Мозг стоимостью в миллиард долларов - Лен Дейтон

Засмеявшись, Харви добавил:

— Еще ботинки на толстой подошве, контактные линзы, чтобы изменить цвет глаз, грязь под ногтями и подкрашенные губы, чтобы лицо казалось бледнее. Ты забыл упомянуть обо всем этом. — Он уставился на носки своих ботинок и, не отводя от них взгляда, делал мелкие танцевальные па. — А ты небось решил, что жутко хитрый сукин сын? — Харви по-прежнему смотрел вниз, продолжая вальсировать на месте. Я не ответил. — Жут-ко хит-рый су-кин сын, — по слогам, как бы выплевывая их, произнес он, танцуя в такт с ними, после чего сменил акцент, снова протанцевал эту фразу и завершил номер, высоко вскинув ногу. — Ты не сомневался, что твое предсказание относительно судьбы Пайка оправдается, так? Ты как те бабы, которые, увидев на столе перекрещенные ножи, начинают орать, что это плохая примета. Пайк сгорел. А ты, наверно, неплохо поболтал со Стоком?

Мне показалось, Харви ждет, чтобы я его ударил. То ли он хотел испытать унижения и страдания, то ли ему был нужен повод для ответного удара, я так и не понял, но не сомневался, что он ждал резкой реакции с моей стороны.

— Вы очень мило побеседовали о Тургеневе. Ты-то знал, что Сток не причинит тебе никакого вреда. Он же ведь убежден, что ты представляешь правительство Великобритании. И если он расколет тебя, то Лондон может придавить всю ту публику, что обслуживает советскую сеть на месте. Нет; в том случае, если у тебя хватит ума держать язык за зубами, в России ты повсюду можешь чувствовать себя в безопасности. Вот от чего меня мутит: пока ты там смеялся и болтал со Стоком, наш парень сидел как прикованный к месту.

— Сток, — сказал я, — весьма смахивает кое на кого, с кем я работал, не говоря уж о тех, против кого я работал. Сток прекрасно понимает, на чьей он стороне. Как и я. Поэтому мы и можем разговаривать.

— Сток — безжалостный кровожадный подонок.

— Как и все мы, — уточнил я. — Безжалостные и обреченные.

— А тебе не следовало подойти к Пайку и все ему рассказать? Половине из нас свойственна жестокость, а другая половина обречена. И ты должен был объяснить Пайку, к какой половине он относится.

— Во всех нас есть поровну и того и другого.

— Ты пьян, — объявил Харви, — иначе ты бы не нес такую пошлятину.

Дверь на балкон оставалась открытой. Я посмотрел, почему смолкла музыка. Перед оркестром, в толпе сгрудившихся гостей, добродушно улыбаясь, стоял генерал Мидуинтер, воздев в воздух обтянутую белой перчаткой руку, словно предлагая ее с аукциона. Гости хранили молчание.

— Мы прервем ваше веселье для краткой молитвы, — изрек Мидуинтер; он склонил голову, и его примеру последовали все остальные. — Милостивый Отец Небесный, — речитативом начал генерал. — Помоги нам пробудить нашу возлюбленную страну перед ликом грозящей ей великой опасности. Помоги нам очистить ее и оберечь перед безбожными силами коммунизма, которые окружают ее со всех сторон, грозя бедами. Мы молим тебя во имя Иисуса. Аминь. — И все гости хором повторили «Аминь!».

Я глянул на Харви, но его внимание снова приковывали лишь собственные ноги, готовые начать новый танцевальный номер. Я протолкался сквозь толпу, которая смотрела на Мидуинтера, спускавшегося с возвышения для оркестра. Рядом со мной оказалась Мерси Ньюбегин.

— Откуда Харви знает, о чем я говорила с генералом Мидуинтером? — проходя мимо, спросила она.

Я пожал плечами. А откуда, черт побери, он знает, что я сказал полковнику Стоку?

Глава 16

На следующее утро телефон зазвонил в девять сорок пять. Голова у меня трещала. Голос, который обратился ко мне «старина», предложил, чтобы я «прогулялся и встретил меня в Гринвич-Виллидж на углу Бликер-стрит и Макдугал; я буду в зеленом твидовом пальто и коричневой фетровой шляпе».

Могу держать пари, подумал я, что над ней будет развеваться и маленький Юнион Джек. Так что, миновав Вашингтон-сквер, я двинулся по Макдугал мимо кафе, облюбованного богатыми бродягами. В зале с мраморным полом и черными креслами было тихо и пусто; человек в белом переднике подметал пол, после чего поколол лед и вынес корзину с мусором. На ступеньках ювелирной мастерской двое ребят с бутылочками «кока-колы» играли в дартс. Под навесом «Кон Эдисон» в компании двух пьяниц спало не меньше дюжины бродячих котов. Я остановился на углу Бликер-стрит. Стоял ясный холодный день, и город насквозь продувался ледяным ветром, и ни следа человека в твиде, который звонил мне. Рядом с похоронным бюро Пераццо совершался старомодный обряд похорон. Тут стояли шесть черных «флитвудов» с неграми-водителями и венками, огромными как клумбы. Трое мужчин в черных одеяниях и темных очках сновали меж машин, а небольшая группка провожающих роняла слезы и стенала. Я проводил глазами первый «флитвуд», который, включив фары, снялся с места, и тут почувствовал тычок в область почек, сопровождаемый тихим голосом.

— Не поворачивайся, старина. Обоим нам не стоит знать, как я выгляжу. Тебе любовная записочка от старой фирмы. С пожеланиями удачи и все такое, как ты сам знаешь. — Говоривший сделал паузу. — Выдающаяся личность, а? Веди себя достойно — и похороны будут подобающие, ты же понимаешь.

— Учту, — сказал я.

— Вот в чем весь дух этих мест. Тебе понравится Виллидж. Восхитительное место. Я живу тут. В другом просто не мог бы существовать. Люблю Виллидж. И люди тут просто удивительные, не так ли? — Он ткнул мне в ребро каким-то предметом, который, как оказалось, был большим конвертом.

— Да, — согласился я.

Я взял конверт. Незнакомец удалился, и я слышал невнятный ропот протеста, когда он расталкивал зевак. Я дал ему две или три минуты на отход и, когда звук его шагов затих, двинулся сам. Надпись на стене гласила: «Живи и торгуй в Виллидже». Я миновал ее и направился в северную сторону, испытывая желание позавтракать.

На Вашингтон-сквер команда телеоператоров измеряла ширину арки, всецело поглощенная своим делом. Стоял один из тех дней, когда регулировкой движения в городе занимались кадеты полицейской академии, и длинные вереницы ярко раскрашенных такси медленно ползли по улицам мимо величественных небоскребов, напоминая извивающихся змей в джунглях. По Восьмой авеню гулял ветер, и рваные газеты носились, как стая раненых голубей. Низко нависшее небо беременело дождем, который грозил хлынуть, как только стихнет ветер. Висевшая в воздухе сырость убедительно свидетельствовала об этом.

Я зашел в кафе «Кукери», сел у окна и заказал яичницу с ветчиной и кофе. За соседним столиком группа ребят в белых крикетных свитерах и кедах спорила, кто будет заказывать две порции жареной картошки. По улице проехала на роликовых коньках женщина средних лет, а через дорогу толстяк приклеивал объявление: «Осталось лишь несколько дней. Квалифицированный бухгалтер составит вашу налоговую декларацию всего за пять долларов». Он дернулся при первых каплях дождя и, раскрыв ладонь, стал внимательно рассматривать их.

Я открыл конверт, который вручил мне англичанин. В нем лежали четыре письма, пришедшие на мой лондонский адрес. Джин вскрыла их. Одно представляло собой бюллетень Военно-исторического общества, два содержали в себе счета за газ и телефон, оплаченные Джин, а четвертое было посланием от домовладельца, в котором он жаловался на шум по ночам. То есть у меня, а не у домовладельца. Тут же я нашел и записку от Джин.

В ней говорилось следующее:

"Доулиш утвердил все январские расходы, так что ты оказался прав и вообще умница. Твоя уборщица оставила записку, что ты ей задолжал за три недели, а она едет в Брайтон повидаться с братом — что бы это ни значило, — но мне пришлось вытащить наличность и рассчитаться с ней. Ты забыл предупредить, чтобы тебе не приносили молоко. Мистер Доулиш попросил передать тебе, что братья Пайк — латыши, но у них английские паспорта. Они с давних времен считаются членами какого-то странного клуба латышских ветеранов, но больше ничего о них не известно. То есть, конечно, нет никаких письменных данных и так далее.

Они очень неглупая семейка, эти Пайки, оба получили медицинское образование, а Ральф (младший, который отправился в путешествие, сам знаешь куда) еще к тому же и биохимик. Скорее всего, его послали, чтобы он глянул на месте на биохимическую аппаратуру, потому что специалист может все определить с беглого взгляда, а Ральф Пайк как раз и является специалистом. В данный момент мы уверены, что Пайк не входил в состав команды, которая должна была доставить вирус (и даже ни в малой мере не способствовал ей) в то место, куда ты только что ездил. С другой стороны, политически они стоят на предельно правом фланге — еще шаг, и свалишься.

Я почти ничего не смогла выяснить относительно твоих вопросов по поводу Каарны. Он знал, что имеется группа людей, заинтересованных в продаже украденной культуры вируса. Каарна решил, что они англичане (причины его выводов нам пока не ясны). Он имел кое-какую научную подготовку, и не исключено, что выразил желание ознакомиться со штаммами вируса и высказать свое мнение относительно их ценности — в обмен на информацию. Поэтому он и был в белом халате (помню, как ты сказал, что он смахивал на фальшивого стоматолога на рекламном объявлении). Вскрытие категорически утверждает, что причиной его смерти явилось отнюдь не огнестрельное ранение (открытое окно служило лишь для отвода глаз), а иглообразное оружие (протокол вскрытия говорит, что проникающее ранение достигало глубины четыре с половиной дюйма), которое прошло через почки, почечную артерию, брюшину и тонкий кишечник. Что позволяет выдвинуть предположение: Каарна не догадывался, что убийца подошел к нему сзади, держа оружие в правой руке, после чего левой рукой обхватил его за шею, зажав рот (на зубах жертвы остались следы ткани), чтобы Каарна не вскрикнул. «Удар был нанесен точно и опытной рукой» — такое заключение сделала патологоанатомическая лаборатория в Хельсинки. Главной криминальной полиции в Хельсинки мы не стали упоминать о яйцах, но служба безопасности заинтересовалась ими, и нам пришлось дать какое-то приемлемое объяснение следам желтка на теле Каарны.