Страсти по Веласкесу - Валентина Демьянова

— Действительно усадьба или только так говорится?

— А вот поехали со мной и сама все увидишь, — хитренько улыбнулась она и со вкусом затянулась до отвращения вонючей сигареткой «Родопи». Вежливо подождав, пока я перестану кашлять, она продолжила:

— А деревня называется Зубовка. Знаешь такую?

— Слышала, — отозвалась я. — Место не из дешевых. Видно, ваша хозяйка действительно богатая дама.

— Теперь, когда муж преставился, и правда богатая, а раньше как все мы была, — пренебрежительно хмыкнула девушка.

— Муж от старости, что ли, умер?

— Да нет, помогли…

— Убили? — охнула я и в ужасе закатила глаза.

Разговорчивой Люсе такая реакция пришлась по душе, и она с довольным видом кивнула:

— В точку! Убили!

— Какой ужас! Интересно-то как! Расскажите подробно! — попросила я.

Люся, похоже, и сама была не прочь посудачить, поэтому ломаться не стала и, раскурив очередную вонючку, начала обстоятельно излагать:

— Хозяин последнее время сильно болел. Чем конкретно — не скажу, не помню просто. Название там какое-то длинное и мудреное. Наши бабы говорили, да я внимания не обратила. Оно мне надо? Чувствовал себя он хреново, на работе не появлялся, все дела передал жене.

— У него был рак?

— Да нет! Я ж говорю, что-то мудреное! С постели Аркадий Егорович, конечно, не вставал, но болезнь была не смертельная. При нормальном уходе он еще долго протянуть бы мог, но ему помогли, и все отошло Ленке Соловьевой.

— А почему ты ее так называешь… неуважительно?

Люся повернулась всем корпусом в мою сторону и посмотрела как на больную:

— Потому что он — Фризен, а она — Ленка Соловьева, и женаты они были всего ничего. Пришла к нам работать и вытащила свой счастливый билет. Такого мужика отхватила!

— Повезло, значит.

— Наши клуши тоже так говорят, но я с ними не согласна. Считаю, Ленка этот приз заслужила! Она его, можно сказать, зубами выгрызла!

Что ответить на это заявление, я не знала и потому благоразумно промолчала. Люся покосилась на меня и сердито спросила:

— Не согласна?

— Как я могу быть не согласна, если я никого из этой истории не знаю?

Люся оказалась по характеру девушкой отходчивой и тут же покладисто согласилась:

— Ах да! Конечно! Не бери в голову! Это я к тебе по инерции прицепилась. Привыкла с нашими бабами спорить. Они Ленке люто завидуют, вот и болтают всякие глупости. А я по-другому считаю. Просто так ведь никому не везет. Везение нужно заслужить! Верно?

Я согласно кивнула, и довольная Люся, не забыв снова закурить, пустилась в объяснения:

— Я вот как рассуждаю. Во-первых, Ленка красавица. Тут двух мнений не может быть. Понимаешь, не хорошенькая, не смазливенькая, а настоящая красавица. Без балды. И не просто красавица! В ней есть шик. Порода. Правда, откуда у девчонки из нищей семьи это взялось, для меня загадка. Но это есть, и оно работает. На все сто!

— Кто ее родители?

— Неизвестно. Про нее никто ничего толком не знает. Ленка про себя никогда ничего не рассказывала. Даже когда наши бабы ей в лоб вопросы задавали, она умудрялась отмалчиваться или от ответа уходить. Кстати, еще одна из причин, почему ее у нас не любят.

— С чего ж ты взяла, что она из бедной семьи?

Люся самодовольно усмехнулась:

— А я наблюдательная, знаешь, и любопытная очень. Там словечко услышу, здесь в щелочку подсмотрю, и уже что-то понятно становится. Как Ленка не скрытничала, а кое-что в разговоре проскальзывало, и это кое-что наводило на мысль, что раньше ее жизнь не была особо сладкой. И потом… когда она к нам пришла, от нее бедностью пахло. Замаскированной, тщательно скрываемой, но бедностью. Меня не проведешь, я сама нищая, так что чужую нищету за версту чую.

— Если ты такая смышленая, так, может, знаешь и за что хозяина убили?

Люся энергично тряхнула разноцветными кудрями:

— Нет, этого не знаю. Врать не стану.

— Жена постаралась?

Мое предположение рассмешило Люсю, и она фыркнула:

— Ленка? Да зачем ей?

Я пожала плечами, а Люся сказала:

— Уж не знаю, кто это сделал, но точно не Ленка. У нее и так все путем было. Андрей Егорович болел, она фирмой заправляла, все деньги у нее в руках были. Чего еще нужно? А теперь, после его смерти, неизвестно, как все обернется. У него ведь дочь от первого бака имеется. И то, что эта щука на имущество претендовать будет, ясно как божий день. Нет, Ленке его смерть не нужна была.

— А как насчет дочери?

— Лизка?

Люся ухватилась за лиловую прядь своих разноцветных волос и, задумчиво наматывая ее на палец, углубилась в размышления. Боясь помешать, я тоже молчала. Когда Люся наконец заговорила, голос ее был печален:

— Что касается Лизки, так она вполне могла это сделать. Очень неуравновешенная девица. У нее настроение менялось каждые пять минут. Только что она тебя любила, теперь уже терпеть не может.

— А с отцом у нее какие отношения были? Его она любила?

— Нинка, наша секретарша, на всех углах кричит, что да. Только, по-моему мнению, это все ее собственные иллюзии. Если требование денег есть проявление любви, значит, Лизка отца просто обожала.

— Он ее содержал, и, значит, ей, как и Елене, невыгодно было его убивать.

— По уму-то оно так, но Лизка с умом не дружит. У нее в голове такие фазаны гуляют, что ей не до рассуждений. Под горячую руку может и шлепнуть.

— Считаешь, дочь?

— Да ничего я не считаю! — неожиданно рассердилась Люся. — Тут на кого угодно думать можно. Если на то пошло, хоть на ту же Нинку… Ее в момент убийства в офисе, между прочим, не было. Утверждает, что была у зубного. Зубы она уже какой день лечит, а это кто-нибудь проверял?

— А ей зачем патрона убивать?

— Это он сейчас патрон. А раньше… до появления Ленки… у них с Андреем Егоровичем очень даже теплые отношения были… недаром они с Ленкой друг друга терпеть не могут.

Люся презрительно скривилась:

— Смотреть на них смешно. Особенно на Ленку. Нинку хоть понять можно. Столько сил и времени на патрона ухлопала, а все впустую. Как пришла в нашу контору в штопаных колготках и дешевеньком платьишке, так в них и уйдет. Ей есть от чего злиться. А Ленка-то чего? Всего ж добилась!

Люся замолчала, мрачно попыхивая сигаретой. Я уж было решила, что она выдохлась, но девушка вдруг хихикнула:

— А в день убийство вообще смешно получилось. Не успела Ленка умотать на переговоры, как Нинка тут же следом слиняла. Сказала, талончик у нее к зубному, посадила меня на свое место в приемной и убежала. Она, естественно, рассчитывала вернуться раньше Елены, а та возьми да и появись в четыре! Заходит в приемную, а Нинки-то нет! На ее месте я восседаю. Представляешь картинку?

Воображение у меня живое, и я не смогла удержаться, рассмеялась.

— Вот, — довольно кивнула Люся. — Веришь, Ленка аж зашлась от злости: «Почему ты здесь? Нина где?» — шипит. А я тут при чем? Мне бояться нечего, поэтому спокойненько так отвечаю: «У зубного». Ленка как услышала это, так ее и повело. Побелела вся и, как была в плаще, так, не раздеваясь, плюхнулась на стул. Представляешь, сидит и молчит. Что уж она там думала, не знаю, но я тоже молчала от греха подальше. А она вдруг очнулась и как рявкнет: «Кофе принеси!» Ну, я к девчонкам сгоняла, у них всегда чайник горячий, притащила чашку растворимого. Подаю ей, а у нее руки трясутся. Ленка в блюдце вцепилась, а оно ходуном так и ходит. И вдруг… бац! Чашка соскользнула с блюдца и на плащ. А пыльник-то, мама дорогая, белый!

Люся захохотала во все горло, и чувствовалось, что воспоминание об этом доставляет ей огромное удовольствие.

— С чего это она так разнервничалась?

— Из-за Нинки! Та на каждом шагу подчеркивает, что Ленка не хозяйка на фирме. И тут ушла, не спросив разрешения, Ленка это расценила как вызов и, естественно, психанула. В результате Нинка получила выговор, а Ленке пришлось срочно переодеваться. Бабская война.

— Домой съездила?

— Зачем? У нее в комнате отдыха гардероб с нарядами. На всякий непредвиденный случай.

— А Нина во сколько вернулась?

— К концу рабочего дня. Почти в шесть.

— Не сказала, почему задержалась?

Люся хитро прищурилась:

— Зуб пришлось рвать.

Только я собралась спросить, что означает эта ее странная гримаса, как Люся заорала:

— Эй, ты не туда свернула! Нам в конец улицы, к тому дому, что у леса.

До самого дома ехать я отказалась. Выгрузив Люсю и ее поклажу на перекрестке, я на прощание поинтересовалась:

— Почему у тебя было такое странное лицо, когда рассказывала про Нину и поликлинику? Ты ей не веришь?

Люся замедлила шаг и бросила через плечо:

— А я никому на слово не верю. И тебе в том числе!

— Учтем, — процедила я, поворачиваясь к ней спиной и усаживаясь в машину. Пока не свернула за угол, в зеркало хорошо было видно, что тяжелая ноша не мешала недоверчивой Люсе время от времени останавливаться и смотреть мне вслед.