Византийские церкви и памятники Константинополя - Никодим Павлович Кондаков

была заделана временно, прежде чем подверглась окончательному исправлению в 1354 году, когда для того был устроен принудительный сбор. Этот паломник видел Софию, ц. Ирины, монастырь Богородицы во дворце, Георгия в Манганах, церковь над источником Христа у стен приморских (Одигитрии?), монастыри Панагран и Панданасый, повествует о крестном ходе с иконою Одигитрии, поминает и знаменитую церковь Néea под именем Еннея Клисия, под Гипподромом ц. Сергия и Вакха, ц. Димитрия, Студийский монастырь (уже реставрированный – «трапеза устроена вельми чудно»), Андрее Критского ц. Тарасия, два монастыря Богородицы, ц. Евфимии, Даниила, И. Милостивого, Марии Клеопины, Феодосии, церковь свв. Апостолов, Пантократор, женский монастырь Константина (?), такой же И. Дамаскина (иначе Кехаритомена, «идеже лежит» Иоанн, по Зосиме), известный монастырь Предтечи, Влахерны, Николая Чудотворца у берега морского и Космидион. Во времена Стефана уже установился обычай поклонения Спасову источнику, вытекавшему у самого морского берега, близ нынешнего Инджили – киоска в приморских стенах, между Топ – капу и Ахор – капу. Назвался ли этот источник Спасовым по соседству с церковью Néea, посвященной Христу, или же по иной причине, неизвестно, но праздник этого источника совершался 6-го августа до 1821 года[158], и во все это время поклонение агиасме имело для греков то же значение, что и для евреев Иерусалимских моление у стен Соломонова храма, т. е. живого воспоминания о столице. Стефан[159] рассказывает об источнике вслед за церковью Георга в Манганах, затем Анны (по берегу) так: «и ту за стеною, над морем, явися Христос сам, и ту церковь наречут: Христос. Стоят множество болящих, и от всех градов привозят, и приемлют исцеления; и ту лежит святый Аверкий, и целовахом тело его. То бо все место подобно есть Соломоновой купели, иж в Иерусалиме». И диакон Игнатий в 1391 году упоминает: «оттуду (от «Девяточинной» церкви, или «Новой базилики») идохом в скрай моря, идеже есть целебный песок, и над ним церковь святой Спас, в ней же есть святой чудотворный образ Господень и святой равноапостольный Аверкий в теле»... Эта церковь Спаса, надо полагать, есть та самая, которую под именем Христа Филантропа помещают именно где – то поблизости от церкви и монастыря Богородицы Одигитрии. Иеродиакон Зосима знает женский монастырь Спаса Милостивого, близ св. Софии: «и есть ту вода святая в нем под церковью; и ту в песок ноги копающе прокаженнии приходят, и ту болящий исцеление приемлют бесчисленно». И дьяк Александр назади Манган видел «церковь Святой Спас: и ту мощи св. Аверкия, и вода целебная туто есть». Лабарт и за ним Паспати[160] и самый источник полагают существовавшим ниже этого монастыря. И, действительно, одна виденная нами икона греческого афонского письма дает замечательно ясную иллюстрацию текстов наших паломников: под стенами города, за которыми виден храм, стоит Христос благословляя; к нему идут две процессии: одна с крестом, другая с иконою Одигитрии; ниже Христа купель, а под нею морской берег, на котором сидят немощные, пришедшие получить исцеление. Очевидно, это замечательная икона Спаса Милостивого.

Во времена Палеологов и в частности в конце XIV века появляется ряд грамот, относящихся к монастырям, их старостам и игумнам. Переименования становятся обычным явлением, и в этом главная причина появления многих, нам неизвестных, имен, данных, однако, не новым постройкам или приделам, а старым церквам. Обычай этот идет рядом с появлением в иконописи и в частности в иконографии Богородицы той игры слов и понятий, которыми позднейшие иконописцы определяли мелкие и нередко случайные частности в манере изображения Панагии. Так из актов узнаем о церквах Панагии Кастелиотиссы, Варангиотиссы (Варяжской = Русской), Павсолины, Эпураниотиссы, Гипсилы, Паракоймомены и пр. и пр. Усилия разобраться в этом материале вряд ли могли бы привести к чему-либо или дать интересные результаты. Так напр. под 1354 годом слышим (едва ли не впервые) о монастыре св. Марты, куда удаляется на покой жена И. Кантакузена, по его отречении от престола, и только показание дьяка Александра (около 1391 г.), что в монастыре «Царицыном, еже именуется Кирмарта (у Зосимы – Герамартас), есть от мощей святого Ивана Милостивого, Марии Клеопове, Апостолов сестре, святой Ирины, Феодосии мученицы, что рогом заклали ю в святой Софии», наводит нас на догадку, что здесь разумеется монастырь св. Феодосии, нам известный, а также и «монастырь Марии Клеопы» другого паломника.

По некоторым отрывочным данным, самый город пострадал еще более, чем церкви и общественные памятники: одно известие под 1401 годом гласит, что столица, после шести предыдущих лет всяких испытаний, опустела, из рая земного превратилась в юдоль печали, а и прежде еще многие участки и кварталы обезлюдели, представляли сплошные пожарища и, как ныне, застраивались наскоро домами в виде безобразных бараков. Некоторым диссонансом звучит известие, что в 1397 г. изготовлен был инвентарь ризницы св. Софии, но с началом ХV века заботы настали иные. Осада, выдержанная в 1422 г., потребовала исправления стен, башен, флота и арсенала. Грекам, или вернее, тому сборному населению столицы, которое культивировалось за два столетия греками и в котором эти последние занимали едва ли более одной пятой, приходилось теперь защищать то, на что они сами, так же как и образованная Италия, в это время учившаяся по – гречески, давно смотрели уже только, как на священное и древнее предание. Это взгляд, проведенный Дукою в его книгах о последних днях Византии, и других лучших историков, как Никифора Григоры, нетерпимо относившихся к новшествам; и, конечно, взгляд паломников, стремившихся в Царьград поклониться его святыне, как и образованных людей Запада. Возвращение греческой Империи в Константинополь после латинского завоевания было восстановлением этого предания и не могло дать жизни государству, заключившемуся в своем центре. Обычное прежде для столицы несчастие – пожар истребил в 1434 году Влахернскую церковь и стал роковым в истории Византии: она так и оставалась разрушенною и, понятно, вид ее навевал те мрачные предчувствия, которые питались, прежде всего, бессилием и беспомощностью всего окружающего. Но защита священного предания в 1453 году вызвала и поддержала героическую борьбу, дала глубокую мысль всякому факту ее последних дней, подняла духовный уровень всей образованной Европы и залегла надолго краеугольным камнем в судьбах православного Востока.

Глава II. Топография церквей Константинополя

А в Царьград бо аки в дуброву внити, а без добра вожа не возможно ходити, а скупо или убого не может видети, ни целовати единого святого, разве на праздник, которого святого будет. Стефан Новгородец.

В общей главе о плане и древней топографии Константинополя