Пороги рая, двери ада - Дарья Булатникова

— Марина? Какая именно Марина? Марин-то много, — резонно переспросил он.

— Та, у которой ты снимаешь квартиру. Мне ее непременно нужно найти.

— А зачем? — насторожился он, видимо заподозрив, что решила перешибить у него жилье, предложив хозяйке большую плату.

Я и сама задавала себе тот же вопрос. Зачем я разыскиваю неведомую Марину, если моя животрепещущая задача — найти Федора? И все-таки, интуиция, моя единственная подруга в последнее время, заставляла выяснить, почему документы на квартиру, хозяйкой которой все считают эту самую Марину, лежали в Севкином сейфе. Кто же такая эта Марина?

Пожав плечами, я выдала Василию заготовленную версию о том, что Марину просил разыскать один ее знакомый. Сам знакомый сейчас далеко, на посланные письма Марина не отвечает, вот он и написал мне, чтобы я выяснила, куда она исчезла.

Фомичев после всего сказанного окончательно насупился и принялся размышлять. Потом тяжело вздохнул и полез по карманам. Из одного выудил потрепанную зачетку, что не прибавило ему настроения. В другом обнаружился кошелек, распечатанная упаковка презервативов и блокнот. Вид у блокнота был такой, словно его гоняла по пустырю свора собак. Листики немедленно рассыпались и смешались с презервативами.

Васька принялся сосредоточенно разбирать бумажки и пакетики, внимательно осматривая каждый. Наконец он выудил нужный и продиктовал адрес: пос. Перово, ул. Кулебякина, 6.

Я удивилась, ведь Клава сказала, что Марина уехала далеко, а Перово это почти город. Вернее, большой спальный район.

— А квартира? — спросила я у меланхолично засовывающего презервативы в коробочку Васьки.

— Нет квартиры. Наверное, частный дом, — буркнул он и допил пиво. Потом с сожалением посмотрел на опустевший бокал.

Я протянула ему купюру:

— Продолжай банкет без меня, ты их честно заработал.

Оживившийся Василий кинулся к стойке за новой порцией целебной жидкости, а я поспешила к своей машине, полная сомнений, не испортила ли я окончательно взаимоотношения легкомысленного студента с сопроматом. Наверняка ведь будет пьянствовать до самой переэкзаменовки.

Пока я разыскивала Фомичева, тень, в которой я постаралась укрыть машину, сползла с нее, и теперь в салоне царило душное пекло. Я опустила стекла и вырулила со стоянки. До Перова я доехала в рекордное время — за полчаса. Когда-то это было пригородное село, теперь застраиваемое кирпичными и панельными домами. Но кое-где еще оставались островки частного сектора.

Улица Кулебякина оказалась прямым проспектом, который затем неожиданно превращался в кривоватую не заасфальтированную улочку. Дом номер шесть был обычным деревенским пятистенком, когда-то покрашенным в голубой цвет, а теперь облезлым и неухоженным. За забором сновали куры и цыплята. На мой громкий стук долго не было ответа, но я не унималась и, наконец, послышалось громыханье щеколды, и покосившаяся дверь распахнулась. На пороге куталась в ветхий пуховый платок древняя старушка с мясистым носом, украшенным бородавкой, похожей на кочан цветной капусты.

— И чего стучишь? Чего барабанишь? — фельдфебельским тоном рявкнула старуха.

— Добрый день. Мне Марина нужна, — максимально приветливо произнесла я и заулыбалась.

— Какая такая Марина? — удивилась бабка и неожиданно громко лязгнула зубами.

Я вздрогнула, а старуха с озабоченным видом сунула в рот два пальца и сосредоточенно принялась что-то там устанавливать на место. Наконец она завершила малоэстетичную операцию, поцокала языком и пожаловалась:

— Вот ведь морока! Такие деньжищи заплатила, а протезы сделали барахло. Соскакивают.

— Извините, но мне сказали, что по этому адресу живет Марина. Я по поводу покупки квартиры, — не отставала я.

— Да говорю тебе, не знаю я никакой Марины. Живу одна. А Марина на нашей улице есть.

Никипелова фамилия, живет в шестнадцатом доме. Может она? предположила старуха, после чего невежливо закрыла дверь прямо у меня перед носом.

Я спустилась с крыльца и поплелась к воротам. Наверное, Васька перепутал номер дома, что немудрено — листки его записной книжки были затертыми и помятыми. Запросто мог единичку в номере не заметить.

Тут что-то в старухином дворе на мгновение показалось мне странным. Но размышления о том, не придется ли мне искать Марину и в домах под номерами двадцать шесть, тридцать шесть и так далее, сразу отвлекли от так и не успевшего сформироваться ощущения.

Дом шестнадцать выглядел более новым и радостным. Во дворе на веревке сушилось белье — детские колготки разных размеров и расцветок, а также трусики, маечки, шортики и платьица. Пахло чем-то фруктово-сладким. Умаянный пес дрых, наполовину вывалившись из конуры. На меня он даже не глянул, когда я направилась к веранде. На стук отозвалось несколько детских голосов.

Через минуту меня обступили четверо разновозрастных девочек и мальчиков с русыми вихрастыми головенками. Пятый, самый младший, мной не заинтересовался, а направился к собаке и потянул ее за ошейник из будки. Пес покорно вскочил и облизал измазанные сгущенкой щеки маленького хозяина. После чего позволил себя оседлать и неспешной рысью повез карапуза в сторону огорода.

— Привет! Мама дома? — спросила я ребятню.

— Мама варенье варит, — сообщил один.

— Из клубники, — добавила другая.

— А вы кто? — спросила третья.

— Вы — из собеса, — догадался четвертый, самый старший.

Тут в дверях показалась молодая женщина в пестром платье и переднике. В руках у нее была ложка и блюдце с розовыми пенками.

— Чур, я первый! — завопили наперебой ребятишки.

Мать, смеясь, отдала им блюдце, турнула от дверей и, наконец, поздоровалась со мной. Я уже понимала, что опять пришла не по адресу. Клава не упоминала, что у хозяйки квартиры на улице Павлика Морозова целая куча детей. Наоборот, отмечала прежнюю тишину и покой у соседки, что немыслимо при таком семействе.

Но делать было нечего, и я все-таки принялась за расспросы. В ходе их я, во-первых, оказалась в просторной и уютной кухне с эмалированной кружкой молока и теплой шанежкой в руках и, во-вторых, узнала, что Марина Никипелова никогда не жила нигде, кроме этого дома, и в городе квартиры никакой у нее нет. Я расстроенно допивала молоко.

— А зачем ты эту Марину ищешь? — поинтересовалась хозяйка. Мы с ней были почти одного возраста, и сразу перешли на «ты».

— Она может мне помочь в одном деле. Хотя, если честно, я уже и сама не знаю, на кой черт она мне понадобилась, — уныло призналась я. — Адрес мне дал ее квартирант, безалаберный тип. Я сначала в шестой дом зашла…

— Ага, а Пуделиха тебя ко мне направила, — сообразила Марина.

— Почему Пуделиха? — изумилась я, пытаясь представить, что может быть общего между веселой кудрявой собачкой и мрачной старухой с бородавкой на носу.

— Да фамилия у нее — Пуделева, вот и зовут Пуделихой. Хотя какой из нее пудель, — скорее старый крокодил. Живет одна, как сыч. Старика своего давно схоронила, а сыночек в тюрьме, говорят, сгинул…

— Не одна, я сегодня утром дядечку у нее видел. С мальчиком! неожиданно донеслось из-под стола.

Марина нагнулась и вытащила смущенно хихикающего сынишку, того самого, который заподозрил во мне работника собеса. Пацану было лет восемь. Звали его Пашкой. После недолгих запирательств он признался, что утром, когда мать послала его поливать грядки, он решил вначале проверить, что твориться на сопредельных территориях. А так как в четвертом доме сейчас никто не живет, то Пашка огородами направился именно к нему, чтобы полакомиться пропадающей там клубникой. И когда он влез на участок Пуделихи, то услышал мужской голос. Удивленный, он затаился в малиннике и увидел мужчину, который вел за руку мальчишку. Они как раз выходили со двора.

Я клещом вцепилась в Пашку и заставила его описать обоих. С его слов выходило, что мужчина был скорее пожилой, чем молодой, высокий и неуклюжий. Мальчик был поменьше Пашки, довольно лохматый и рыжий. И внизу у него двух зубов не было!

Марина, заметив, что я переменилась в лице, налила мне стакан холодной воды. Выпив ее залпом, я машинально достала из сумки сигареты. Потом сообразила все-таки выйти во двор. Почему-то у меня тряслись коленки. Хозяйка вышла следом за мной. Мы присели на лавочку. Со стороны ягодника доносились радостные детские крики, — там наверняка обирали созревающую смородину и малину. Пес опять дрых в конуре.

— Это твой сын был там, у Пуделихи? — участливо спросила Марина.

Мой язык не повернулся ответить «Нет». Осторожно прислушиваясь к себе, я вдруг поняла, что боль от утраты Федьки на самом деле ничуть не меньше той, которую я испытала, когда исчез Егорка. Мое сознание кружило вокруг этой потери, как и в прошлый раз, боясь смертельно обжечься, а разум и тело действовали с каким-то отстраненным холодным расчетом. Только действуя, лихорадочно и одновременно методично, только двигаясь и рассуждая, я могла загнать эту свою боль в глубину, не дать ей захлестнуть себя. Животный инстинкт матери, потерявшей детеныша? Может быть.