Бурят (СИ) - Номен Квинтус

— Нет.

— Вот и отлично. Я сегодня все же отъеду в Белосток, там нужно наши уже государственные органы наладить. А вы тем временем… да, кстати, если Ильич ваш снова поднимет вопрос о паровозах, то передайте ему, что Забайкальская республика готова поставить до двух тысяч паровозов в течение года, причем по цене не свыше пятидесяти пяти тысяч рублей за каждый. А если он вас не послушает… да, хотел спросить, но все забывал: вы не нашли, куда делся этот ваш паровозный гений? Он мне кое-что пообещал, но я его уже третью неделю нигде застать не могу…

Глава 12

В Белостоке у Николая Павловича дома не было, там когда-то жила его несчастная супруга. И в доме тестя он и бывал-то лишь пару раз — но что-то, спрятанное в глубине души, его туда тянуло. И, приехав в город, он первым делом направился к дому своей жены. Но подойдя, увидел, что там живут какие-то люди, причем, судя по одежде, к семье полковника Рукавишникова ну никак не относящиеся.

Несмотря на войну и шастающие туда-сюда войска в городской управе бюрократия работала прекрасно и уже через полчаса Николай Павлович получил полную информацию и о нынешних хозяевах особняка, и даже о том, как они хозяевами стали. А затем в сопровождении четырех своих помощников-бурят и полковника Малинина, который сейчас везде сопровождал его, видя, что Андреев находится в каком-то непонятном настроении, вернулся и вошел в этот старый дом.

— Кто ви такой и што вам таки надо? — заверещал пожилой нынешний его хозяин, но Николай Павлович молча ходил по дому и осматривал совершенно незнакомую обстановку. А затем, увидев большое зеркало, закрепленное на невысоком комодике (причем и рама, и комодик выглядели на удивление обшарпанными, даже одна дверца комодика отсутствовала) молчание прервал. И, указывая на зеркало рукой, первый раз за время осмотра обратился к суетящемуся под ногами мужчине:

— Откуда у вас это зеркало?

— Я купил его на рынке, перед войной еще купил.

— А что это за надпись? — он указал рукой на нацарапанные на боковой стенке комодика буквы З и Р.

— А вам что за дело? — попытался огрызнуться старик, но, увидев взгляд Николая Павловича, все же поспешил ответить:

— Это цифра «три» и латинская буква. Это моя третья дочь написала, когда маленькой еще была, ее Пнина зовут. Решила, что зеркало ей в приданое пойдет, вот и отметила.

— Этого мерзавца повесить на осине, — Николай Павлович повернулся к бурятам, — жидов сейчас же из дома вышвырнуть в чем есть, всё их барахло сжечь. Если они до темноты останутся в городе, тоже повесить.

— Николай Павлович, — поинтересовался Малинин, — а что вас заставило… принять такое решение? Насколько я понимаю, этот дом был ранее собственностью ваших родственников, но…

— Мне еще Александр Христофорович говорил… то есть не лично, конечно, а родственник его пересказывал, как в Царстве Польском после их бунта жиды дома захватывали. Шляхту-то мы изрядно проредили, многие по каторгам разъехались, и по закону дома их в казну отойти должны были. Но тут внезапно появлялись жиды, показывали закладную на дом, чаще просроченную, но наибольшее на неделю-две, и дом себе как заклад забирали. Позже то же проделывать стали когда домовладелец, близкой родни не имевший, помирал. А этот жид дом по такой закладной в собственность получил в восемьдесят шестом году. Не думал я, что они такое проделывать столь долго продолжат…

— Но ведь закладная и настоящей быть могла? — решил успокоить Председателя правительства пожилой жандарм.

— Рукавишниковы могли из своих средств половину города купить, им дома в заклад давать без надобности. К тому же они их служивых дворян.

— И что?

— Анатолий Александрович при нужде мог даже у императора денег взаймы попросить — и получить их, а брать деньги у жида — это невместно совершенно, против дворянской чести такое. Посему вывод простой: закладная подложная. Опять же, даже если дом в заклад по какой-то ну совершенно неотложной нужде и отдал бы он, то уж наверняка без прочего имущества, да и не хватило бы у жида денег это зеркало в заклад взять.

— А что за зеркало особое?

— Венецианское, начала восемнадцатого века, а надпись моя… родственница на нем оставила, Зинаида Рукавишникова. Отец ее тогда ей такую трепку задал! Такую… что стала она семейным преданием. А цена зеркалу сто лет назад была немалой, за него полторы тысячи лобанчиков отдали. А нынче даже в золотых рублях оно встанет тысяч в пятьдесят, а то и поболее: таких уж лет сто вообще не делают. Вы не знаете, где здесь можно краснодеревщика найти?

— Понимаю вас, но не могу не заметить, что наказание вы выбрали несколько несоразмерное.

— Соразмерное, более того скажу: только так с ворами поступать и надо, иначе ведь вообще все раскрадут. Я вас отдельно попрошу все такие закладные за последние лет… семьдесят изыскать и воров и потомков их из украденных домой выгнать. Эти богатые жиды ведь не понимают: если они по-прежнему всех вокруг обворовывать продолжат, то скоро народ против них восстанет и жидов всех, а не одних богатеев, здесь больше не будет. И рады будут те, кто успеет просто убежать.

— Я… я понял. И краснодеревщика вам изыскать постараюсь.

Полковник Малинин пока остался в Белостоке: ему предстояло еще очень многое здесь сделать. А Николай Павлович в городе надолго не задержался, уехал — оставив Николаю Андреевичу прекрасно исполненный чертеж и рисунок, показывающий, как должно выглядеть восстановленное зеркало. Приведя этим рисунком старого жандарма в немалое изумление: ну откуда тому было знать, как тщательно будущих инженеров обучали рисованию в первой половине прошлого века?

Из Белостока Николай Павлович поехал не в Москву, а в Псковскую губернию, где — в сопровождении полуэскадрона монголов и бурятов — посетил небольшую деревушку. То есть небольшое село, которое стало уж совсем небольшим: кроме церковки там стояло два дома, причем один, возле церкви стоящий, уже почти развалился. А из второго навстречу гостям вышел высокий и совершенно седой и сильно прихрамывающий старик:

— Что вы ищите? Кто вы? — а затем, внимательно оглядев сидящих неподвижно на лошадях бурятов, добавил: — Здесь нет дацана, вам неверно сказали.

— Мы это знаем, — ответил ему Николай Павлович, соскакивая с коня. — Разрешите представиться: Андреев Николай Павлович, подполковник Андреев. Что смотрите? Я в бабушку Андаму пошел.

— Ну… тогда понятно, а то я, признаться, удивился: бурят-бурятом, а туда же: Андреев. Родня, стало быть? — улыбнулся старик. — А я — Андреев Константин Александрович, в некотором роде владелец сих угодий. Вы часом не внуком мне приходитесь? А то я всех их и не упомню.

— Я, в некотором роде, потомок Павла Васильевича, а вы, если не ошибаюсь, сын Александра Васильевича?

— Да, именно так и есть. Стало быть, вы внучатый мой племянник…

— Костик, да сколько же тебе лет? — не удержался Николай Павлович.

— Весной восемьдесят вторые именины справил…

— Как же время-то быстро бежит… а тебя тут не обижают?

— Отнюдь. В войну германцы сюда и не заходили, в революцию, будь она проклята, какие-то красные комиссары было заехали — так мужики тутошние их и прогнали. Я же, почитай, на всю округу один остался, кто лошадей и подлечить может, да и породу держу — а мужики добро помнят. По всей округе у мужиков потомки моих першеронов… были. Но и сейчас мужики и еду мне в достатке привозят, и прочее все. Может, надеются, что я снова першеронов заведу…

Николай Павлович оглядел сильно поношенный (если не сказать заношенный до дыр) сюртук старика:

— Надо бы тебе приодеться. Максар, бери свой взвод, мчись в Псков. Там найдешь лучшего портного, пусть возьмет с собой все, что нужно чтобы обшить… Константин Александрович, а звание какое ты выслужил?

— Да не служил я, внучек. Как в пятнадцать ногу сломал, так и хромаю. Так что я по цивильной части, до революции вот за поместьем смотрел, а нынче… нынче просто живу тут.