Судная ночь на Синосе - Джек Хиггинс

Спускаясь в кубрик, я испытывал чувство удовлетворения. Здесь внизу на одной из коек уже похрапывал Морган. Я уже начал снимать с себя бушлат, как услышал шаги по палубе.

– Мистер Сэвидж, вы здесь?

Поднявшись наверх, я увидел сержанта Лукаса, стоящего рядом с рубкой.

– Могу быть чем-нибудь полезен? – спросил я.

– Да, мистер Сэвидж, – ответил он, посмотрев на меня как всегда хмуро. – Боюсь, что вам придется пройти со мной в полицейский участок. Вы арестованы.

Глава 12

Сила обстоятельств

Меня поместили в одиночную камеру с побеленными известью стенами, каменным полом и железной кушеткой, на которой валялся соломенный тюфяк. Войдя в камеру, я сразу же бросился к ведру с водой, чтобы хоть немного освежиться.

В дубовой двери имелось небольшое зарешеченное окошко, через которое открывался вид в коридор. Через час я услышал шаги по коридору, приглушенные голоса, а затем клацанье ключа, вставляемого в замочную скважину.

Я подошел к двери, глянул в окошко и увидел двух полицейских, стоявших рядом с другой камерой, расположенной в дальнем конце коридора. Когда дверь открыли, из нее появился перепуганный Морган. Они повели его по коридору. Когда Морган проходил мимо, я окликнул его.

Он повернул голову и испуганно посмотрел в мою сторону слезящимися широко раскрытыми глазами. По его голосу было заметно, что перепуган он был сильно.

– Что они хотят, Джек? Что мне им говорить?

Давать ему совет было бы с моей стороны пустой тратой времени. Он выглядел словно старый проржавевший амбарный замок, готовый сломаться при первом же к нему прикосновении.

– Что сам найдешь нужным, Морг. Скажи им то, что они сами захотят от тебя услышать. Обо мне не беспокойся.

Полицейские зажали между собой Моргана, а один из них взмахнул своей дубинкой, чтобы ударить по моим пальцам, торчавшим из дверного окошка. Я быстро убрал руку, и они повели Моргана дальше по коридору.

У меня забрали все. Не только тысячу долларов в сотенных купюрах, которые дал мне Китрос, но и мелочь, сигареты и спички. Я сел на койку, прислонившись спиной к стене, и задумался. Даже если бы Лукас арестовал меня тогда, когда коробки со спиртным были на катере, вряд ли он смог мне что-либо инкриминировать. «Сухой закон» действовал в Турции, и греческого полицейского не могла волновать контрабанда спиртным на чужой территории. Нет, за действиями Лукаса скрывалось что-то другое.

«Живопись» на противоположной от меня стене камеры имела явно политическую окраску. Помимо похабных надписей и жалких попыток крупномасштабно изобразить половые органы, на ней было великое множество антиправительственных надписей. Если им верить, то представители военной хунты и премьер-министр страдали огромным количеством человеческих недугов.

Самая безобидная надпись на стене гласила: «Здесь был Спадакис. Держи оружие наготове. Оно скоро пригодится. Да здравствует Патриотический Фронт!»

Интересно, что стало со Спадакисом? Похоже, что он был довольно крепким орешком, подумал я. Тут дверь моей камеры открылась, и мне было приказано выйти.

Меня препроводили на первый этаж, где размещался кабинет Лукаса. Рядом с его дверью на скамейке сидел трясущийся от страха Морган, нервно теребящий в руках старую фуражку. Полицейские провели меня сразу в кабинет, не дав возможности с ним переговорить.

Как и весь полицейский участок, кабинет Лукаса был выкрашен белой известью как по причине экономии средств, так и для создания в помещении в период жаркого лета более прохладного воздуха. Кабинет Лукаса не отличался особым убранством. Пара металлических тумб для деловых бумаг, шкаф и старый письменный стол, за которым сидел он сам.

Когда я вошел, он что-то сосредоточенно писал. Затем, показав рукой на стул, пригласил меня сесть, а моим конвоирам приказал выйти. Он продолжал писать, а я, взяв из пачки, лежащей на его столе, сигарету, закурил и, откинувшись на спинку стула, стал ждать.

Наконец он поднял на меня глаза:

– Я заканчиваю рапорт. Вы знаете, что на вашем катере обнаружено двенадцать пулевых пробоин? Можно смело предположить, что выстрелов было еще больше. Еще три пулевых отверстия в оконном стекле вашей рубки.

– Это какой-то сумасшедший рыбак обстрелял нас вблизи турецких территориальных вод, – ответил я. – Вы же знаете, как они реагируют на рыболовный промысел греков в их водах? Такое происходит постоянно.

Он решительно замотал головой:

– Не несите чепухи и не пытайтесь запудрить мне мозги, мистер Сэвидж. Я знаю, чем вы занимались в территориальных водах Турции. Очень многие занимаются тем же, и я могу закрыть на это глаза, что я и сделаю, если вы хорошо усвоите, чем для вас подобные дела могут закончиться.

– А, собственно, какие неприятности я доставил вам?

– Вы понимаете, это маленький тихий остров и туризм для него играет очень важную роль. Мы не можем позволить, чтобы судна в таком состоянии, как ваш катер, швартовались в нашей гавани. Среди дам-туристок начнется паника. Это плохо скажется на репутации нашего острова.

Я все еще никак не мог сообразить, куда он клонит.

– Так я совершил преступление или нет? – спросил я.

– Проступок, – уточнил он и похлопал рукой по толстой папке в кожаном переплете, лежащей перед ним на столе. – Согласно двум раздельным статьям я имею право утверждать, что вы, будучи в здравом уме и по собственной воле, совершили действия, могущие привести к созданию общественной напряженности и паники среди населения.

– Достаточно справедливо, – ответил я. – Вам нужны мои объяснения в письменном виде?

– Нет. Боюсь, что этого будет недостаточно.

Он озабоченно посмотрел на меня и откинулся на спинку стула.

– Видите ли, поскольку вы иностранец, вам необходимо иметь поручительство от какого-нибудь добропорядочного лица с греческим гражданством, имеющего определенное положение в обществе. Ну, к примеру, от такого, как мистер Димитри Алеко, который, я думаю, вам знаком.

Кое-что начало для меня проясняться.

– Позвольте мне задать вам прямой вопрос. Что будет со мной и моим катером, пока я не найду поручителя?

– Лично вы, мистер Сэвидж, можете быть свободны и заняться поиском подходящего поручителя. А что касается вашего катера, – вздохнул он, – то боюсь, что нам его придется у вас забрать, пока вы не предоставите документа, о котором мы с вами говорили. Я уверен, что вы меня понимаете. Я ведь должен исполнять свои обязанности.

– О, я вас прекрасно понимаю, – сказал я и поднялся со стула. Во мне кипела ярость. – Я могу теперь идти?

– Да, конечно, и можете взять с собой вашего напарника. Ваш катер, естественно, будет под охраной, пока мы с вами не закончим формальности. А пока можете вернуться на катер, но только для того, чтобы забрать одежду и необходимые вам личные вещи.

– Очень любезно с вашей стороны.

Лукас подтолкнул мне конверт, лежавший перед ним на столе.

– Я думаю, здесь вы найдете все, что у вас отобрали. Десять стодолларовых купюр, кое-какая мелочь, сигареты и кожаный бумажник.

Я сгреб конверт со стола и направился к двери. Когда я уже открыл ее, он добавил:

– У меня к вам нет никаких предубеждений, мистер Сэвидж.

Оценивая ситуацию, в которую попал, я понял, что он намеренно старался меня разозлить. Так ли это или нет, я не знаю, но ему это удалось.

– Чтоб тебя разорвало, – воскликнул я и громко хлопнул дверью.

Было около полудня, когда я добрался до таверны «У Янни». Посетителей в ней было мало. Мы с Морганом, который все это время послушно, словно собачонка, следовал за мной, подошли к барной стойке. Ссыпав ему в ладонь мелочь, которой должно было хватить на пару порций спиртного, я спросил у бармена, где хозяин. С его слов я понял, что Янни должен был быть на крыше, и я, оставив Моргана в баре, отправился его искать.

Из дворика за домом вверх на крышу, представляющую собой нечто вроде мавританского садика, вела каменная лестница. Весь сад был в пальмах и журчащих фонтанах. В дальнем конце сада за столиком из кованого железа сидел Янни и, похлебывая кофе, читал газету. На нем был довольно экзотического вида, в золотую и красную полоску балахон, подпоясанный толстым шнуром золотого цвета. Очевидно, это было одно из его египетских утренних одеяний.

– А, Джек? Не составишь ли мне компанию?

Он показал рукой на стоящий рядом со столиком стул и налил мне кофе. В его улыбке мгновенно отразилась вся гамма испытываемых им чувств. В ней не было даже намека на беспокойство. Сказать по правде, я и до этого никогда не видел на его лице никакого намека на волнение. Китрос, как никто другой, мог скрывать свои эмоции, даже в те моменты, когда его охватывала дикая злоба.

Он прекрасно понимал, зачем я пришел, и знал заранее, что я обязательно к нему приду. Я думаю, что он также знал, что мне это известно.