За фасадом империи. Краткий курс отечественной мифологии - Александр Никонов

Говоря об успехах Петра в индустриализации страны, часто приводят цифры небывалого роста мануфактур при этом деятельном государе: к концу его правления их число далеко перевалило за две сотни. Но что это были за мануфактуры?

Это были мертворожденные казенные заводы, передаваемые промышленникам в управление (знаменитые Демидовские заводы тоже начинались с этого). Все, что могло угробить естественный рост экономики, Петром активно применялось — план производства (госзаказ), государственные субсидии, монополия… Казенные заводы и заводы, переданные в частные руки, первым делом обязаны были выполнить «план по валу», то есть передать государству казенный заказ, а уж на свободный рынок могли выкидывать только излишки. Такой вот «усеченный рынок» не позволял в полной мере внедрять технические новинки и практически ликвидировал конкуренцию. Стабильность заказов позволяла хозяевам жить технологически тускло, но спокойно. Отсюда низкое качество продукции. Сукно, например, из которого шили мундиры, едва не расползалось под руками. Что, впрочем, не удивительно при такой организации. Посмотрите на наши «Жигули»…

Петр, как позже китайцы под чутким руководством своей коммунистической партии, решил завалить страну чугуном. Для чего понастроил множество горных и металлургических заводов. Но на подобное количество заводов в России просто не было свободной рабочей силы; отсюда и посылка в цеха крепостных рабов. (Многие экономические историки считают, что именно распространение подневольного труда было главной причиной отставания русской промышленности от Запада в течение всего XVIII века. Кстати, до Петра подневольный труд на заводах России не применялся, сие есть его личное ноу-хау.) Это во-первых. А во-вторых, Петр не учел, что такое количество металла России просто не нужно. Петр навыпускал столько пушек, что превысил все разумные нормы обеспечения войск орудиями — и это тоже не секрет, об этом также пишут историки.

В результате из сотни основанных царем мануфактур через полвека после его смерти осталось только 10 %, остальные почили в бозе в силу полной нежизнеспособности. И еще удивительно, что они столько продержались, потому как пять петровских государственных заводов по производству шелка были закрыты почти сразу после строительства и пуска в строй — по причине отвратительного качества продукции. А вскоре после смерти Петра было закрыто несколько металлургических, парусных, канатных и других заводов — тоже в силу ненужности. Были закрыты верфи на обоих морях (Черном и Балтийском).

А как вам понравится петровский указ от 1712 года, обязывающий купцов строить суконные и прочие фабрики? После таких кунштюков чего ж удивляться развалу петровской командно-административной экономики! Протекционизм, монополизм, борьба с конкурентами при помощи указов — все это ее отнюдь не оздоровляло. Протекционизм не давал стимулов для повышения качества отечественной продукции. Госмонополизм вообще вытеснял частника из сферы бизнеса. А Петр, стремясь наполнить скудеющий бюджет, вводил одну государственную монополию за другой — монополия на торговлю солью, алкоголем, кожей, дегтем, поташом, пенькой, смолой, щетиной… Шаг за шагом Петр душил то, что составляет основу экономики страны — частный бизнес. Купцы разорялись тысячами. 1705 год стал переломным в истории российского купечества, в рядах которого произошло катастрофическое сокращение и резкое падение доходов тех, кто еще оставался на плаву.

Росли и налоги, что тоже, как вы понимаете, не способствовало оптимизму предпринимателей и обывателей. Налог в виде обязательного использования гербовой бумаги для заключения любых сделок, налог на дубовые фобы, налог на бани, на хомуты, на сапоги, на дрова, на огурцы, на бороду… И десятки других, выдуманных из головы поборов. Плюс порча монеты, то есть чеканка денежек с содержанием серебра ниже обозначенного номинала, что снизило покупательную способность рубля вдвое… При этом огромная петровская бюрократия разворовывала до 70 % собираемых в стране налогов…

Только перед самой смертью, увидев катастрофу своими глазами навыкате, Петр начал лихорадочно исправлять ситуацию — стал отказываться от госмонополий. Но поздно пить боржоми…

Петр был большой ребенок. Жестокий и незрелый. Он не правил страной для людей. Он игрался. Одной из таких игрушек был для Петра Санкт-Петербург. Город создавался вовсе не ради нужд государства. Плюньте тому в лицо, кто скажет, будто Петру был нужен торговый порт, мол, именно поэтому он и начал строить здесь город. Россия уже отвоевала у ослабевшей Швеции всю Эстляндию и Лифляндию. То есть у Петра появились готовые города и порты — Выборг, Ревель (нынешний Таллин) и Рига. Торговать с Европой можно было также через водные пути Новгорода и Пскова. Можно было продолжать торговать через Архангельск. Вон какой выбор! Но Петру нужно было нечто свое собственное, связанное только с ним. Психологически он не вышел из возраста подросткового максимализма. Чувствуя ущербность своей страны по сравнению с «взрослыми» странами, Петр хотел, чтобы и у него все было как у «больших»! И корабли, и камзолы, и трубки курительные. Вот и свой город, свою столицу сделаю — совсем новую! Не хуже, чем в Европе! И плавать у меня по Питеру будут, как в Голландии, — на парусах, даже если на веслах удобнее.

Петр любил свой Санкт-Петербург, как мальчик новую машинку. Эту болезненную любовь отмечали все, даже иностранные представители. Петр говорил, что готов отдать половину России за один Петербург. Он старался ради него. Запретил по всей России строить дома из камня, опасаясь, что не хватит камня для Петербурга, — точно так же, как ранее запретил по всей России рубить лес ради другой своей игрушки — флота: из опасения, что не хватит деревьев на кораблики. Он директивно обязал русских купцов две трети товаров продавать через Санкт-Петербург, оставив для Архангельска лишь треть. По сути, это было убийство экономики целого края — начатое с уничтожения поморских кочей и довершенное этим вот указом, после которого в Архангельск прибыло с товарами за всю навигацию только 26 кораблей вместо обычных сотен. И после этого на многие годы Архангельск угас, там даже исчезла корабельная школа.

А ведь все те новации, которые недалекие люди ставят Петру в заслугу, на самом деле уже проклевывались в России до Петра — и «новоманирные» полки европейского строя, и заморские науки, и специалисты, и мануфактуры, и даже камзолы с бритьем бород. Ключевский писал: «Уже до Петра начертана была довольно цельная преобразовательная программа, во многом совпадавшая с реформой Петра, в ином шедшая даже дальше ее». Но Петр начал внедрять все это столь резко, что напрочь загубил. Искажения и помехи, внесенные им в естественный ход социальной эволюции, перекосили экономику страны не меньше, чем насильственная сталинская индустриализация.

Именно при Петре экономика России приобрела ярко выраженный сырьевой характер. Страна и раньше торговала сырьем — льном, поташом, воском, пенькой, пушниной, диким медом… Но экспортировала также и готовые изделия — оружие, выделанные кожи. А при Петре совсем перестала торговать продукцией, целиком переключившись на сырье и полуфабрикаты — вроде чугуна, который производили в большом переизбытке только потому, что именно Петр распоряжался экономической стратегией государства, решая, что стране нужно, а что нет. В итоге Петр в самом буквальном смысле уничтожил целые отрасли русской промышленности. Оказывая поддержку одним, он вытеснял других.

Вот чудесная история с полотняной мануфактурой Тамеса. Петр, как известно, до жути любил голландцев и потому пригласил в Россию из Голландии некоего Тамеса, который по прибытии взял имя Иван. Оный Иван Тамес получил от Петра в дар казенные полотняные мануфактуры. А также кучу привилегий. Результат — погубленные конкуренты и обанкротившийся Тамес. Тамесу не помогло даже то, что на него работали рабы (Петр подарил голландцу целую деревню крепостных).

Ростки свободной экономики были безжалостно затоптаны Петром. Буровский пишет: «Начиная с последних лет Алексея Михайловича в Московии развивалась рыночная экономика…» Петр поступал совершенно иначе. Если давал льготы — то таким образом, чтобы исключить всякую конкуренцию между владельцами предприятий. Если давал подряды — то «своим».

И без того слабые городские росточки в России были также втоптаны в грунт петровским каблуком. Он уничтожил даже те робкие зачатки местного самоуправления, которые появились до него. К моменту воцарения Петра урбанистическое население холодной России составляло всего 3 % от общего числа ее жителей. Петр придавил самомалейшие городские свободы. В результате гражданское общество стало играть в жизни страны еще меньшую роль. Достаточно вспомнить о «Медном бунте», случившемся в Москве еще в допетровскую эпоху. По описаниям очевидцев этого бунта, в частности, иностранного офицера, состоявшего на службе при московском дворе (как видите, иностранцы в русской армии были еще до Петра), этот бунт, как ни парадоксально, — акция гражданского общества, то есть свободных людей, недовольных действиями властей. А кроме медного были и другие бунты, устраиваемые горожанами, — например, соляной.