Атланты - Жорж Бордонов

— Он умер, покинутый всеми! — простонал Нод.

Ош вышел из тени:

— Нет, господин, я был с ним. Он меня позвал потому, что не было Гальдара. Я был с ним до конца, пока он не ушел в свой последний поход.

— Император тебя отблагодарит. А где врачи?

— Они ушли еще утром.

— Пусть их найдут! И бросят к гадюкам!

— Господин, они ничего не могли сделать. Принц был безнадежен.

— К змеям! А теперь оставь нас и закрой дверь.

Он опустился на скамью, долго смотрел на лицо сына, высушенное болезнью, на тщедушное тело и тонкие, без мускулов, руки. И он повторял, как будто хотел себя убедить: «Это мертвое тело — мой сын… Это мертвое тело — Доримас… Доримас, мое несчастное дитя…» Капли дрожали в углах его глаз: может, пот стекавший со лба, может, алкоголь, проступивший сквозь поры, а, может, действительно слеза. Из груди вырывалось тяжелое, хриплое дыхание. Вдруг он резко поднялся и сказал Доре, рыдавшей на коленях перед кроватью:

— Прекрати! Этот горький конец лучше той судьбы, которую он себе готовил.

— Отец!

— Если бы он не умер, он бы предал нас. Оставил бы я его в Посейдонисе или отправил бы во главе флота к пеласгам, он бы все равно стал предателем… Мы расстались со словами, которые не прощают…

— Вы его убили.

— Только ударил! За то, что он мне сказал!

— Вы его убили.

— Он меня довел до этого. Прекрати плакать, говорю я тебе! И слушай! Было бы неразумно откладывать начало похода из-за его похорон. Оставь его смерть в тайне. Ты объявишь о ней через несколько недель, когда поступят сообщения о наших первых победах. Похороны должны быть пристойными, но не более того. Пусть покоится в императорском некрополе, хотя он нас и отверг. Но мир праху его, да и народ не надо волновать. Главное, чтобы твой Гальдар и его приятель не проболтались. После моего отъезда можешь огласить все сообщения о состоянии его здоровья, одно другого тревожнее, чтобы не вызвать подозрения. Детали я полностью доверяю тебе.

Тут Нод решил сделать отеческий жест и поцеловал сына в лоб, но могильный холод, исходящий от кожи юноши, заставил его отшатнуться. Этот человек любил только жизнь.

— Бедный ребенок, — сказал он, — там ты будешь счастливее, чем на этой земле.

И добавил:

— Если вообще где-нибудь есть счастье…

В Посейдонисе пропели петухи. С восходом солнца со скрипом открылись ворота всех трех поясов крепостных стен. С поднятыми флагами боевые корабли начали движение по внутренним каналам. Один за одним они выходили из гавани и выстраивались на рейде. На набережных уже собралась возбужденная, праздничная толпа. Сидя на плечах отцов, дети хлопали в ладоши от восторга, глядя на золоченые носовые скульптуры, блестящие щиты, синхронно поднимающиеся и опускающиеся ряды весел военных галер. В толпе спорили о национальной принадлежности кораблей. Сравнивали их конструкции, маневренность, боевые возможности. Но когда появились эскадры атлантов, возбуждение достигло предела.

— Друзья, какая мощь! Какая сила!

— А какая легкость! Морская гончая!

— И с крепкими зубами!

— Фореносу с его плавающими корытами хватит одного укуса!

— Они плавают и ждут, когда их потопят!

— Смотрите! Вот они! Это элитная эскадра! Самого бога-императора!..

— Чудо из чудес!

— Она охраняет его галеру во время боя.

Толпа рукоплескала экипажам, солдатам, выстроившимся на палубе, офицерам, собравшимся около мачт, рулевым на корме. Никто не выразил сочувствия гребцам, головы которых, едва видные из-за кромки борта, равномерно поднимались и опускались в такт движениям весел. Они были только частью боевой мощи флота Атлантиды, преступники, каторжники, дешевый товар, ничто!

Поднимающееся солнце освещало великолепные корабли, готовые к походу.

— Какая слава их ждет!

— А какие богатства! Флот вернется с грузом сокровищ. Все, что проклятые пеласги украли у нас за несколько веков.

— К счастью, у нас есть Нод!

Бродячие артисты разыгрывали сцены отчаяния царя Фореноса при виде своего разбитого флота, поверженных армий, солдат, захваченных авангардом атлантов. Торговцы продавали булочки с копченостями, хрустящее печенье и охлажденные напитки. Они прервали свою торговлю, только когда за кораблями адмиралов показалась галера императора, статуи, защитные щиты и перила которой были сделаны из чистого золота. На кормовой надстройке, под парчовым навесом сидел сам бог-император в короне и с трезубцем Посейдона в руке. Первые ряды зрителей, возможно, по приказу полицейских агентов, бросились на колени с криками: «Слава тебе, всемогущий повелитель островов, владыка мира!» За ними все остальные, включая торговцев и карманных воришек.

Корабль императора под гром приветствий прошел по каналам и спустился к морю. Рейд, обычно казавшийся огромным, словно сжался, заполненный кораблями, собранными в эскадры и флотилии. Когда флагманский корабль достиг открытого моря, на его мачте блеснул три раза голубой огонь. Свидетели этого незабываемого зрелища увидели, как четыреста парусов одновременно взмыли на мачтах, наполнились ветром, и эскадры легко легли на свой курс. За боевыми кораблями потянулись и вспомогательные суда, на которых разместились войска резерва, лошади, колесницы и осадные машины.

— Теперь, — сказал кто-то, — в Посейдонисе не осталось ни одного корабля.

И это были единственные разумные слова за все утро.

В полдень, как и было намечено, рейд оказался совершенно пустым. Набережные обезлюдели. Толпа исчезла. Только рабы продолжали носить ящики с фруктами, брусья или тюки с тканями в портовые склады. Зловещая тишина опустилась на город.

8

— Именно с этого момента события приняли странный поворот, — сказал Ош, — вынужден признаться, я перестал что-либо понимать, хотя до сих пор все мне было ясно.

— Тебе так казалось!

— Все становится противоречивым, нелогичным. Император тебя опасается, но позволяет стать любовником своей дочери. Более того, он назначает тебя капитаном дворцовой стражи. Допустим, это могло быть мимолетной милостью в момент эйфории, но ведь он слишком осмотрителен для того, чтобы не взять тебя в поход, а он оставляет тебя в Посейдонисе, во дворце!

— Если бы он был такой осмотрительный, то не покидал бы Посейдонис в погоне за военной удачей. Если империя шатается, не время гоняться за славой, оставляя править страной женщину, к тому же влюбленную в бывшего врага. Но именно потому, что все это расходится со здравым смыслом, мне это кажется логичным и очень ясным.

— Почему?

— Совершенно очевидно, что в последние недели император охвачен каким-то безумием, правда, временами сознание его проясняется. И не удивительно, что эта политика без веры и совести принесла столько бед его народу, его семье и ему самому.

— То же самое говорил и принц Доримас.

— Он убил принца в приступе ярости. Подчас эта ярость превращается в кровожадность. Она пожирает его мозг. Она растет в нем, как опухоль, пока не становится невыносимой. Тогда она взрывается преступлениями: подземельями, ядами, змеями, всеми пытками и мучениями, которые может выдумать его больное воображение. Как будто разгневанные боги нарочно позволяют ему совершать все эти преступления, пресыщаться ими, чтобы тем справедливее было последующее наказание.

— Какое наказание, Гальдар? Чего ему бояться?

— И это говоришь ты?

— Да, я. Выслушай меня и не сердись. Хотя мы едва не погибли, я приветствовал это восстание, во мне жила надежда. Когда я увидел, как разлагается Атлантида, узнал этот город, где кумовство, мздоимство, беззаконие, крайняя жестокость стали обычными явлениями, я подумал, что возмездие не заставит себя ждать. Эта бесстыдная роскошь, эта военная мощь не уменьшили мою надежду, напротив, они питали ее. Я говорил себе, что в этом горьком мире существует некая высшая справедливость, что это буйство богатства и удовольствий обернется упадком. Но после того как увидел с этой террасы отправку флота, я, к своему прискорбию, понял, что ошибся.

— Почему?

— Дорогой Гальдар, я был военачальником и моряком. Уверяю тебя: никто не сможет победить подобную силу. Нод непобедим. Его победа не вызывает у меня ни малейшего сомнения.

— Мне кажется, тот чудесный дар, которым ты раньше владел, уменьшился.

— Он появился у меня, когда я страдал! Не смейся, прошу. Здесь, друг мой, комфорт и сама атмосфера развращают меня. Я запутался в своих собственных мыслях. Не знаю, за какую ухватиться… Но ты, Гальдар, что с тобой стало? Где наши планы?

— Они дремлют, я тебе уже об этом говорил.

— Ты удовлетворился ролью второстепенного офицера, слуги в перьях! Ходить за принцессой! Показывать ей оружие! Вот твоя судьба! Мне горько видеть тебя так низко павшим.