Амплуа убийцы. Следствие ведёт Рязанцева - Елена Касаткина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Что?
— Во-первых, горничная время перепутала. У неё вообще часов нет. Скорей всего утюг Королёв взял у неё около одиннадцати. Вернулся в номер, оделся и вылез в окно.
— В окно?!
— Да. Там окна такие, знаете, большие, в пол. Этаж первый, окна выходят во двор. Бумага, которой они оклеены, оторвана, выходит, кто-то открывал. Ну я также через окно выбралась и на такси. В аэропорт прибыла без двадцати двенадцать. В двенадцать тридцать вылет, два часа лёту, в два тридцать уже в Москве. Обратный рейс в шесть пятнадцать, значит, на всё про всё у него четыре часа. Багажа нет, так же как у меня, и он сразу на такси, я-то ещё вас ждала.
— Всё, приехали. — Автомобиль Махоркина зарулил во двор дома Лебедевой.
— Так, сколько? — Лена глянула на дисплей магнитолы.
— Три двадцать пять.
— Значит, он был здесь в три часа. Зашёл в дом, убил, расчленил, сложил всё в чемодан, что не вместилось — в пакет, вышел. Сколько на это надо времени? Часа хватит?
— Трудно сказать. Для неопытного человека проделать всё это не так-то и просто.
— Хорошо, накинем ему ещё полчасика. Сколько остаётся времени до вылета?
— Два часа. Но ещё надо успеть регистрацию пройти.
— Он прошёл. Я пока вас ждала, проверила, в шесть пятнадцать он был на борту авиалайнера. Значит, он берёт пакет и чемодан, выходит, пакет выбрасывает по дороге в канализационный люк. На это выделим ему минут пятнадцать, так как крышка тяжёлая, пришлось повозиться.
— Вы как будто фильм пересказываете.
— Хорошо бы, конечно, для верности весь этот путь самим пройти, а пока теоретически прикинем. Итак, от пакета он избавился и пошёл в сторону набережной. Гляньте навигатор, сколько тут до ближайшего причала по времени.
— Десять минут, но это на автомобиле.
— Выходит, если он шёл пешком, да ещё с тяжёлой ношей, то это где-то минут сорок. Приблизительно в пять тридцать он избавляется от чемодана и едет в аэропорт. Чтобы успеть, ему наверняка пришлось взять такси. В шесть пятнадцать вылетает, и в Калининграде он в восемь пятнадцать, берёт такси и тем же путём возвращается к себе в номер. Переодевается и с утюгом идёт к горничной. Всё — алиби обеспечено.
— Теоретически возможно, конечно, но практически — трудно осуществимо.
— Надо бы это всё заву… зави. за визуализировать на «Марусе», тогда картинка сложится.
— Предлагаете сразу на работу поехать?
— Нет. Спать хочу. Отвезите меня лучше домой.
— Отлично. Я как раз давно хотел взглянуть на «Золотую корону», говорят, там очень красиво.
— Не надо в «Золотую корону», отвезите меня к родителям.
— Не хотите Михаила будить?
— Нет. Просто… нет больше никакого Михаила.
Глаза Махоркина округлились.
— В смысле Михаил есть, конечно, но… он теперь сам по себе, а я сама по себе…
— Что вдруг так? — заулыбался Махоркин, но вовремя опомнившись, вернул лицу серьёзное выражение.
— А ничего. Как говорят — не сошлись характерами. Ну что, отвезёте меня?
— Ну конечно, — утвердительно кивнул Махоркин, и улыбка вновь растянулась на его лице.
Ездить по пустынному ночному городу — одно удовольствие. Ещё каких-нибудь пару часов и город увязнет в автомобильных пробках. А пока можно наслаждаться свободой — именно это чувство охватило Махоркина. Он всегда любил скорость, но сейчас, несмотря на поздний час, ему совсем не хотелось спешить.
Когда подъехали к дому Рязанцевых, Лена уже тихо дремала, свесив голову набок. Медные волосы отливали синтетическим блеском, спящая в кресле девушка напоминала куклу. Махоркин протянул руку и провёл ладонью по рыжим прядям, Лена тут же открыла глаза.
— Что, уже приехали?
— Приехали. Пойдёмте, я сдам вас в руки родителям.
— Пойдёмте, только они спят и лучше их не будить.
Лифт медленно догрохотал до девятого этажа и, недовольно скрежеща железными устами, выпустил поздних пассажиров.
— Где же эти чёртовы ключи? — В маленькой, но глубокой сумочке отыскать что-либо не так-то просто, особенно, если она заполнена всякими нужными и ненужными женскими штучками. Неизвестно, в какой момент следственного эксперимента была утеряна резиновая набойка на ботиночке, но, ступив на скользкую плитку, нога неожиданно поехала, и Лена легко бы растянулась на полу, если бы не крепкие руки попутчика. Вовремя подхватив, Махоркин нежно прижал девушку к себе, чем вызвал ярко-розовый прилив смущения на её растерянном личике. Секунду они неотрывно смотрели друг другу в глаза.
— А вот они. — Освободив зажатую руку, Лена побренчала связкой ключей перед носом Махоркина, который тут же выпустил её из объятий.
— Ну раз я вам больше не нужен, то до завтра. Вернее до сегодня, только выспитесь. Приходите к одиннадцати, а лучше после обеда, — грустно произнёс Махоркин и направился к лифту. Глядя ему в след, Лена ощутила укол в сердце.
— Ого, какая щедрость! — торопливо прощебетала Рязанцева. — Ну раз у меня есть столько времени, то я вполне могу себе позволить предложить вам выпить чашечку чая с изумительно вкусным пирогом «Трухлявый пень».
— Это намёк?! — засмеялся Махоркин.
— Это подарок, — прыснула в ладошку Лена. — Мама испекла папе на День рождения. Пойдёмте.
Тёмная прихожая встретила поздних визитёров оглушительной тишиной.
— Только тихо, — Лена схватила Махоркина за руку и потянула за собой в сторону кухни.
На столе в круглом подносе развалившись песочными боками и блестя шоколадной глазурью возвышался пирог «Трухлявый пень», вернее то, что от него осталось.
— М-да… Действительно трухлявый пень. А Аркадий Викторович не обиделся?
— Ну что вы, у папы отличное чувство юмора. Да и пирог уж больно вкусный, сейчас сами убедитесь. — Лена включила электрический чайник, достала две чашки и блюдца. — Только чай, уж извините, заваривать некогда, поэтому ограничимся пакетиками.
— Тем лучше, а то все эти ваши травы…
— Не пойму, что вы так травы не любите, они же аромат дают и к тому же полезны.
— Ну насчёт пользы я сильно сомневаюсь, а аромат да… Ваша мелисса мне всю тумбочку прово… пропахла.
— Неблагодарный. — Злой прищур зелёных глаз и сжатые трубочкой губы выражали крайнюю степень возмущения. — Вот. Пейте свой горький напиток, пахнущий опилками. — Лена бросила в чашку пакетик и залила его кипятком.
— Не горький, а терпкий, — поправил Махоркин и, ополовинив кусок пирога, переложил его себе на блюдце.
— Дочка, ты что так поздно? — В дверном проёме показалась голова Евгении Анатольевны. — Ой, Александр Васильевич, как я рада вас видеть.
— Здрасте, — сконфужено пробубнил набитым ртом Махоркин. —
