Рифтеры - Питер Уоттс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Потом что‑то холодное шлепнуло ее по заду, и она все‑ таки вскрикнула, – но это Ахилл просто мыл ее мокрой тряпкой. Жидкость почти сразу испарялась, холодя кожу Она почуяла запах спирта.
– Прости, ты что‑то сказала?
– Зачем ты меня мучаешь?
Слова вырвались из глотки раненого зверя прежде, чем она успела стиснуть зубы. «Глупая, глупая дура! Ему же нравится, когда ты скулишь, плачешь, корчишься. Ты знаешь, зачем он это делает. Ты давно знала, что такие люди существуют».
Но зверя, конечно, вовсе не интересовало, зачем. Зверь и не понял бы ответа. Он просто хотел, чтобы над ним перестали издеваться.
Дежарден легонько погладил ее по заду.
– Сама знаешь.
Така замотала головой из стороны в сторону в бешеном, яростном протесте.
– Есть же другие способы, проще! Без риска, и никто бы не стал тебе мешать...
– Мне и сейчас никто не мешает, – напомнил Ахилл.
– Но ты же знаешь, что с хорошим шлемом, передающим ощущения и звуки, ты мог бы проделывать такое, что в реальном мире физически невозможно. И с таким количеством женщин, какого иначе у тебя никогда не было бы...
– Пробовал. – Шаги снова приблизились. – Все равно что онанировать на галлюцинацию
– Но там и ощущения, и вид, и даже запахи такие реалистичные, что не отличить...
Он вдруг схватил ее за волосы, вывернул голову, так что она оказалась нос к носу с ним. Ахилл больше не улыбался и заговорил без намека на светскую любезность:
– Мне не нужен ни вид, ни запах, ясно? Галлюцинация не чувствует боли. Это игра. Какой смысл пытать того, кто не способен страдать?
Он еще раз основательно вывернул ей шею.
И тут же отпустил, вернувшись к бодро‑непринужденному тону:
– В общем‑то, я не слишком отличаюсь от других. Ты же образованная зараза, наверняка знаешь, что единственная разница между сексом и свежеванием заживо – в нескольких нейронах и уйме социальных условностей. Вы все такие же, как и я. Я просто утратил те части, которые притворялись, что это неправда. А теперь, – добавил он, добродушно подмигнув, – тебя ждет устный экзамен.
Така покачала головой:
– Пожалуйста...
– Не потей, повторение пройденного. Помнится, на прошлом уроке мы говорили о Сеппуку и ты, кажется, удивилась, что этот организм способен к половому размножению. Знаю, знаю, тебе это и в голову не приходило, да? Хотя все обладает полом, даже бактерии занимаются сексом. И мы с тобой занимаемся сексом, но у Сеппуку ты его не подозревала. Глупо, Элис. Дэвид будет очень разочарован.
«О, Дэйв, слава богу, что ты меня сейчас не видишь!»
– Впрочем, пойдем дальше. Сегодня мы начнем с мысли, что секс может возникать как реакция, скажем так, на плотность популяции. Популяция растет, вступает половое размножение, и тогда...
Он снова скрылся из ее поля зрения. Така сосредоточилась, попыталась включиться в эту нелепую, унизительную игру ради микроскопического шанса на победу. «Вступает половое размножение, гены перемешиваются, и рецессивные...»
Новый щелчок. Экзоскелет вытянул и растопырил ей ноги в метре над полом.
– Рецесс.. господи, рецессивные летальные гены выходят наружу, и весь генотип... коллапсирует...
Ахилл положил ей на правое бедно что‑то сухое и жесткое, комнатной температуры.
– Есть идеи? Или мне начать прямо сейчас?
– Сеппуку самоуничтожится, – выпалила Така. – Вымрет. За критической точкой плотности...
– Ммм...
Она не поняла, этого ли ответа он ждал. В нем был смысл. Если смысл хоть что‑то значил в этом проклятом...
– Так почему же он не вымер? – с любопытством спросил Ахилл.
– Потому что... потому что еще не достигнута пороговая плотность. Вы его сжигаете, и он все толком не может закрепиться.
Целую вечность она не слышала ни звука, ни движения.
– Недурно, – наконец произнес Ахилл.
Облегчение окатило ее волной. Внутренний голос
упрекнул ее за это чувство, напомнил, что она пленница, что Ахилл Дежарден может менять правила по своему усмотрению, но она не стала слушать, упиваясь крошечной победой.
– Значит, это противоядие, – забормотала она. – Я была права. Он запрограммирован на уничтожение Бетагемота и потом на самоуничтожение.
Где‑то у нее за плечом щелкнула захлопнувшаяся ловушка.
– Никогда не слышала термина «реликтовая популяция»? – Тяжесть на бедре пропала. – Думаешь, организм, скрывавшийся четыре миллиарда лет, не сумеет найти уголка, где Сеппуку его не достанет? А ему только и надо, что один уголок. Для начала – хватит. А потом Сеппуку «самоуничтожится», как ты сказала, и Бетагемот вернется, сильнее прежнего. Что, интересно, тогда станет делать Сеппуку? Восстанет из могилы?
– Но в...
– Небрежный ход мысли, Эли. Очень небрежный.
Шмяк!
Что‑то жгуче хлестнуло ее по ляжкам. Така вскрикнула; внутренний голос с издевкой напомнил: «Я же говорил!».
– Пожалуйста, – проскулила она
– Тянешь класс назад, мокрощелка. – Что‑то холодное пощекотало вульву. За плечом слабо скребло, словно ногтем по наждаку. – Понимаю, почему сосновая мебель всегда ценилась так дешево, – заметил Дежарден. – Столько заноз...
Она уперлась взглядом в кафельный пол, где рыбы превращались в птиц, сосредоточилась на неуловимой границе там, где передний план переходил в задний. Попыталась утонуть в умственном усилии. Думать только об узоре.
И не сумела отогнать мысль, что Ахилл подобрал его именно для это цели.
СПЛАЙСИНГ
Она была в безопасности. Дома. В глубине знакомой бездны, вода наваливается ободряющей тяжестью весом с гору, нет света, который бы выдал ее охотникам наверху. Ни звука, кроме биения ее сердца, ни дыхания.
Ни дыхания...
Но ведь так и должно быть ? Она – порождение морских глубин, великолепный киборг с электропроводкой в груди, идеал адаптации. У нее иммунитет к перепадам давления, независимость от азота. Она не может утонуть.
Но почему‑то, вопреки всем вероятностям, тонула...
Имплантаты перестали работать. Нет, они вовсе исчезли, оставив в груди только бьющееся сердце на дне кровавой полости, где прежде размещались легкие и механизмы.
Тело вопило, требуя кислорода. Она чувствовала, как скисает кровь. Она пыталась разинуть рот, вдохнуть, но ее лишили даже этого бесполезного рефлекса: маска обтянула лицо непроницаемой кожей. Она запаниковала, забилась, стремясь к поверхности, далекой, как звезды. Внутри ее зияла пустота. Она корчилась вокруг этого ядра пустоты.
И вдруг стал свет.
Простой луч откуда‑то сверху разрезал темноту. Она потянулась к нему: к серому хаосу, затянувшему поле зрения по краям, так что глаза начали закрываться. Наверху был свет, а со всех сторон забвение. Она потянулась к сиянию.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
