из армии я много раз выигрывал спор о том, что сумею обычным топором со всего размаха разрубить спичку вдоль. Причем с одной попытки. Мои противники в споре просто не знали, какую славную школу ювелирной рубки мне пришлось перед этим пройти. Маленький экскурс в область ботаники будет не полным, если я не упомяну еще об одном факте. За время службы только один я дважды ломал наш замечательный колун, это грозное и, казалось бы, совершенно несокрушимое изделие. Сколько раз его ломали другие, я просто не знаю. Теперь и вы, даже ни разу не побывав на благословенной Камчатской земле, можете немного представить себе, какие там растут удивительнейшие деревья.

В районе трех часов пополудни мы, к моему непередаваемому удивлению, действительно выходим к слиянию двух нешироких речушек, которые давали начало мощной реке, в конечном счете впадающей в Охотское море у Кихчика. М-да, это я хорошо сказал — речушек. Это вчера они были речушками, когда было относительно сухо. Теперь же перед нами бушуют самые настоящие горные реки, примерно восьмиметровой ширины. Выступающие из-под воды камни то и дело скрываются под бешено несущимися сверху пенными бурунами. Жуть, да и только. Но стоять и ждать «у моря погоды» не приходится, так или иначе, но надо перебираться. На роль «агнца», предназначенного на заклание, всеми дружно выдвигается телеграфист с передающего центра, Камков. Во-первых, он грузин и только по своему происхождению должен уметь запросто преодолевать горные реки. А во-вторых, он парень по природе своей довольно выносливый и если свалится в воду, то особо жаловаться не будет. Камков хоть и рад приказу, но не возражает. Все равно кому-то надо идти первым.

Мы обвязываем его веревкой и вручаем длинную, свежесрубленную палку. Ею он будет упираться в дно реки для лучшей устойчивости. Еще одну палку держу я, стоя уже в воде. За нее будет держаться наш первопроходец другой рукой, если вдруг поскользнется у самого берега.

Все вроде готово, и мы начинаем переправу. К радости всех собравшихся на берегу, Камо перескакивает на другой берег ловко и грациозно, даже ни разу не покачнувшись. Издав гортанный вопль и сделав несколько горских танцевальных коленец, он снимает с себя веревку и цепляет ее за растущий неподалеку коряжистый куст. Мы со своей стороны тоже натягиваем ее и обматываем вокруг ствола ближайшего дерева. Все, полдела сделано, можно начинать переправу. Дождь тем временем поливает как из ведра. Все настолько вымокли и замерзли, что двигаются, словно в нарочито замедленном ритме.

— Быстрей, быстрей, — подгоняет всех сержант, — не растягивайтесь, оглоеды. Нам ведь еще одну реку преодолевать сейчас придется!

Он стоит возле самой воды и придирчиво проверяет, насколько правильно одеты у всех вещмешки. Тех, у кого он висит лишь на одном плече, заставляет продеть руку и во вторую лямку.

— На хрен вы тут нужны, если поклажу утопите, — начальственным голосом покрикивает он, — или замерзнете от холода, или с голоду помрете. Шевелись, желудки!

Все переправились, остался один я. Мне как проводнику предстоит переправляться не по натянутой веревке, а по так называемой свободной подвеске. Все сгрудились на той стороне и с интересом наблюдают за тем, как я отвязываю конец веревки от дерева и готовлюсь к переправе. Мне ведь надо будет и сохранять равновесие и одновременно натягивать свою неверную и подвижную опору. Шаг, еще шаг, оставалось пройти не более двух метров, как особо сильная волна мягкой лапой смыла мою правую ногу, и не успел я опомниться, как в сапог хлынула ледяная вода. Но тут страхующие меня партнеры дергают веревку к себе, и я пулей вылетаю на прибрежную гальку. Меня тут же поднимают и ставят на ноги.

— В порядке? — Толик Щербаков заглядывает мне в глаза.

Я киваю:

— Только сапогом малость черпанул.

— А-а, — машет он рукой, — тут черпай, не черпай, все равно ни на ком сухого места нет.

— Веревку сюда! — слышится крик Савотина с другого конца пространной насыпи. — Что вы там топчитесь как бараны?

Со всех ног бежим к нему. Окружающая нас природа, казалось, сошла с ума. Низкие плотные тучи грозно спустились чуть ли не до высоты окружающих нас гор. Ливень же усилился до полного потопа. Очередная водная преграда представляется нам куда более трудной, нежели первая. Хотя на вид она и несколько уже первой, по здесь опорных камней не видно вовсе. А вода прибывает просто на глазах.

— Мамочки мои. — весело кричит Камо, указывая пальцем на ревущий поток, — не-е, я туда не полезу. Ни за что!

— Какие будут предложения? подбегает ко мне сержант. К сожалению, ни на этой стороне, ни на противоположной нет ни деревца, ни даже кустика.

— Еще бы, — согласно киваю я, — место здесь низинное, в половодье все смывает начисто. Могу предложить только подняться вверх по течению. Может, там найдем какой-нибудь перекатик?

Настолько быстро, насколько выдерживают наши ноги, торопимся выбраться из опасного положения. Вдоль ручья нам приходится шагать не менее часа, пока не отстающий от меня Преснухин не замечает завал из нескольких деревьев, перегородивший в теснине разбушевавшуюся речку. Стволы у них жутко скользкие, будто их натерли мылом, но если не спешить, то перебраться на ту сторону, в принципе, можно. Вначале (подавая пример) на другой берег переползаю я. Вслед за мной увязываются Щербаков и Камо.

— Давай сюда, генацвале, — кричит последний, яростно размахивая в воздухе раскисшей шапкой, — не трусь жопой!

Переправа на сей раз длится долго, слишком долго. Но никто никого не торопит, поскольку если кто-то из нас сорвется, то поймать его и спасти вряд ли удастся. Поэтому каждого предварительно обвязываем веревкой и даем один из топоров, для того чтобы можно было им цепляться за отсыревшую древесину. Выбравшись на камни, первое, что делал перебравшийся, перебрасывал топор на нашу сторону, и цикл повторялся с начала.