Сад и канал - Андрей Столяров

При этом он даже не поднял на меня глаз — осторожно привинчивая контакт к жестяной коробке. Я посмотрел на Лелю. Она пожала плечами.

В конце концов, нас это не касалось.

Я вернулся в комнату и с некоторым напряжением оторвал от пола угловатую дорожную сумку. Сумка была, наверное, килограммов двадцать. Леля, в свою очередь, взяла сетку с продуктами.

— Надо бы написать записку, — сказала она.

Я ответил:

— Только, пожалуйста, никакой конкретики.

— Ну, разумеется…

И она быстро черкнула несколько фраз на клочке газеты. А затем положила его посередине комнаты и придавила цветком. Вверх ногами я разобрал лишь одно слово: «увидимся». Я надеялся, что нам удастся уйти спокойно.

Но надежды мои, к сожалению, не оправдались. Потому что, когда мы вновь появились в прихожей, то голубоглазый юноша, по-видимому, уже привинтивший контакт, удивленно раздвинул красивые стрельчатые брови:

— Вы куда-то собрались? — поинтересовался он. — Совершенно напрасно. Я же вам объяснил: мы ждем Леонида Иосифовича.

Его удивление было явно наигранным. Этот юноша все больше и больше раздражал меня.

Я переступил через блестящий моток проводов:

— Вы его, может быть, и ждете — это ваше личное дело. А мы его ждать не будем. У нас нет времени… Отойдите, пожалуйста. Прошу вас…

Тогда голубоглазый юноша выпрямился.

— Подождать все-таки придется, — вежливо сказал он.

Правда, вежливость была — такой же наигранной. Я вдруг вспомнил, что во внутреннем кармане у меня лежит пистолет, и довольно-таки неловко полез за пазуху.

— Не надо, — предупредил юноша.

Тем не менее, я нащупал теплую рукоятку.

Дальше произошло что-то непонятное.

Кажется, я уже вытаскивал пистолет. Кажется, я даже уже наполовину его вытащил. Но в это мгновение юноша сделал быстрое движение левой рукой. По-моему, именно левой. Впрочем, поклясться я не могу. Режущая острая боль разодрала мне солнечное сплетение. Я перегнулся. Дыхание у меня остановилось.

— Вот так, — сказал юноша.

Вероятно, я на какое-то время потерял сознание. Потому что когда я снова начал соображать, то увидел, что сижу в прихожей, в углу, обхватив живот и скрючившись так, что лоб мой почти касался коленей. Пистолета при мне, конечно, не было. Также при мне не было и сумки. Она лежала неподалеку, на боку, смятая, чуть ли не вывернутая наизнанку, и голубоглазый юноша длинными музыкальными пальцами с интересом перебирал ее содержимое.

— Ну как ты? — спросила Леля, промакивая мне лоб платком. Шепнула. — Может быть, в самом деле — подождем немного?

От нее исходило успокаивающее тепло. Я осторожно вздохнул. Боль в животе слегка отпускала. Юноша тем временем закончил перебирать наши вещи и, брезгливо вытерев пальцы о пол, снова начал монтировать на жестяной коробке какое-то приспособление — увлеченно пригнувшись, расставив жесткие локти. Кажется, эта работа поглощала его целиком. Я прикинул расстояние между нами и одновременно искоса оглядел прихожую: нет ли поблизости от меня чего-нибудь тяжелого, но голубоглазый юноша как будто прочитал мои мысли — поднял голову и очень внятно сказал:

— Вы ведь не профессионал, Николай Александрович? Вы не профессионал? Тогда не надо. Извините, но я голыми руками положу пять-шесть человек. Вы мне даже с пистолетом не очень опасны. А уж без пистолета будет — полный конфуз. Поверьте мне: не стоит и пробовать…

Говорил он неторопливо и снисходительно, будто с ребенком, и, еще не закончив фразы, опять согнулся над своей конструкцией, ловко вворачивая хромированную детальку. Видимо, он не принимал меня всерьез. Это было унизительно.

— Оставь его, — тихо сказала Леля.

Тем не менее, я, наверное, попытался бы что-нибудь предпринять: наверное, кинулся бы, наверное, попробовал бы чем-нибудь ударить. Я знал, что это бесполезно, но я бы обязательно попробовал. Однако, именно в этот момент в дверь отчетливо постучали, и нетерпеливый командный голос потребовал:

— Гражданка Морошина! Откройте!

А после секундной томительной паузы посыпались тяжелые удары.

— Это — за мной, — побледнев, сказала Леля.

К счастью, дверь была очень крепкая, настоящая дубовая дверь: из толстенных, вероятно, четырехдюймовых досок, к тому же, видимо в связи с последними событиями, она для безопасности была обита тремя поперечными железными полосами. То есть, какое-то время мы могли продержаться. Правда

— недолго.

— Верните мне пистолет, — попросил я юношу.

Но он отрицательно качнул головой:

— Пока не стоит…

А затем энергичными движениями руки показал нам с Лелей, чтобы мы отходили по коридору. Сам он, присев на корточки и в такой позе пятясь, совершенно спокойно разматывал провода. А допятившись до кухни, поставил в углу ее свою динамо-машину и в два счета подсоединил зачищенные концы к желтым торчащим расщепленным клеммам.

— Все в порядке, — удовлетворенно сказал он. — Перекрытия здесь прочные, обрушиться не должны. А как только они войдут, мы их накроем.

Может быть, я ошибался, но мне казалось, что он даже доволен тем, как складывается ситуация. Лицо его повеселело, на губах появилась сдержанная улыбка. Впрочем, он тут же отскочил, прижавшись к стене — потому что половинка черного хода с мучительным скрипом отворилась и в проеме — задыхаясь, держась за сердце — возник всклокоченный Куриц.

— Ага! Я все-таки вас застал, — с трудом выговорил он. — Фу!.. А я боялся, что вы меня не дождетесь… Фу… И Василек здесь. Привет, Василек!.. Фу… Чуть-чуть отдышусь. А кто это там колотится?..

Я не поверил своим глазам, но Василек действительно расплылся в улыбке. Причем, самой искренней.

— Здравствуйте, Леонид Иосифович, — сказал он. — Это к нам тут в гости — слегка набиваются. Но вы не волнуйтесь, мы их сейчас успокоим.

Он кивнул на уходящие в глубину коридора желтые провода.

— Принес? — спросил Куриц.

— Принес, — сказал Василек.

— Ну тогда сматывай эту механику и — двинули.

И пока несколько озадаченный Василек, отсоединив контакты, вытягивал динамитный заряд из прихожей, Куриц обернулся к нам и неожиданно подмигнул

— усмехаясь, точно от хорошего настроения.

Все его лицо оделось тугими морщинами.

— Ну? Пошли покатаемся? — предложил он.

Путаницу мелких улиц, прилегающих к Каменноостровскому проспекту, мы преодолели сравнительно благополучно, однако при выезде на сам проспект произошел весьма характерный инцидент. Мы приближались к нему по одному из тех бесчисленных переулочков, которые во множестве пересекают его, и находились уже недалеко от перекрестка, когда машина внезапно замедлила ход — притормозила, качнулась и завиляла, как будто ехала не по асфальту, а по рыхлому песку. Вероятно, мостовая под ней начала проваливаться.