Романс для вора - Б. Седов

Безродный вернулся за стол, взял в руки карандаш.

— Хорошо ты все изложил, убедительно. Да вот только толку не вижу от твоих стараний.

— Товарищ генерал-майор, — твердо сказал Боровик, — я привык отвечать за свои действия. Ситуация сложная, за один день не распутать. Необходимо тщательно допросить всю охрану, надзирателей, восстановить мельчайшие подробности каждой секунды того вечера.

— Как ты говоришь — привык отвечать? — спросил Безродный. — Ну что же, это справедливо…

Карандаш в руках Безродного застыл в воздухе.

— Эх, Саша! И дело-то ведь какое ответственное, серьезное! В полном смысле этого слова государственной важности дело. На таком деле можно и звездопад себе на погоны заслужить, а можно и вовсе звездочек этих самых лишиться. Тут уж, как говорится, либо грудь в крестах — либо голова в кустах.

«Вот тебе пряник — вот тебе и кнут», — подумал Боровик.

— А можно и вовсе жизнь поломать и себе, и своим близким. Если, скажем, в срок не уложишься. Да и что такое жизнь человеческая по сравнению с интересами страны, народа? Былинка на ветру.

Безродный чмокнул губами, покачал головой.

— Ладно, Саша, иди работай. Помни, что каждая минута на счету! На тебя одна надежда, смотри — не подведи.

Боровик встал и вышел.

Карандаш с хрустом переломился в руках Безродного. Он с досадой посмотрел на обломки и швырнул их в корзину для бумаг.

— Работай, Саша, работай, — пробормотал он, — о себе не забывай…

Глава 4

ПРОГУЛКА В БАГАЖНИКЕ

Обмен информацией в отечественных тюрьмах во все времена был налажен безукоризненно Ползли по протянутым между окнами ниткам малявы, летели за ограду письма-шарики, выдуваемые через свернутые в трубку газеты, — и никакое самое строгое начальство ничего с этим поделать не могло. Сколько ни махали надзиратели метлами, остервенело сметая со стен паутину бесчисленных «дорог» — все напрасно. Пройдет каких-нибудь пара часов — и «дороги» опять тут как тут.

Ну а уж когда появилась мобильная связь, то и надзиратели дрогнули под неукротимым напором всепобеждающего рынка…

«Кресты» в этом смысле не были исключением.

О побеге Чернова в большинстве камер узнали почти сразу.

Везде только об этом и говорили — радовались позору ментов, обсуждали возможные варианты, делились воспоминаниями.

Доверенные люди смотрящего Мельника тщательно фильтровали всю эту болтовню. К тем, кто действительно что-то видел, подсаживались. Заводили конкретный разговор о деталях. Добытая таким образом информация неуклонно стекалась к Мельнику, а он обдумывал ее и делал выводы.

Поганое это, конечно, дело, вора недостойное, — кума тешить.

Да ведь делать нечего — загнал в угол гад Валуев, придется терпеть до поры — вон даже в церкви радетелям за общее благо грехи отпускают.

Постепенно мозаика сложилась в четкую картину.

Ну и ну!

Мельник даже присвистнул от удивления и прикинул, что пора отправляться на прием к начальнику. Однако проситься к куму в гости — это уж совсем в падлу. Дойдет до зоны — прощай, авторитет, сварочный электрод в башке или полотенце с узлом-удавкой на шее обеспечены.

Мельник подумал и приказал сокамерникам устроить махаловку пошумнее. Когда в камеру ворвались надзиратели, он объявил себя ее зачинщиком, после чего, довольно усмехаясь, отправился в карцер.

Имеющий уши да услышит.

Если гора не идет к Магомету, то умный хачик должен прогуляться сам.

Полковник Валуев дураком никогда не был, разве что в раннем детстве, когда мечтал стать продавцом газетного киоска, — однако это быстро прошло. Поэтому когда ему доложили, что смотрящий Мельник ни с того ни с сего обосновался в карцере, он сразу понял, что к чему.

Есть контакт!

Наверняка нарыл что-нибудь, умывальников начальник и мочалок командир.

Ну что ж, мы нашу гордость припрячем до поры до времени, не до нее сейчас. Пойдем навстречу. То есть на встречу. А уж потом посмотрим, кто еще набегается до посинения. Ой, не понравится тюремной братве, если она узнает, что смотрящий у начальника ищейкой промышлял!

Теперь вы, гражданин Батурин, у нас вот где!

Валуев крепко сжал волосатый кулак, внимательно осмотрел его со всех сторон и, убедившись в том, что кулак выглядит, как всегда, внушительно, направился в карцер.

Карцер представлял собой клетушку без окна площадью примерно шесть квадратных метров. Освещен он был, как операционная в хорошей больнице, — пятисотваттная лампочка солнцем пылала под потолком день и ночь, чтобы нарушителям режима жизнь медом не казалась. Интерьер изысканностью не отличался — шершавые бетонные пол и стены, у противоположной от входа стены голые деревянные нары.

На нарах — Мельник.

Валуев кивнул сопровождавшему его надзирателю, чтобы тот вышел. Надзиратель, звеня ключами, молча удалился в коридор и плотно прикрыл за собой массивную железную дверь с глазком и кормушкой.

— Ну? — спросил Валуев, остановившись прямо под солнцеподобной лампочкой. — Что скажешь?

Он отметил про себя, что Мельник даже и не подумал встать.

Ничего — запишем, потом сочтемся.

— Молодец, начальник, — протянул Мельник, глядя в угол, — я так и думал, что догадаешься.

— Хорош героя корчить! — потерял терпение Валуев. — В камере перед своими уродами синими будешь комедии ломать! Говори, что знаешь!

Мельник поморщился, пожевал губами.

— Ладно, — наконец сказал он нехотя, — люди говорят, видели кое-что.

— Что?!

— По всему выходит, что человечка-то твоего артист увез.

— Врешь!

— Начальник, мне врать при таких раскладах не с руки. Говорю — люди видели. Видели, как под конец разгуляева он к херне этой намылился. Ну, где ящики с динамиками. А после его уже нигде не было, и со двора он не возвращался, точняк. Ящики здоровые — в любой ложись, как в ванну. Вот и думай.

Повисла пауза, во время которой Валуев напряженно ворочал мозгами.

Блядь!

А ведь так оно и есть!

Не удержавшись, Валуев врезал по стене кулаком.

— Ну артист, сука! Подвел-таки под монастырь… — злобно выдавил он и, потирая ушибленный кулак, с ненавистью помотрел на Мельника.

— Кто из твоих гавриков ему помогал?

— Никто. Сам сказал — чужой он нам. С какой стати геморрой наживать?

Валуев поостыл.

— Ладно, молодец. Возьми с полки пирожок. От карцера я тебя освобождаю.

— Э, нет, начальник, — усмехнулся Мельник, — оставь. Я уж лучше досижу, что положено, а то по хатам слухи быстро бегают, сам знаешь.

Валуев внимательно посмотрел на него, смахнул пот с плеши, которую успела изрядно подрумянить пятисотваттная лампочка и, невесело вздохнув, постучал в дверь.

— Хер с тобой, сиди, — нехотя буркнул он через плечо, выходя, — скажу, чтобы свет тебе на ночь выключали.

По пути к себе в кабинет Валуев с трудом удерживался от того, чтобы перейти на бег трусцой. Теперь главное — срочно доложиться наверх, любой ценой опередить этого майора из УБОПа, который целый день болтался по изолятору, вынюхивал, выспрашивал. Вылетела из головы его фамилия — Боровик, что ли? Да, точно, Боровик. И ведь не избавиться было от этого Боровика — как же, прикрыт приказом из управления! Знать бы, что он там нанюхал.

Валуев ворвался в кабинет, схватил трубку, быстро набрал знакомый номер.

— Товарищ генерал-майор? Докладывает полковник Валуев. Василий Кимович, есть ценная информация, мое расследование дало результаты.

Выслушав доклад полковника Валуева, генералмайор Безродный призадумался. Дело принимало интересный оборот.

Весьма интересный.

Так.

Очень хорошо, что Самоедов ввиду напряженности текущего момента решил задержаться в Питере на несколько дней. Сейчас самое время еще раз повстречаться, обсудить новые обстоятельства. Пожалуй, лучше всего сделать это там же, где и в прошлый раз, у Петрова в «Пульсе» — и помещение подходящее, хорошо оборудованное, да и Петров небось переживает, ждет новостей.

Тоже мне, региональный босс…

Безродный усмехнулся, полистал ежедневник, отыскивая питерские координаты Самоедова. У Самоедова губа не дура, обосновался не где-нибудь, а в гостинице «Кристалл-Палас», прямо на Невском.

Ну что ж, имеет право, да и до «Пульса» рукой подать.

Когда через пару часов Безродный вошел в кабинет Сергея Ивановича, Самоедов был уже там. Все было, как в прошлый раз, — закрытые наружные ставни, полумрак, мягкий свет зеленой лампы, в углу кадка с экзотическим растением диффимбахией. Безродный машинально покосился на нее — молодцы, самоедовский окурок уже убрали.

— Ну давай, радуй, Василий Кимович, — нетерпеливо приветствовал его Самоедов.