Солнце сияло - Анатолий Курчаткин

Второй коридор вел на кухню. После влажных пещер туалета и ванной я увидел пещеру сухую. В этой сухой пещере с дочерна закопченным потолком около одной из двух газовых плит священнодействовала над чугунным котлом, гудевшим на красном огне, пожилая троглодитка в застиранном халате из байки. Услышав мои шаги, она обернулась, молча перетерла в сознании мое приветствие — и заорала:

— Нечего здесь! Вон отсюда! Жрете у Бочара водку и жрите, а сюда чтобы — ни!

Квартира и Бочаргин удивительно дополняли друг друга. Он был похож на нее, она на него.

— Поссал? — спросил меня, когда я вернулся в комнату, тот среднего возраста, что был бас-гитаристом и играл с Бочаргиным.

— И более того, — ответил я, не показывая вида, что внутри меня так всего и передернуло.

— Тогда давай покажи, что там у тебя в загашнике, — разрешающе сказал Бочаргин. Будто я и в самом деле просил, чтобы он послушал меня.

— Вот ту композицию, которую тогда, у себя, играл. Вот эту, воспроизвел Юра тему. Воспроизвел точно, нота в ноту, как на уроке сольфеджио. Музыкальная память у него была отменная.

У меня было такое сопротивление садиться за синтезатор Бочаргина, стоявший в дальнем углу и закрытый куском траурной черной материи, что я еле удержал себя от отказа. Я не отказался, потому что меня стали бы уламывать, меня уламывали бы — а я отказывался, и это выглядело бы так, будто я набиваю себе цену.

Но когда я подошел к синтезатору, снял с него покрывающий траур, увидел золотую латиницу, складывающуюся в волшебное слово «Emulator III», я физически ощутил, как внутри словно бы выстрелила пружина, метнула меня в воздух, и я поплыл-полетел по нему — как это бывает иногда во сне. Тысячу лет я уже не сидел за синтезатором. Тем более за таким. Вернее, за таким настоящим профессиональным синтезатором, на котором можно было сэмплировать хоть мычание коровы и стрекот кузнечика, — я вообще не сидел ни разу.

Уяснить, как он включается, как на нем ставится обычное звучание фоно, — на это ушло минуты полторы. Потом я прошелся по клавиатуре, пробуя ее упругость, приноравливаясь к ней, и с ходу въехал в ту самую композицию, о которой говорил Юра. Она отнюдь не принадлежала к тем, которыми я гордился, особо любил. Но мне было понятно, почему Юра попросил начать именно с нее. Я в ней порядком оттянулся, перемесив кучу стилей, как коктейль в миксере, возгнав их сначала в рвущую душу патетику, а затем над каждым безжалостно проиронизировав, вплоть до срывов в конкретную музыку и, судя по Юриным рассказам, такой микс был близок к тому, что делал сам Бочаргин. Конечно, играя вживую, без сэмплов, я не мог преуспеть в передаче конкретных звуков, но все же представление о них давало и фоно, а соль в конце концов была в ином.

Я играл, не думая ни о Бочаргине, напряженное лицо которого, когда уходил взглядом в левую часть клавиатуры, ловил периферическим зрением, ни о легендарном гитаристе с лицом-маской, оказавшемся наркоманом, я играл не для себя даже, я играл потому, что это был синтезатор. Такое мощное, убойное современнейшее орудие для извлечения звуков. Атомная бомба музыкальных инструментов.

— Хорош! — прорвавшись сквозь окружавшее меня облако атомного взрыва, донесся до моего слуха голос Бочаргина.

Я решил, это относится к разговору, возникшему за столом.

— Хорош, сказано! — снова прорвался в рождаемое мной атомное облако голос Бочаргина.

Теперь я понял, что обращается он ко мне, не к кому другому.

Моя композиция уже перевалила за середину, но до конца оставалось еще не меньше трети, и мне, естественно, раз уж я играл, хотелось доиграть. Я согласно кивнул, показывая, что услышал его, но новый крик Бочаргина заставил меня остановиться:

— Тебе сказано, не понимаешь? Хорош! Концерт нам, что ли, устраивать вздумал? Мы тебе сами устроить концерт можем!

— Бога ради, — пожал я плечами. Старательно делая вид, словно требование Бочаргина прервать игру меня ничуть не задело.

С преувеличенной медлительностью в движениях я выключил синтезатор, набросил на него обратно его траур и прошел к столу на свое место.

Во взгляде Бочаргина, каким он глядел на меня, была злоба.

— Ну? — сказал он со своей квадратной мрачной чугунностью. — Думаешь, все теперь должны бросать чепчики в воздух: ах, он явился?! Никто тебе ничего не должен. Пожри сначала говна, прежде чем конфетки есть.

Стыдно признаться, но я потерялся. Он мне выдавал, а я не знал, что ответить. Я не был готов к подобной агрессии. Чем я, собственно, заслужил ее?

Я посмотрел на Юру. Юра сидел, уставясь в стакан с водкой перед собой на столе, словно наблюдал там нечто захватывающее.

— Извините, — сказал я Бочаргину, — но я не понял вас. Вы бы могли повторить?

Конечно, я сказал это с внутренней издевкой. Но право, она была куда меньше, чем недоумение, которое я испытывал.

Маска лица у легендарного гитариста пришла в движение. Казалось, морщины на лице пытаются поменяться местами.

— Ты тут, слушай, косы нам не заплетай! У нас, гляди, стрижка под «ноль». — Он провел ладонью по своей лысой голове, похлопал по торчащей горбатой костью макушке. — Ты что, у кого прешь, тому хочешь продать? И пропрешься, думаешь? Тут место занято, без тебя тесно, тебе что, уступить должны? Никто тебе ничего не должен, слышал? Сам сбивай сметану, сам! Давай-давай! Не потащит тебя никто на загривке!

Только позднее, ощутимо спустя, мне станет по-настоящему ясно, о чем говорили Бочаргин с ветераном рока. А тогда я только хлопал глазами и ушами и что осознавал — так лишь оскорбительность их слов.

Я встал, взял со стула рядом с диван-кроватью, где возвышались богдыханами Бочаргин с ветераном рока, свою куртку и молча двинулся к двери.

— Опять ссать? — произнес мне в спину бас-гитарист Бочаргина.

— Хочешь подержать? — приостановился я на пороге.

— Да ты! — рванулся ко мне бас, не выпуская из рук стакана.

Я уже приготовился к рукопашной, сосредоточив свое внимание на стакане, который мог быть использован как холодное оружие, но бас дал себя удержать, и я без помех покинул гостеприимную комнату Бочаргина.

Назавтра в буфете Стакана Юра Садок, когда мы встретились за чашкой кофе, говорил мне возбужденно:

— Ты их прохватил! Ты их до печенок прохватил, просадил до крестца! Бочар решил, ты его слышал — и дерешь у него.

— Какое я его слышал, откуда?! — перебил я Юру.

— Ну так и я ему о том же, но его просадило: спер и спер!

— Болван он, твой Бочар, — сказал я. Вспомнил тот образ, который возник у меня впечатлением от Бочаргина, и добавил: — Квадратный болван.

Юра с горячностью запротестовал:

— Нет, ты не прав. Он просто столько в андеграунде просидел… у него мозги, конечно, вскипели. Его у нас до сих пор признавать не хотят, а на Западе знаешь как ценят?

— И канал бы тогда на Запад, где его ценят. Что он вернулся?

— Нет, тут все не так просто. — Юра, говоря это, взялся даже на миг за косичку. — Ценить ценят, а тоже не очень хотят чужаков пускать. Своя тусовка, свои понятия — и вдруг здрасьте, кто-то из России приперся.

— Так он же говорит, ему хорошо в андеграунде.

Юра покачал головой. В этом его движении была особая, весомая значительность.

— Нет, это непросто все. Очень непросто.

Он дорожил отношениями с Бочаргиным, он ставил их выше отношений с другими (например, со мной), — это было ясно еще и по вчерашнему его поведению.

— По-моему, Юра, — сказал я, — не много тебе уютней с ним, чем мне.

— Да нет, тут о чем говорить, — Юра усмехнулся. — Конечно, неуютно.

— А что же ты тогда с ним пасешься?

Юру, судя по тому, что он опять взялся за косичку, внутренне передернуло.

— Он с какими связями приехал, ты понимаешь? Мне как музредактору его связи можешь представить как нужны? Я «роллингстоунзам» позвоню, они мне что, клип свой бесплатно у нас прокатать дадут? А я их должен дать. А денег у меня на них — ни копья. Просек теперь?

Я просек. И оценил прямоту Юриного признания. И — едва не физически ощутил, что простил его.

— А как ты сам к его музыке? — спросил я.

— Вполне положительно. Представь: если мне нравится, что ты делаешь, а я говорил, вы похожи, так нравится мне его музыка или нет?

Это было слишком витиевато, чтобы действительно означать то, что он сказал.

— У тебя есть какие-то его записи? — Я решил, мне нужно самому услышать Бочаргина.

По лицу Юры я видел, он раздумывает, что мне ответить.

— На диске, — сказал он затем. — Специальная аппаратура нужна для прослушивания.

Он хотел, чтобы я отказался от своей идеи услышать Бочаргина! По его мысли, я должен был это сделать: кто тогда и имел понятие о компактах единицы, у меня дома он не видел и следа какого бы то ни было моего знакомства с последними мировыми достижениями в области звукозаписи. Мысленно я поблагодарил Иру за новогоднюю ночь, принесшую мне это знакомство.