Начальник милиции. Книга 6 (СИ) - Дамиров Рафаэль

Отец немного захмелел и стал вдруг рассказывать о себе. Ничего конкретного, так, общие фразы. Но я сидел рядом, впитывая каждое его слово, не давая себе расслабиться, не позволяя бурлящему внутри теплу взять верх. Хотелось приобнять его, сказать, что он не один, но вместо этого я лишь молча слушал отцовский голос — низкий, чуть сипловатый, знакомый до боли, будто и не было этих проклятых лет порознь.

Двое вошедших скосили взгляд в нашу сторону, переглянулись и неспешно направились к столику Гурьева. Тот даже не повернул головы, будто и не знал их, но я заметил, как он едва заметно кивнул, приглашая присаживаться. Обычная встреча, ничего подозрительного, если бы только не то, как напрягся отец. Пальцы, что до этого бездумно водили по ребристому боку кружки, застыли, челюсти сжались. Он узнал этих типов.

Гурьев что-то негромко сказал, те молча слушали, иногда переглядываясь. Я поймал себя на том, что почти перестал дышать, будто опасаясь выдать себя одним только шумом вдоха. Затем Гурьев встал, бросил что-то на стол, махнул рукой и направился в нашу сторону. Сейчас он меня узнает. Сердце ухнуло вниз.

Я надвинул кепку на лоб, отвернулся, но всё равно чувствовал, как его взгляд скользнул по мне. Узнает? Нет, он слишком привык смотреть людям в глаза, а я держался боком, будто изучая в задумчивости облупленный угол прилавка.

Тут же я поднялся и сделал вид, что пошёл за добавкой, но на самом деле встал неподалёку, навострил уши, пытаясь вычленить голос Гурьева из общего гомона.

— Надо прокатиться в одно место, — негромко, но убедительно сказал он отцу. — Дело срочное.

— У меня времени в обрез, — отец поставил кружку на стол. — Я свою часть сделки выполнил.

Гурьев хмыкнул, хлопнул его по плечу — дружески, но цепко, будто обдав холодом.

— Ну ты чего, не отказывай. Сделаем всё быстро. Дело плёвое, сам поймёшь, без тебя никак.

Я видел, как отец прикусил губу, вздохнул, будто проклиная себя за согласие.

— Ладно. Только быстро.

Я двинулся следом, слившись с компанией подвыпивших мужиков, что лениво потянулись на улицу — кто покурить, кто по нужде, ища укромное место за углом в кустах. Сортира в пивнушке отродясь не было.

Я слышал, как Гурьев всё говорил, говорил, заливая в уши отцу медовое словцо. Всё гладко, всё просто, на месте разберёмся, тебе это и труда не составит. Я смотрел на отца и видел, как он сутулится, не хочет идти, как в глубине души не верит тому, как гладко стелет его знакомец, но всё же садится в «двойку» Гурьева.

И тут, словно по сигналу, откуда-то вынырнули те двое. Один — рябой, будто оспой пробитый, второй — с кавказским носом и цепким, прожигающим насквозь взглядом. Они по-хозяйски уселись на заднее сиденье. Я, стоя у стены, укрылся за разномастной толпой мужичков. Даже для маскировки стрельнул у кого-то папиросу. Лениво сунул ее в зубы, но в груди буквально заклокотало. Удивительно, как я не раскусил эту сигарету пополам в тот момент.

Отец оглянулся, губы его шевельнулись, он всплеснул руками. Что-то сказал — возмущённо, резко. Попытался открыть дверь, выйти, но двое на заднем сиденье дёрнули его за плечи. Один мгновенно сунул что-то в бок — не разобрать, нож или пистолет, но своего добились — отец застыл.

Гурьев всё так же ровно, гладко улыбался.

Шины взвизгнули. Машина резко тронулась с места.

Я зло выплюнул папиросу, развернулся, метнулся к своей «Волге». Уже не раздумывал. Всё, что осталось — инстинкт.

Запрыгнул за руль. Завёл мотор и, переключив скорость, втопил газ. Я шёл за ними.

Жигуль Гурьева, издавая натужный вой, рванул вперёд, на удивление резво набирая скорость, будто старое, ржавое корыто вдруг получило второе дыхание. «Волга» еле поспевала, хотя ей положено было бы взять верх. Я вжимал педаль в пол, а в голове ухал набатом один-единственный план: догнать, прижать, выбить из машины и уложить мордой в землю, а там — будь что будет.

Эти ублюдки начнут врать, это понятно. Будут строить из себя честных граждан, случайных людей, которые просто ехали по своим делам. А отец? Что скажет он? Признает, что его забрали силой, или побоится, и его слово утонет в потоке лживых показаний, где будут три голоса против одного? И один из троих — сотрудник милиции, к тому же сынок высокопоставленного полковника. Но плевать. Главное — не дать им уйти.

Преследователи меня заметили. Двести метров. Сто. «Волга» уже было начала сокращать дистанцию, все-таки движок у нее добрый. Но Гурьев знал город как свои пять пальцев. Он нырял в проулки, перескакивал бордюры, уходил в такие места, куда нормальный водитель даже нос не сунет. Машина с хрустом и треском размолола кусты шиповника, пролетела по газону.

Я рванул следом, но, вовремя заметив фонарный столб, вынужден был вильнуть и потерял драгоценные секунды. Чёрт!

Проскочил на красный, распугав пешеходов на зебре, в зеркале заднего вида мелькнули испуганные лица горожан, сжимающих авоськи с хлебом и молоком. Сердце у меня колотилось об рёбра, но времени сожалеть не было. Извините, граждане… действует милиция…

Впереди крутой поворот — Гурьев резко сворачивал, чуть не вынеся боком стеклянную витрину магазина. Я уже шёл за ним след в след. Но он снова вильнул в проулок — и оторвался.

Пока я его нагнал, дома Угледарска уже поредели. Вместо бетонных высоток вдоль дороги сиротливо грудились избушки. Мы вырвались за город.

Куда ты ведёшь меня, гад?

Я видел, как на переднем сиденье маячила фигура отца. Почему он болтается, как кукла с переломанной шеей? Почему не остановит водителя, не вцепится в руль? Ответ пришёл неприятным комом: его ударили. И, скорее всего, вырубили. Жив ли ещё?

Злость хлынула в кровь, обостряя чувства.

Бам!

На очередной колдобине я едва не оставил передний мост, машину дёрнуло, но я не сбавил ход. Мы мчались по грунтовке, и Гурьев ловко объезжал знакомые кочки, я же шёл напролом, не зная местности, и раз за разом попадал в ямы. Дёрнуло раз, другой, кузов скреб по кустикам, а я мысленно молился, чтобы не пробить колесо или картер. Если сейчас что-то сломается — всё. Конец.

— Потерпи, машинка, потерпи… — выдохнул я, торопливо и коротко поглаживая руль после очередного удара, будто Мухтара трепля по спине.

Вдали замаячили руины. Громадный остов заброшенного завода, похожий на высохший скелет исполинского зверя. Окна — пустые глазницы, изъеденные временем стены покрыты подтёками ржавчины, под проломленной крышей торчат рыжие балки, будто сломанные рёбра. Где-то в тени обвалившихся колонн можно разглядеть ржавые силуэты станков, изуродованные десятилетиями запустения.

Машина Гурьева нырнула на территорию. Теперь не уйдёшь, тварь! Я видел, что дорога ведёт только в одном направлении — в мёртвое сердце этого железного кладбища. Выезда другого нет.

Я ворвался следом, и в этот момент раздались выстрелы.

Бах! Бах!

Лобовое стекло с хрустом разлетелось, осыпав меня дождём осколков.

Я ударил ногой по тормозам, мгновенно выжав ход педали до отказа. Машину повело, понесло на щебёнке, колеса размётывали в стороны пыль и камни, а я едва не вылетел в лобовое, судорожно вцепившись в руль, словно в спасательный круг. Гулко ухнуло сердце, и «Волга» встала. В тот же миг я нырнул вниз, на пол. Распахнул дверь, перекатившись, вывалился из машины и укрылся за разломанной бетонной плитой, словно за могильным памятником.

Бах! Бах! Ещё два выстрела — пули со скрежетом прошили дверь. Вот суки! В мою машину стрелять⁈

Я выдернул «Вальтер», рывком снял с предохранителя, загнал патрон в патронник. Пару секунд отдышался, прислушиваясь, и осторожно высунулся из-за укрытия.

«Двойка» стояла чуть поодаль, возле полуразрушенного здания, ржавая, с искорёженным крылом, а рядом с ней трое: Гурьев, рябой и горбоносый. Троица, мать их.

А на земле…

На земле, распластавшись, лежал отец. Суки! Убили⁈ Нет, вижу — он шевельнулся, застонал, попытавшись поднять голову, но Гурьев пнул его прямо по голове. Отец снова упал и замер. Висок залит кровью. Твари!..