Манускрипт египетского мага - Мари Тегюль
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Здравствуй, Сико! — приветствовал Кикодзе духанщика. — Вчера говорили в Тифлисе, что у тебя замечательная форель. Вот мы с приятелем из Петербурга и решили заглянуть к тебе и отведать форели. Знакомьтесь, граф, это знаменитый Сико, у него замечательный духан.
Ник с улыбкой кивнул духанщику и представился, четко и ясно:
— Кефед-Ганзен.
Духанщик и глазом не моргнул, а почтительно кланяясь повел гостей к раскидистому каштану, под которым двое его слуг уже накрывали на стол. Проворная служанка принесла глиняный кувшин с водой, миску и полотенце, чтобы гости могли освежиться с дороги. И пока Ник и Аполлинарий рассаживались, на стол были уже поставлены кувшины с вином, горячий лаваш, масса разнообразной зелени, ореховая подливка к форели и, наконец, сам Сико торжественно принес блюдо с форелью, от которой поднимался пахучий пар. Отведав форель, Ник понял, что он никогда не ел такой роскошной рыбы. О чем и сообщил Сико, который время от времени появлялся перед ними, чтобы проверить зорким взглядом, все ли в порядке на столе. Прошло около часа, когда, поблагодарив хозяина, гости стали подниматься. Тут Сико предложил показать им садок, в котором плескалась форель. Кикодзе прошел немного вперед и в этот момент Сико сунул Нику запечатанный конверт со словами: «Дама просила передать». В следующую минуту он уже рассказывал Кикодзе как устроен его садок и откуда ему привозят рыбаки живую форель. Ник немного отстал и быстро распечатал конверт. В нем корявыми буквами, видимо, наспех было написано: «Я в безопасности. Он безумен. Абастуман. Арг.». И больше ничего. Ник сунул записку в карман и присоединился к Кикодзе.
Через полчаса они уже возвращались в Тифлис. В коляске Ник протянул листок с письмом Кикодзе и тот, прочтя его, шепотом сказал:
— Понятнее все происшествие не стало. Кто же этот «он»? И в чем выражается его безумие? Интересно, почему Аргутинский считает себя в безопасности. Полагаю, что конечной целью их путешествия является Абастуман. Что еще непонятнее. Абастуман довольно хорошо охраняется, там достаточно полиции и местной, и из Тифлиса. И агентуры там хватает. Я думаю, что если они доберутся туда, то там и вправду за жизнь Аргутинского можно не опасаться. Но и нам, видимо, следует торопиться туда. Я сегодня испрошу разрешение у князя Вачнадзе и завтра мы сможем уехать. Как вы полагаете?
— Думаю, что это здравое суждение, — задумчиво сказал Ник. — Теперь уж очевидно, что с доктором Серебряковым встречался «призрак». А я опростоволосился. Хотя какие-то сомнения у меня уже были. Но не понимаю, что, этот человек, этот «призрак», послушался совета доктора Серебрякова? Что-то там было не так во время его встречи с Серебряковым. Мне показалось, что Серебряков чем-то раздражен. И это желание непременно ехать в Абастуман… Ловко было подстроено, чтобы рекомендацию ехать в Абастуман он получил бы от человека со стороны в моем присутствии. Но таким образом я уже мог знать, что он едет туда. Зачем же тогда этот маскарад с переодеванием? Аргутинский, видимо, является его заложником. А в Абастумани бывает практически весь двор и вся императорская семья. Нет, ехать надо непременно. Вся эта история мне все меньше и меньше нравится. Надо встретиться сегодня с Лили и спросить у нее, что же такого было на той картине, которая исчезла из дома Аргутинских. Да, и что этому «призраку» нужно было от меня? Почему он следил за мной? И какая же в конце концов связь с дочерью персидского консула и всей этой историей?
Ответов на эти вопросы пока не было.
Близился вечер, когда Ник снова оказался дома. Приведя себя в порядок после дороги, он решил подняться к Елизавете Алексеевне. Написав ей записку, он отослал ее с Петрусом, а сам сел в глубокое кресло и не заметил, как задремал.
* * *
Его разбудил Петрус.
— Уже шесть часов, — озабоченно зашептал он, — дама ждет.
Ник быстро переоделся и поднялся к Елизавете Алексеевне. Она встретила его сама и на извинения замахала руками. Вид у нее был озабоченный.
— Дорогой Ник, — зашептала она, — что-то странное происходит в городе. Неожиданная кончина графа де Тулуз-Лотрека, правда, он давно болел артритом и очень мучился болями. Говорят, что он покончил с собой из-за этих болей. Ему не помогал даже морфин. И неприятная история с малышкой Фархандой, дочерью милейшего человека, персидского консула. И эта история с Лили…
— Да, а где она? — спросил Ник, оглядываясь по сторонам.
— На балконе, она любит там сидеть, когда бывает у меня. Идите туда, а я пока займусь чаем.
Ник вышел на балкон. Лили сидела в кресле-качалке, на плечах у нее была шелковая шаль. Она тихонько покачивалась, закрыв глаза, задумавшись и не замечая, что кто-то вышел на балкон. Полюбовавшись этой безмятежной картиной, Ник взял венский стул и сел рядом. Лили вздрогнула и открыла глаза.
— О, это вы, Николай Александрович, — воскликнула она, зарумянившись от смущения, — а я была так далеко отсюда и не заметила, когда вы вышли на балкон.
— Только сию секунду, — успокоил ее Ник.
— Вы знаете, — задумчиво сказала Лили, — я очень люблю этот балкон. Он мне кажется волшебным. Я часто представляю себя на нем, в этом кресле, и у меня бывает ощущение, что я и вправду здесь. Елизавета Алексеевна смеется надо мной и говорит, что иногда кресло-качалка начинает качаться само по себе и тогда она знает, что я мысленно на этом балконе.
— Да, — удивленно сказал Ник, — я, кажется, был свидетелем такого случая. Лили, вы очень сложный человек.
— Ой, нет, — испугалась Лили, — я просто фантазерка.
— Лили, — сказал тихо Ник, наклоняясь к девушке, — вы не помните, что за портрет висел в гостиной у Аргутинского в гостиной, в простенке между окнами?
— Да, конечно, я знаю его прекрасно. Это замечательный портрет. Я могу рассматривать его часами. И каждый раз нахожу детали, которых не видела раньше. Но почему вы говорите о нем в прошедшем времени?
Ник замялся, но устремленный на него взгляд ясных глаз Лили
