Собрание сочинений в 5-ти томах. Том 4. Жена господина Мильтона. - Роберт Грейвз

А ведь подали селедку в первый раз за две недели, и мать на меня посмотрела так, будто я сошла с ума. Потом я узнала, что Мун не мог есть одну и ту же селедку, которой их кормили в лагере вместе с солониной. Кто скажет, что это не чудо?

Сэр Томас Гардинер ничего не знал о скандале, который связывал меня и Муна, потому что он был дома в Ковент Гарден в то время. Но как-то он приехал в Форест-Хилл по делам и сказал, что ему известны кое-какие новости о Муне. Мун писал ему, что восставшие, хотя их было в десять раз больше, чем англичан, не желали сражаться с англичанами и удрали в хорошо защищенные замки, которые могли выдержать долгую осаду, и выходили оттуда, только когда наши войска отступали. Мун спрашивал, почему парламент не посылает солдат в Ирландию? Если бы десять тысяч солдат были бы посланы туда в новом году, то от восставших не осталось бы и следа. Но чем дольше все затягивалось, тем больше солдат собирали ирландцы. Мун также писал, что парламент ничего не платил нашим солдатам. Они начали роптать из-за задержки денег, из-за того, что им не давали одежду и продовольствие. Все говорили друг другу: «Не будет музыки, не будет и танцев». Но солдаты отважно сражались с врагом, который проявлял такую жестокость, какая не была свойственна даже дикарям.

Сэр Томас очень расстроился, прочитав это письмо, потому что, как он говорил, фракция его отца в парламенте не была виновата в том, что нашим солдатам несладко пришлось в Ирландии. Это Джон Пим и его чертовы конфедераты не платили жалование офицерам короля, сражавшимся в Ирландии, они не стали голосовать, чтобы послать туда еще войска до тех пор, пока король не отдаст парламенту власть над милицией. {33} Пим и его союзники делали вид, что если соберут милицию для посылки в Ирландию, то король использует ее для того, чтобы покуситься на свободы английского народа. Сэр Томас также добавил, что никто из членов парламента не считает, что королева лелеет те же самые ужасные планы. Его Величество ответил графу Пемброуку, которого посылали к королю, чтобы он уговорил его передать командование над милицией в руки парламента.

— Клянусь Богом, я им ее не доверю ни на час!

Сэр Томас все нам пересказал, а затем заметил:

— Бьюсь об заклад, что в Англии есть множество приятных леди, сочувствующих капитану Myну в его трудностях, и я уверен, что он им регулярно пишет. Мне говорила моя дорогая Кэри, что он пишет любовные письма ее кузине Долл Лик, она собирается за него замуж после его возвращения Англию, не посмотрит на его кошелек. Кэри мне рассказала, что Мун подарил на память кузине локон своих волос и девушка очень волнуется по этому поводу (а не следовало бы), боится, как бы подарок не оказался плохой приметой.

Вы можете себе представить, как я расстроилась, услышав этот рассказ. Я не знала, что и думать, потому что, с одной стороны, не сомневалась, что Мун меня любит, ведь он сам говорил мне, больше всех на свете. Я также помнила, как он мне сказал, что нам не нужны никакие сувениры. Я пыталась себя успокоить тем, что когда мы, обнявшись лежали в церкви в ту ночь, нас связывала необыкновенная любовь, платоническая, так говорят, когда происходит слияние двух душ в любви к прекрасному, без всяких поползновений на плотскую любовь. Я спрашивала себя, разве мы с ним не были мужчиной и женщиной? Разве не пробьет час, и земная любовь, которой подчиняются все земные люди, захватит нас? Или же между нами всегда будет только возвышенное чувство, потому-то Мун пишет письма молодым девушкам, но только не мне, и если верить сэру Томасу, даже обменялся на память локонами с другой девушкой.

Все было настолько запутано и горько, что я сама не могла в этом разобраться, а к помощи Муна тоже не могла прибегнуть, потому что не могла послать ему письмо. И кроме того, я не знала, как мне сформулировать сомнения в подходящих случаю словах. Но чем больше дорожила я любовью Муна, а он моей, тем непонятней, неустойчивее, удаленнее от реальной жизни были наши откровения. «Венчание с Муном у преподобного Луки Проктора или кого другого — ничего более дикого нельзя было придумать! Святость нашей любви будет замарана подобным освещением нашего союза. Лучше уж останусь в девушках всю жизнь, мой любимый любит меня слишком сильно, чтобы жениться на мне».

Я проплакала всю ночь и начала во всем сомневаться, но и утро не принесло мне утешения и надежды.

ГЛАВА 10

Я соглашаюсь выйти замуж

Мое предчувствие, о котором я писала в последней главе, что раз уж тень господина Мильтона пересекла мою тропинку, то он вскоре появится передо мной сам, сбылось, да еще удивительным образом. Как-то утром в начале мая я после завтрака поднималась к себе в комнату, мой отец быстро пошел вслед за мной, взял меня за руку и пригласил к себе в кабинет. Он закрыл за собой дверь и заговорил со мной веселым тоном:

— Милое дитя, у меня есть для тебя хорошие новости!

— Сэр, ваши слова сами по себе хорошая новость для меня, потому что уже давно мне никто ничего не говорит.

— Ты права, — вздохнул отец. — Сейчас Его Величество отбыл в Йорк, чтобы сразиться с парламентом, он со всей страны собирает своих лордов и главных советников, и говорят, что королева отбыла за границу закупить оружие. Теперь положение для нашей бедной страны должно измениться. Вскоре родные братья станут колоть друг друга пиками и размахивать обнаженными саблями, словно сражаются с германцами. Сейчас партии-противники равны друг другу и настроены весьма решительно, думаю, что война затянется и будет очень жестокой. В Оксфорде обещали победу королю за три недели, но я могу сказать «Нет!». Юг и восток — самые сильные и богатые части королевства, объединились против Его Величества, ему там не подчиняется даже дворянство. Шотландцы, хотя и говорят, что довольны условиями, предоставленными им Его Величеством, но всегда были собаками и предателями и думают только о собственных интересах. Так что тому, кто выиграет битву, достанется разоренная страна. Так религиозные войны в Европе сделали пустынями процветающие прежде провинции и разрушили целые королевства.

— Сэр, — сказала я, — после столь печального предисловия к хорошим новостям, мне бы хотелось выслушать и сами новости.

Отцу стало неудобно. Он начал что-то смущенно объяснять, постоянно возвращаясь к сложностям настоящего времени.

— Моя дорогая, твоя мать и я стараемся высоко держать голову, но тебе известно, как сложно достойно содержать такое большое семейство. Сейчас приходится платить огромные налоги, в отношении крупных поместий все меняется, а у нас мало наличности. Разреши мне все тебе растолковать, потому что ты уже достаточно взрослая и можешь меня понять и посочувствовать отцу. Дело в том, что я не знаю, к кому мне обратиться насчет денег. Главный дом и все постройки, которые мы арендуем у Броумса, уже давно заложены господину Джорджу Ферсману, ты его знаешь, и он нам дал за это тысячу фунтов, которые я должен был вернуть еще два года назад, но у меня и в то время не было таких денег. Господин Ферсман становится все настойчивее. Конечно, чего еще можно ожидать от подобного человека. Будучи в сложном положении, я обратился к сэру Роберту Пайю Старшему, которому я должен триста фунтов. Он мне помог, и я выплатил господину Ферсману полностью всю сумму, а значит, я теперь должен сэру Пайю тысячу триста фунтов и еще сто фунтов процентов. Теперь наше именье заложено ему, а не господину Ферсману. Конечно, я предпочитаю быть должен десять фунтов рыцарю и джентльмену, чем десять — простолюдину и грубияну.

— Наверное, и я тоже, но не нужно забывать, что долг все равно придется возвращать, — заметила я.

Отец продолжал:

— Несколько лет назад я занял четыреста фунтов у господина Эдуарда Эшворта из Витли, и в качестве гарантии предложил ему наши фригольдерные земли,[32] но я не смог выплатить проценты и перед Рождеством, чтобы он не забрал у нас эти земли и дома, на что он имел полное право, я продал бедные земли в Уэльсе, которые достались мне по наследству, и получил за них сто фунтов, а еще триста фунтов занял у кузена сэра Эдуарда Пауэлла. Ему мне пришлось предоставить субаренду земли в Витли на двадцать один год. Итак, я выплатил господину Эшворту его деньги в январе, недвижимость осталась у меня, но я так и не смог выплатить ему проценты.

— Сэр, это, конечно, для меня новости, но я не могу сказать, что они очень приятные, — заметила я.

— Дитя мое, терпеливо выслушай меня, — сказал отец. — Если нам повезет, то мы с матушкой сможем удержаться на плаву. Твои братья — хорошие ребята, и они тратят меньше, чем другие сыновья наших знакомых, которые бьются из последних сил, чтобы послать их в университет. Но я все еще никак не доберусь до конца, и пока ты меня будешь слушать, вот тебе конфетка. Тридцать лет назад здесь жил старый помощник смотрителя леса в Шотовер. Он был папистом и очень гордым человеком, как он сам утверждал, и не желал никому кланяться. Он посмел сказать священнику в церкви, что было лучше, когда священники не имели права жениться, и что дети священников в глазах Бога являются ублюдками. Он вообще что говорил, то и делал. Три месяца он не появлялся в церкви, и его приговорили к штрафу в шестьдесят фунтов за его проступок, но он не сдавался, через несколько месяцев его снова оштрафовали на ту же сумму. И это было тяжелое наказание для йомена, зарабатывавшего двадцать фунтов в год. У этого человека по имени Дик Мелтон был сын, которого он послал учиться в Крайст-скул, и тот исповедовал новую религию, и по этой причине разошелся со своим отцом. Дик Мелтон лишил сына наследства, Джон отправился в Лондон, и, как мне стало известно, стал клерком у ювелира, а затем брокером и нотариусом, разбогател и стал хорошо жить. Он способен в музыке, сочинил мадригал, который был исполнен перед королевой Елизаветой в том же году, когда его упрямый отец был вынужден заплатить второй штраф.