Бизар - Андрей Иванов

– Это было ошибкой! – кричал он. – О, как я мог такую ошибку сделать?! Как я не понял, с кем, с каким идиотом связался! Этот Мишель просто псих! Он просто идиот! Зачем я впутался? Впрягся за этого скота! Зачем я только написал это письмо в Директорат, дурак! Просил поспособствовать в продвижении рассмотрения дела и даже искал ему адвоката! Какой дурак! Зачем? Я только замарал мою репутацию! Теперь менты могут даже в Хускего нагрянуть, проверить, нет ли там его или каких других русских… или кого еще… Хускего на устах, мэн, ты должен быть осторожен. Что там за парни работают у старика? Литовцы? Ты их знаешь? Надежные? Будь осторожен, Юджин, будь бдителен! Смотри, смотри, если какая-то машина странная въезжает…

– Тут каждый день какая-нибудь странная машина въезжает. Всем любопытно посмотреть на хиппанский раек, на ступу, на Будду, на замок… Что мне, от каждой машины, от каждого незнакомца прятаться? Я стану параноиком таким образом! Не так ли?

– Принимая во внимание твое положение, Юджин, я бы так сказал: лучше прятаться, лучше быть параноиком, чем отправиться на тот свет там, дома, понял?!

3

Через три дня Потаповы торжественно въехали в Хускего на трясущейся «жиге», с прицепом, обмотанным толстой желтой веревкой скарбом, из которого топорщился клок синего одеяла. С ними приехал Пол, тоже с прицепом. Нервный, напряженный… губы поджаты… Его качало, волосы плескались; буркнул мне мимоходом, что «помогает» не этому криминалу, а Марии и детям. «А…» – сказал я, изобразил понимание (очевидно, Пол сам и нашептал Михаилу про Хускего, чтобы избавиться от него, – так он припух!). Ирландец хлопал машину Михаила, извлекал вещи, помочился за одно на кусты возле дома, куда было разрешено Потаповым вселиться…

Почему я обо всем узнал в последнюю очередь? Я был зол на всех: на ирландца, на старика… Особенно на последнего. Я злился на него за то, что он позволил ему жить в Хускего! И меня не предупредил… Я действительно зарос мхом в этом замке; мне следовало держать руку на пульсе! Я был бел от ярости, когда – пару часов спустя – подъехал еще и сосед Пола, значительно поотставший, с прицепом величиной с дом. Там было все прочее барахло Потаповых. Там даже был его мопед! Это был воз и маленькая тележка! Настоящий табор. Они разгружались до ночи…

Откуда-то взялся Ванька, юлой вился вокруг Михаила, шестерил, из кожи выворачивался, стелился перед ним, разгружал с маниакальной осторожностью, тенью плыл подле Потапова, а тот его словно и не замечал, под ноги смотрел, надувал губы и деловито что-нибудь крутил-вертел, хапал ручищами вещи, широким шагом вносил в дом комод, громко ступая и прочищая горло. Иван помогал распаковывать. Заглядывал в рот Михаилу. Спрашивал: «Ножом веревку, Мих? Али развяжем, чтоб веревку сберечь?» – «Да ножом, – отвечал углом рта Потапов, – вот еще из-за такой фигни возиться будем! Надо будет, раздобудем… Уж веревку-то…»

Ванька старался угодить на каждом шагу. Варил крепкий чай, крутил сигаретки, пива достал. Потапов вел себя, как блатной после отсидки. Все принимал без единого слова, как само собой полагающееся. Взгляд его был туманный. Устремленный вдаль. Ни на кого вокруг он не смотрел. Важно оглядывал новое обиталище. Только один гневный взгляд бросил в сторону соседей, голландцев. По-воровски пожал мне руку, глядя в сторону, и спросил, не прибрали ли себе голландцы его огородный участок. А потом пошел выяснять, где и сколько квадратных метров ему причиталось. Он уже готов был что-то там сеять, сажать! Это было поразительно! Что могли пятьдесят дней в тюрьме с человеком сделать! Сколько в нем появилось важности! Сколько значительности! Сколько презрения ко всему остальному миру! Слава богу, про меня они быстро забыли. Были вещи поважнее. Коробки, тесемки, пакетики, антенна, проводка, всякая бестолочь…

Целую неделю Михаил с важностью ходил вместе с мистером Винтерскоу по деревне, они говорили по-русски, все вокруг разевали рты, ничего не понимая. Старик знакомил Потапова с каждым представителем коммуны; Михаил пожимал руки, представлялся: «Мишель зе Свипер»[47]. Старик всем говорил, что наконец-то нашел человека… надежного человека… который умеет все: и трактор водить, и корабль построить, трубы прокладывать, печи класть, он починит крышу, он вылечит пилы от ржавчины, очистит лес… и все время говорил – надежный человек… русский… где еще искать надежных людей, как не в России?!.

Я даже смеяться не мог, так мне было противно его появление. «Мишель зе Свипер». Какой дурак! И никто не смеялся – ни над стариком, ни над Мишелем. Михаила серьезно приветствовали, приглашали, выражали надежды на улучшение. Я даже краем уха ухватил обрывок разговора между Басиру и Ивонной.

– Ну, может, что-то да изменится к лучшему теперь, – сказала тетушка, поглядывая на то, как старик вел в замок Михаила. Басиру кивал, Ивонна продолжала: – Может, начнется реконструкция замка…

– Может, наладятся отношения между коммуной и Винтерскоу… – говорил Басиру.

Это было хуже всего! Я ожидал, что Потапова быстро вычислят и выставят из коммуны.

«Ладно старик, – думал я, – он слепо любит русских. Но Ивонна?.. Эдгар?.. Гюнтер?.. Ау, ребята?!»

Как матерый клещ, Потапов въелся в рыхлую сердцевину коммуны, прирос, присосался, строил планы, плел паутину, был в курсе всех интриг, сидел на собрании в уголке и тихо улыбался, посверкивая узенькими глазками.

Ивонне в лоб пообещал ремонт крыши. Она застонала:

– Да уже десять лет ждем, когда придет кто-то и сделает.

– Сделаем, тетя, сделаем, – заверял ладошкой Потапов, подмигивая Басиру, африканский великан тоже улыбался, пасуя перед русским. Мишка сказал, что без проблем уладит этот вопрос: – Крыши в Сибири – наша специализация! Дорогая тетя, мы вам такую крышу справим, раз в год топить будете! Больше не потребуется!

Все всплеснули руками. Старик торжествовал: «Я обещал вам царство небесное?.. Вот оно!..»

Потапов разузнал, кто у него были соседи. Разобрался с голландцами: бельевой веревкой поделил огород. Погнал все семейство вниз по тропинке к домику Гюнтера. Заставил жену восхищаться старинным колодцем. Пока Маша с Иваном и Лизой плевали в колодец Гюнтера, Потапов с Адамом на плечах наплел немцу чего-то такого фантастического про компьютеры, что тот после этой беседы долго говорил о необычайных познаниях Михаила в этой области. Все потому, что никто в Хускего не шарил в электронике, немцу не с кем было лясы точить, для него Михаил стал отдушиной (носителем дигитальной тайны). Все от скуки, все глупости в жизни случаются только по этой причине! Они обменялись какими-то дисками, договорились о долговременном сотрудничестве, и Михаил погнал свою семью вверх по тропинке. Возле домика Клауса ему уже не пришлось стараться; Маша и Лиза сами без понуканий пришли в бурный восторг от огромного сада, который разбил старый инвалид. Клаус здорово поработал – не верилось, что инвалид. С лопатой и скребком мелькал целыми днями, а как наступал день инвалидной комиссии, серел, кривился и с квадратной деревянной спиной медленно направлялся к такси (оплату за проезд ему возмещали). В саду Клауса было цветов больше, чем в копенгагенском ботаническом саду! Ему отовсюду привозили клубни, и он их сажал. У него даже чилийские перцы росли и пейот, который привез Иоаким из путешествия по Мексике! Такое было у Клауса хобби.

Потирая ручищи, Михаил сыпал словами, нагружал Клауса породами земли и клубнями, завалил сказками о волшебном навозе по самую бороду! От изумления у Клауса шевелились шнурки на рваных кедах. Такого болтуна он еще не встречал. Настоящий экскаватор! В конце своего монолога Михаил подарил Клаусу книгу, которую нашел в своем доме и которая как бы кстати была у него с собой; книга та была про никому ненужные карма-йогу и фэн-шуй. Клаус с улыбкой принял подарок и тем же вечером стопил его в своем камине, покачивая головой.

– Ой-ой, – вздыхал он, – кто к нам приехал! Ну и тип! Ой-ой-ой, это такой фускер[48]. Ой, мистер хлебнет с ним горюшка…

Мишель всем предлагал что-нибудь починить, в чем-нибудь разобраться, втереть чакры или почистить ауру. Он говорил, что читал судьбу по брошенным шейным позвонкам старого гуся. Он обещал мистеру Скоу залатать крышу замка, построить новую крышу над его свинарником, починить отопительную систему (и даже копался в бойлере!), обещал построить библиотеку в хлеву, сделать баню в подвальной прачечной замка, возвести оранжерею на месте свалки и на камнях разбить фруктовый сад!

Патриция сказала Жаннин: «Too good to be true». Жаннин сказала Патриции одно слово – «филу»[49].

Потапов хотел как можно скорей обзавестись собственной недвижимостью. Полагаю, дом в эфемерной коммуне был частью его стратегического плана зацепиться в Дании (начнут выдворять, а у него – дом!). Пообещал бывшей хозяйке – она жила у черта на куличках в похожей коммуне – рассчитаться в течение трех месяцев: по пять тысяч в месяц, – и начал откладывать.