Неизвестный венецианец - Донна Леон

Надо позвонить Франко, но не сейчас. Пусть поспит, хоть еще немного побудет счастливым. У Брунетти язык бы сейчас не повернулся рассказать молодому человеку о том, как Мария провела последний час своей жизни в машине с Вьянелло. Сейчас это невозможно, невыносимо. Он расскажет потом, когда пройдет время.

У Риальто он увидал подходящий к причалу трамвайчик, и это совпадение сделало за него выбор. Он бегом бросился на пристань. Vaporetto довез его до вокзала, где он сел на первый поезд в Местре. Поскольку Галло наверняка еще спал, он не стал заезжать в квестуру, а взял на станции такси и отправился по адресу Креспо.

Незаметно взошло солнце, а вместе с ним вернулась и жара. Здесь, в городе, среди бетона, асфальта, цемента, стекла, высотных зданий, жара была и вовсе нестерпима, но Брунетти почти обрадовался ее возвращению: физические неудобства мешали ему думать о том, что случилось ночью и что, как он уже начинал догадываться, ждало его в квартире Креспо.

Как и в прошлый раз, в лифте работал кондиционер. Это было очень кстати, несмотря на ранний час. Лифт быстро и бесшумно доставил его на седьмой этаж. Брунетти позвонил в дверь Креспо, но никто не открывал. Он звонил снова и снова.

Ни шагов, ни голосов, никаких признаков жизни.

Видя такое дело, Брунетти вынул бумажник и достал оттуда маленькую блестящую отмычку. Однажды Вьянелло чуть ли не целый день учил его пользоваться этой штукой. И хоть Брунетти не был особенно способным учеником, ему потребовалось меньше десяти секунд, чтобы открыть замок. Переступив порог, он позвал:

— Синьор Креспо? У вас открыта дверь. Вы дома? — Осторожность никогда не помешает.

В гостиной никого не было. Кухня тихо блестела чистотой. Креспо был в спальне. Он лежал на кровати, в желтой шелковой пижаме, с затянутым на шее куском телефонного провода. Его вздувшееся лицо, искаженное ужасной гримасой, превратилось в пародию на прежнюю свою красоту.

Брунетти не стал осматривать комнату, даже не огляделся, а сразу вышел в коридор и забарабанил в дверь соседней квартиры. Долго никто не подходил. Наконец дверь открылась, и заспанный злой человек закричал на него. Пока ехали криминалисты, Брунетти успел позвонить в Милан мужу Марии Нарди. Франко Нарди выслушал его молча — в отличие от соседа Креспо. Лучше бы кричал, подумал Брунетти.

Потом он поехал в квестуру Местре. Рассказав о случившемся сержанту Галло, который только что вернулся, он поручил ему заниматься телом и квартирой Креспо, объяснив, что у него самого дела в Венеции. Он не стал уточнять, что едет на похороны Маскари — воздух и без того был густо насыщен смертью.

Пусть его путь лежал от одной смерти к другой, его сердце не могло не забиться чаще при виде колоколен и фасадов в пастельных тонах, представших его глазам, когда полицейский седан миновал мост. Он знал, что красота ничего не меняет в этом мире, что и она сама, и радость, которую она дарит, — это обман, однако был все равно рад обмануться хоть на минутку.

Похороны были как похороны: пустые слова, лицемерие, фальшь. Люди были настолько шокированы подробностями смерти Маскари, что были не в силах этого скрыть. Вдова неподвижно просидела всю панихиду с сухими глазами и покинула церковь сразу вслед за гробом, безмолвная и одинокая.

Газетчики, учуяв запах смерти, снова как с цепи сорвались. Первая заметка появилась в вечернем номере «Ла Нотте», газеты, известной своей любовью к настоящему времени и крупным красным заголовкам. В заметке Франческо Креспо представал как «гомосексуалист-куртизан». Была приведена его биография, с особым упором на тот факт, что некогда он работал танцовщиком в гей-клубе в Винченце, хотя и меньше недели. Автор заметки, как и следовало ожидать, связывал это убийство с недавним убийством Леонардо Маскари и предполагал, что сходство между жертвами означает лютую месть убийцы трансвеститам. Объяснить мотивы такой мести автор не удосужился.

Утренние газеты подхватили и развили эту идею. «Газзетино» подсчитала, что за последние годы в провинции Порденоне были убиты десять проституток, и постаралась доказать связь между теми преступлениями и убийствами трансвеститов. В «Манифесто» под материал о Креспо отвели целых две колонки на четвертой полосе, что позволило журналисту выбирать выражения поцветистее. Он писал, например, что Креспо — это «один из паразитов, присосавшихся к загнивающему телу итальянского буржуазного общества».

С присущей ей непререкаемостью «Коррьере делла Сера» ничтоже сумняшеся перешла от убийства безвестного гомосексуалиста к убийству известного венецианского банкира. Статья ссылалась на «местные источники», сообщавшие, что для определенных кругов «двойная жизнь» Маскари не представляла секрета. Его смерть явилась неизбежным следствием «нравственного упадка», к которому привела его «порочная слабость».

Брунетти, заинтересовавшись «источниками», набрал номер римского отделения газеты и попросил соединить его с автором статьи. Тот ответил и, узнав, что Брунетти — комиссар полиции и желает знать, откуда он почерпнул информацию, заявил, что не вправе раскрывать свой источник и что доверие между журналистом и источником, с одной стороны, и журналистом и читателями — с другой, должно быть взаимным и абсолютным. Более того, назвать имя человека, рассказавшего ему о Маскари, ему не позволяют высокие моральные принципы, на которых зиждется журналистика. Минуты три, наверное, прошло, прежде чем Брунетти сообразил, что этот тип не шутит, а говорит то, что думает.

— Вы давно работаете в газете? — наконец перебил он журналиста.

Журналист, увлекшись изложением своих принципов, целей и идеалов, аж поперхнулся от неожиданности, прерванный на середине выступления. Помолчав, он ответил:

— Четыре месяца. А что?

— Вы можете сейчас перевести меня на коммутатор или мне необходимо перезванивать?

— Могу. А что?

— Я хочу поговорить с вашим редактором.

Газетчик заколебался, а потом его осенило: вот же оно, проявление двуличия власть имущих и подтверждение того, что бизнес и государственные структуры находятся в тайном антиобщественном сговоре.

— Комиссар, — торжественно начал он, — я хочу предупредить вас, что любая попытка затушевать или поставить под вопрос факты, которые я раскрыл в своей статье, станет немедленно известна моим читателям. Я не уверен, что вы осознаете, что сейчас не те времена, что потребность знать правду…

Брунетти нажал на рычаг, затем набрал номер еще раз. Даже полиции ни к чему оплачивать подобную галиматью, тем более по междугородному тарифу.

Когда наконец он добрался до редактора отдела новостей, то оказалось, что это Джулио Лотто, его старый знакомый, с которым он некогда делил горький хлеб изгнания в Неаполе.

— Джулио, это Гвидо Брунетти.

— Чао, Гвидо. Я слышал, ты вернулся в Венецию?

— Да. Я вот зачем звоню. Один из твоих журналистов, — Брунетти взглянул на подпись под материалом, — Лино Кавальере, написал статью о трансвестите, которого убили в Местре. Она в сегодняшнем номере.

— А, вчера мой заместитель подписывал ее в номер. А что?

— Он пишет о каких-то «местных источниках», которые сообщили ему, что другой убитый, Маскари, вел какую-то «двойную жизнь», о чем многие знали. Хм, «двойная жизнь». Ничего себе выраженьице, а, Джулио. «Двойная жизнь».

— Боже ты мой, где это написано?

— Да вот же, тут: «местные источники, двойная жизнь».

— Да я ему яйца за такое оторву! — заорал Лотто.

— То есть нет никаких «местных источников»?

— Нет, тут звонил некий аноним, якобы клиент Маскари.

— И что он сказал?

— Что он знал Маскари много лет, что предупреждал его об опасности, что некоторые из клиентов — опасные люди. Еще он сказал, что наверху было хорошо известно, что за человек Маскари.

— Джулио, человеку шел пятый десяток.

— Да я убью его. Поверь мне, Гвидо, я ничего не знал. Я велел ему забыть про этот звонок. Я прикончу этого засранца.

— Как он мог написать такую глупость? — спросил Брунетти, хотя и знал, что причин для глупости существует миллион.

— Он кретин, форменный идиот, — устало вздохнул Лотто, будто бы каждый день страдал от глупости своего сотрудника.

— Зачем тогда ты его держишь? У вас же все-таки до сих пор репутация лучшей газеты в стране. — Брунетти ухитрился так завернуть фразу, чтобы не скрывать личного скепсиса по этому вопросу, но и не бравировать им.

— Его тесть каждую неделю заказывает нам по две страницы рекламы для своего мебельного магазина. Приходится мириться. Раньше он был в отделе спорта, но как-то раз он ляпнул, что, оказывается, как он недавно узнал, американский футбол и обычный футбол — это разные вещи. Вот его и перевели ко мне. — Оба замолчали, призадумавшись каждый о своем. Странно, но Брунетти не без удовольствия отметил, что и у других есть подчиненные вроде Риверре и Альвизе. Его собеседнику было, наверное, от этого не легче. — Я постараюсь сплавить его в отдел политики.