Мир Полудня (сборник) - Аркадий и Борис Стругацкие

– Я буду говорить с Каспаро сам,  –  перебил Званцев.  –  Проводите меня.

– Хорошо,  –  сказал оператор.  –  Пошли.

Званцев оглянулся на Акико. На лице Акико было много больших и маленьких капель. Она сказала:

– Идите, Николай Евгеньевич.

Потом она повернулась к людям в плащах:

– Дайте ему плащ кто-нибудь, а сами полезайте в машину. Можно поставить машину поперек шоссе.

Званцеву дали плащ. Акико хотела вернуться в машину и развернуть ее, но Михайлов сказал, что двигатель включать нельзя. Он стоял и светил своим неуклюжим коптящим факелом, пока машину вручную разворачивали и ставили поперек дороги. Затем застава в полном составе забралась в кабину. Званцев заглянул внутрь. Акико снова сидела, свернувшись, на переднем сиденье. Товарищи Михайлова уже спали, уткнувшись головами друг в друга.

– Передайте ему…  –  сказала Акико.

– Да, обязательно.

– Скажите, что мы будем ждать.

– Да,  –  сказал Званцев.  –  Скажу.

– Ну, идите.

– Саёнара, Аки-тян.

– Идите…

Званцев осторожно прихлопнул дверцу и подошел к оператору:

– Пойдемте.

– Пойдемте,  –  откликнулся оператор совсем новым, очень бодрым голосом.  –  Пойдемте быстро, нужно пройти семь километров.

Они пошли, широко шагая, по мокрому шершавому бетону.

– Что у вас там делается?  –  спросил оператор.

– Где  –  у нас?

– Ну, у вас… В большом мире. Мы уже полмесяца ничего не знаем. Что в Совете? Как с проектом Большой Шахты?

– Очень много добровольцев,  –  сказал Званцев.  –  Не хватает аннигиляторов. Не хватает охладителей. Совет намерен перевести на проект тридцать процентов энергии. С Венеры отозваны почти все специалисты по глубокой проходке.

– Правильно,  –  сказал оператор.  –  На Венере им теперь нечего делать. А кого выбрали начальником проекта?

– Понятия не имею,  –  сердито сказал Званцев.

– Не Штирнера?

– Не знаю.

Они помолчали.

– Мерзость, верно?  –  сказал оператор.

– Что?

– Факелы  –  мерзость, правда? Такая дрянь! Чувствуете, как он воняет?

Званцев принюхался и отошел на два шага в сторону.

– Да,  –  сказал он. От факела воняло нефтью.  –  А зачем это?  –  спросил он.

– Так приказал Каспаро. Никаких электроприборов, никаких ламп. Мы стараемся свести все неконтролируемые помехи к минимуму… Кстати, вы курите?

– Курю.

Оператор остановился.

– Дайте зажигалку,  –  сказал он.  –  И ваш радиотелефон. Есть у вас радиотелефон?

– Есть.

– Дайте все мне.  –  Михайлов забрал зажигалку и радиотелефон, разрядил их и выбросил аккумуляторы в кювет.  –  Извините, но так надо. Здесь на двадцать километров в округе не работает ни один электроприбор.

– Вот в чем дело,  –  сказал Званцев.

– Да-да. Мы разграбили все пасеки вокруг Новосибирска и делаем восковые свечи. Вы слыхали об этом?

– Нет.

Они снова быстро пошли под непрерывным дождем.

– Свечи тоже мерзость, но все-таки лучше, чем факелы. Или, знаете, лучина. Слыхали про такое  –  лучина?

– Нет,  –  сказал Званцев.

– Есть такая песня: «Догорай, моя лучиночка». Я всегда думал, что лучина  –  это какой-то генератор.

– Теперь я понимаю, откуда этот дождь,  –  сказал Званцев помолчав.  –  То есть я понимаю, почему выключены микропогодные установки.

– Нет, нет,  –  сказал оператор,  –  микропогодные установки  –  это само собой, а дождь нам гонят специально с Ветряного Кряжа. Там есть континентальная установка.

– Зачем это?  –  спросил Званцев.

– Закрываемся от прямого солнечного излучения.

– А разряды в тучах?

– Тучи приходят пустые, их разряжают по дороге. Вообще опыт получился гораздо грандиознее, чем мы сначала думали. У нас собрались все специалисты по биокодированию. Со всего мира. Пятьсот человек. И все равно мало. И весь Северный Урал работает на нас.

– И пока все благополучно?  –  спросил Званцев.

Оператор промолчал.

– Вы меня слышите?  –  спросил Званцев.

– Я не могу вам ответить,  –  сказал Михайлов неохотно.  –  Мы надеемся, что все идет как надо. Принцип проверен, но это первый опыт с человеком. Сто двадцать триллионов мегабит информации, и ошибка в одном бите может многое исказить.

Михайлов замолчал, и они долго шли не говоря ни слова. Званцев не сразу заметил, что они идут через поселок. Поселок был пуст. Слабо светились матовые окна коттеджей, а в окнах было темно. За ажурными изгородями в мокрых кустах чернели кое-где распахнутые ворота гаражей.

Оператор забыл про Званцева. «Еще часов шесть, и все будет кончено,  –  думал он.  –  Я вернусь домой и завалюсь спать. Великий Опыт будет закончен. Великий Окада умрет и станет бессмертным. Ах как красиво! Но пока не придет время, никто не скажет, удался ли опыт. Даже сам Каспаро. Великий Каспаро, Великий Окада, Великий Опыт! Великое Кодирование.  –  Михайлов потряс головой  –  привычная тяжесть снова ползла на глаза, заволакивая мозг.  –  Нет-нет, надо думать. Валерио Каспаро сказал, что надо начинать думать уже сейчас. Все должны думать, даже операторы, хотя мы слишком мало знаем. Но Каспаро сказал, что думать должны все. Валерио Каспаро, в просторечии Валерий Константинович. Забавно, когда он работает, работает и вдруг скажет на весь зал: „Достаточно, посидим немного, тупо глядя перед собой!“ Эту фразу он где-то вычитал. Если в этот момент спросить его о чем-нибудь, он скажет: „Юноша, вы же видите. Не мешайте мне сидеть, тупо глядя перед собой…“ Опять я не о том думаю! Итак, прежде всего поставим задачу. Дано: комплекс физиологических нейронных состояний (говоря по-простому  –  живой мозг) жестко кодируется по третьей системе Каспаро  –  Карпова на кристаллическую квазибиомассу. При должной изоляции жесткий код на кристаллической квазибиомассе сохраняется при нормальном уровне шумов весьма долго,  –  время релаксации кода составляет ориентировочно двенадцать тысяч лет. Времени достаточно. Требуется найти: способ перевода кода биомассы на живой мозг, то бишь на комплекс физиологических функционирующих нейронов в нуль-состояниях. Кстати, для этого требуется еще и живой мозг в нуль-состоянии, но для такого дела люди всегда находились и найдутся  –  например, я… Эх, все равно не разрешат. О живом мозге Каспаро и слышать не хочет. Вот чудак! Сиди теперь и жди, пока ленинградцы построят искусственный. Вот… Короче говоря, мы закодировали мозг Окада на кристаллическую биомассу. Мы имеем шифр мозга Окада, шифр мыслей Окада, шифр его „я“. И теперь требуется найти способ перенести этот шифр на другой мозг. Пусть искусственный. Тогда Окада возродится. Зашифрованное „я“ Окада снова станет действующим, настоящим „я“. Вопрос: как это сделать? Как?.. Хорошо бы догадаться прямо сейчас и порадовать старика. Каспаро думает об этом четверть века. Прибежать к нему в мокром виде, как Архимед, и возопить: „Эврика!“»  –  Михайлов споткнулся и чуть не уронил факел.