Гостеприимная Арктика - Вильялмур Стефанссон

По мере продвижения на север нагрузка саней быстро убывала. Каждая из 139 собак съедала по фунту пищи в день, а каждый из 24 человек — по 2 фунта; кроме того, расходовалось некоторое количество топлива. Когда опустело несколько саней, Пири отослал их обратно с худшими собаками и с теми людьми, которые почему-либо оказались наименее пригодными; этой партии было дано лишь столько продовольствия, чтобы его едва хватило для быстрого возвращения на побережье. Через несколько дней опустело еще несколько саней, и была отослана назад другая подобная же партия. Ни один человек не съедал хотя бы на унцию больше установленной нормы; даже в самые сильные холода редко разрешалось сжечь хотя бы унцию добавочного топлива. Люди работали с предельным напряжением сил, а собаки — даже сверх этого предела, так что одна за другой падали по дороге или оставались погибать от холода или, наконец, использовались в пищу другим собакам. Благодаря подобному способу Пири, наконец, добрался с пятью санями, нагруженными продовольствием, и с пятью наиболее выносливыми спутниками до такого пункта, от которого было рукой подать до полюса, а затем достиг полюса и благополучно вернулся. Но я лично слышал от Пири, что если бы полюс отстоял на сотню миль дальше, то достигнуть его этим способом и благополучно вернуться на побережье, вероятно, было бы невозможно.

С этим выводом Пири я был согласен. При «системе этапов» предельный радиус действия экспедиции, по-видимому, не превышает 400–500 миль от базы. Но в то время как Северный полюс отстоит лишь на 400 миль от ближайшей суши, на которой можно устроить базу, в Арктике есть много пунктов, отстоящих гораздо дальше от суши, а потому недостижимых по методу Пири (см. выше, в главе II, о так называемой «области сравнительной недоступности»).

Итак, метод Пири превосходен, но применим лишь в известных пределах. Из его рассмотрения ясно, почему он оказался для нас неприемлемым. Чтобы выполнить задание канадского правительства, нам предстояло совершать путешествия на значительно большие расстояния, чем это делал или мог делать Пири. Для «системы этапов» у нас не было достаточного числа людей и саней, хотя собак мы могли купить. Таким образом иначе, чем «за счет местных ресурсов», мы совершенно не могли бы путешествовать.

После долгого обсуждения всех доводов за и против моего плана мне, наконец, удалось набрать среди участников экспедиции минимальную необходимую мне группу добровольцев; сопровождать меня на протяжении всего пути соглашались Бернард, Мак-Коннелль (который, впрочем, отсутствовал в данное время) и Уилкинс, а идти во вспомогательной партии вызвались Кроуфорд, Иогансен, Нэменс и Чарльз Томсен. Из числа лиц, не принадлежавших к составу экспедиции, к нам присоединились Стуркерсон, Уле Андреасен и Кэстель. Имелось также четыре добровольца с «Белого Медведя», но использование их теперь не являлось необходимым, так как я на него рассчитывал лишь на случай, если бы не удалось найти других людей.

Налицо были все, кроме Мак-Коннелля, который уехал к мысу Холкетт, чтобы перевезти Дженнесса к о. Бартер для археологических работ. Мак-Коннеллю уже давно пора было вернуться, и его отсутствие начинало меня беспокоить. Мне очень хотелось иметь его своим спутником; кроме того, нам пригодились бы его собаки и сани.

Кэстеля я завербовал на «Бельведере», где он служил матросом. Я знал его еще с 1906 г. и был о нем самого лучшего мнения. Уле Андреасен был брат капитана Андреасена. Об Уле у меня еще не составилось определенного впечатления, но, во всяком случае, он обладал весьма ценной способностью оставаться веселым при любых обстоятельствах и никогда не скучать, хотя бы в пустыне и в полном одиночестве.

Капитан Бернард, несмотря на свой 56-летний возраст, был одним из лучших моих спутников. Он отлично умел править собаками, а также изготовлять и ремонтировать сани.

Биолог Фриц Иогансен шел с нами, чтобы, по мере возможности, производить океанографические и биологические наблюдения. В пути он так воодушевился, что, вопреки первоначальным намерениям, не захотел возвратиться со вспомогательной партией и пожелал сопровождать нас до конца путешествия. Но я убедил его не делать этого, так как на берегу оставалось много биологических приборов, с которыми никто, кроме Иогансена, не умел обращаться, так что они остались бы неиспользованными. Впоследствии оказалось, что я был прав, так как по количеству собранных научных данных Иогансен опередил почти всех остальных исследователей, участвовавших в нашей экспедиции.

ГЛАВА XII. ТРУДНОСТИ В НАЧАЛЕ ПУТЕШЕСТВИЯ ПО ЛЬДУ

На третий день после моего возвращения мы уже были готовы отправиться к мысу Мартина и оттуда на лед. Но тут вмешалась сама природа. С юго-востока поднялся один из сильнейших штормов, какой нам когда-либо довелось испытать. Он задержал нас на 2–3 дня, после чего наш караван двинулся в путь. Через два дня мы прибыли на место.

По дороге к мысу Мартина мы видели на облачном небе над морским льдом черные полосы: очевидно, это было отражение открытой воды, находившейся недалеко от берега. По рассказам эскимосов, китобоев, а также и наших людей, мы знали, что за месяц или два до того береговой лед на всем видимом пространстве был неподвижен и очень гладок. По-видимому, он с самого января оставался не взломанным на расстоянии, по крайней мере, 20–30 миль, так как до последнего шторма, с берега нигде не было видно «водяного неба». Если бы мы вышли хоть на неделю раньше, то могли бы гораздо быстрее отойти от берега и пройти по морскому льду эти первые 20–30 миль, которые являются самой трудно проходимой зоной, так как, чем ближе берег, тем больше встречается препятствий на пути.

Теперь перспективы были не блестящи. Водяной отблеск виднелся так высоко в облаках, что открытая вода, очевидно, находилась не дальше 4–5 миль от берега. Нам оставалось только надеяться, что наступит тихая и холодная погода; тогда молодой лед закроет полыньи, из которых старый лед был угнан ветром в открытое море. Но именно такой погоды мы нескоро дождались. Когда буря утихла, стало тепло, как весной, хотя время было зимнее. Временами температура поднималась почти до нуля. Это нас смущало, потому что после бури лед обычно подвижен; для того, чтобы он стал плотным и проходимым, требуется мороз в 30–35° ниже нуля.

В субботу, 22 марта 1914 г., мы двинулись в путь по льду, к северу от мыса Мартина. Мы сделали это с опозданием на 3–4 недели. Солнце с каждым днем стояло все выше, и приближалась весна, когда движение по льду Полярного моря становится трудным и небезопасным. Но после того как «Карлук» потерпел неудачу, мы должны были отправиться во что бы то ни стало. Теперь или никогда! Как канадское правительство, так и сочувствующие нашему делу круги отказали бы нам в дальнейшей поддержке, если бы нам не удалось чего-либо достигнуть этой же весной.