Дело мерзкого снеговика - Николас Блейк

Найджел напомнил, что между 3.50 и 4.15 он говорил с Шарлоттой и Хивардом в кабинете. В любом случае они не могли добраться до молока.

Из показаний дворецкого выходило, что он вошел в кладовую, как только пробило четыре часа, чтобы лично проверить поднос с чаем.

– А вы… э-э… наблюдательный человек? – спросил Блаунт.

Найджел напрягся. Если глазговский выговор берет верх в его голосе, значит, Блаунт напал на след.

– Надеюсь, что так, сэр. Мои обязанности…

– Когда вы вошли в кладовую в четыре часа, тут была эта бутылка?

Он ткнул своим пенсне в сторону небольшой бутылки, пытавшейся спрятаться в глубокой вазе, стоящей на полке над тем местом, где был поднос.

– Боже правый! – воскликнул дворецкий. А что ему оставалось сказать, ведь на бутылке красовалась красная этикетка с надписью «ЯД». – Нет, сэр, этой бутылки тут не было, когда я…

– Вы уверены?

– Абсолютно, – отвечал тот с суровым упреком в голосе, как в средние века какой-нибудь соборный витражист, отстаивающий верность своего изделия канонам.

Блаунт, чуть дыша, обернул бутылку носовым платком, вынул пробку и с великой осторожностью понюхал:

– Да. Это он. Видели ее раньше?

Дворецкий, помычав и помявшись, признал, что похожая бутылка стояла в шкафу в кабинете хозяина.

Через полчаса Найджел проследовал в приемную. Блаунт наконец опросил обитателей дома, и выяснилось следующее. Между 4.00 и 4.15 мистер и миссис Ресторик были в кабинете, а Найджел, Дайке и Эвнис – в гостиной; около пяти минут пятого Эндрю Ресторик вошел в гостиную и оставался там до внесения чайного подноса. Единственным из всех, кто в это время мог перемещаться без ведома остальных, был доктор Боган. Он утверждал, что находился наверху, в своей комнате, примерно до 4.10, тогда сошел вниз, помыл руки в уборной в холле и потом вошел в гостиную, как раз перед тем, как горничная внесла поднос с чаем.

Блаунт принял все к сведению.

– Если полагаться на показания дворецкого, что в четыре часа в кладовой не было бутылки с ядом, а таким ребятам сразу бросается в глаза все, что стоит не на месте, тогда единственными людьми, которые могли налить в молоко отравы, становятся Эндрю Ресторик и доктор Боган. Не вижу причин, зачем бы Эндрю понадобилось лить себе яд в молоко и предлагать его коту. Значит…

– Что и требовалось доказать? Вряд ли. Слишком легко. Если бы это сделал Боган, то, несомненно, он обзавелся бы каким-нибудь алиби. И разве стал бы он оставлять бутылку в таком заметном месте? Она так стояла, будто было специально предусмотрено, что мы найдем ее.

– У него не было времени спрятать ее понадежнее. И еще. Я не надеюсь найти там отпечатки пальцев: скорее всего, он брался за нее носовым платком.

– Твоя ошибка в том, что ты слишком сосредоточился на периоде с четырех до без пятнадцати пять. Дворецкий мог и ошибиться, и тогда нам придется разобраться с периодом 3.50-4.00. А может, преступник отравил молоко еще раньше и засунул туда бутылку после 4.15, чтобы бросить тень на Богана.

– Не может быть! Выходит, что он непременно попадается кому-нибудь на глаза. Дайке, Боган, Эндрю и мисс Эйнсли – в гостиной, мистер и миссис Ресторик – с тобой.

– Есть нюансы. С тех пор, как я ушел от Ресториков из кабинета, и до того момента, когда они вошли в гостиную, прошло несколько минут. Они…

– Ой, что ты! Ты же не хочешь сказать… – Блаунт был действительно потрясен.

– Я вошел к ним в кабинет для разговора только в четыре часа. До этого кто-нибудь из них вполне мог отравить молоко, а потом, после разговора, по пути в гостиную зайти в кладовую и тогда засунуть в вазу бутылку. Они лучше всех в этом доме знают распорядок работы слуг. Они знали, что дворецкий ходит проверять чайный поднос за десять-пятнадцать минут до того, как его вносят в гостиную. Они могли бы расслабиться, сознавая очевидность того, что в четыре часа бутылки там не было, это давало бы им хорошее, но все-таки не безупречное алиби.

– Но ради всего святого, откуда могла прийти им в голову мысль отравить Эндрю?

Найджел сослался на то, что было сказано Эвнис Эйнсли и Ресториками в беседе с ним.

– Теперь понимаешь? – заключил он. – Если Ресторики действительно на мели, у них есть большие основания для убийства и Элизабет, и Эндрю. Деньги Элизабет должны быть поровну разделены между Эндрю и ими. Теперь предположим, что Эндрю умирает без завещания или составляет завещание по их требованиям: все его деньги плюс его доля в деньгах Элизабет тоже переходят к ним, а все вместе – это кругленькая сумма. Тебе придется спросить Эндрю о его завещании.

– Ресторик не отравитель, – сердито ответил Блаунт. – Люди с таким норовом – всегда неудачники.

– По-моему, леди Макбет тоже была с характером.

Блаунт критически посмотрел на него:

– Хм. Значит, ты думаешь так. Не объяснишь ли мне тогда, как мистер и миссис Ресторик умудрились перелить часть молока из стакана Эндрю в кувшин, если их даже не было в гостиной?

– Они и не делали этого. Это работа Богана, вот что я думаю. Он выкидывает фокусы, разве тебе не ясно? Если те горелые бумаги у него в камине и вправду были подброшены, Боган захотел отвести от себя все остальные подозрения, которые он мог навлечь.

– Не могу понять, как он мог бы рассеять подозрения к себе, перелив отравленное молоко из стакана в кувшин. Скорее, он хотел отравить всех вместе, а не только Эндрю.

– Я сказал «отвести» подозрения, а не «рассеять». Мы знаем, и он это осознает, что между ним и Эндрю существует своего рода личная неприязнь. Связана ли она как-нибудь с убийством, еще неизвестно. Но теперь он должен избавиться от любых улик, указывающих на то, что он наконец вышел на охоту за Эндрю.

– Все это слишком надумано, Стрэнджвейс. И все совершенно бесполезно для того, чтобы навести тень на Ресториков.

– Я не хочу наводить на них никакую тень. Но меня смущает эта запертая дверь.

– Какая запертая дверь?

– Как я тебе рассказывал, со слов Хиварда получается, что, когда он пошел к комнате Бетти около 11.30 в ночь убийства, дверь оказалась заперта. Теперь видишь неувязку? Мы думали, что в ту ночь она кого-то ждала – любовника или кого-то еще. Если бы она ждала гостя, она бы не заперла дверь. Если же дверь была заперта, то она никого не ждала и никто не мог войти внутрь без запасного ключа. У Хиварда есть запасной ключ. Или, другими словами, если дверь не была заперта, то Хивард зачем-то лжет.

– Ты совсем запутался в своих выводах, – укоризненно вымолвил Блаунт. – Разве не мог ее любовник уже быть в комнате, когда пришел Хивард? Тогда с закрытой дверью все ясно.

Точно. Я не подумал об этом, – потупился Найджел. – Но я кожей чую, что с этой закрытой дверью что-то не то.

И впоследствии он оказался прав, невзирая на все логические доводы.

Глава 16

Той, прозорливой правотой своею,

Простой клубок был от невзгод

хитросплетенья

Сейчас, уцепившись за гипотезу леди Макбет, Найджел, как лицо неофициальное, полностью проигрывал Ресторикам. Стремясь не раскрыть им своих подозрений, ибо, будь они виновны, это вынудило бы их защищаться, он решил перенести дело в Лондон. Ресторикам он сказал, что эта поездка должна расставить по местам некоторые неточности.

Неточности, думал он, пока поезд прокладывал путь сквозь снежные заносы, были пренебрежением к фактам.

Все дело превращалось в клубок неточностей, и было практически невозможно отыскать в этой путанице нужную нить. Но уж кому и было тяжело, так это Блаунту. Привыкший арестовывать людей, он только успевал приготовиться к броску на одного из участников этой жуткой игры, как другой тут же подпрыгивал и отвлекал его внимание. Да и сам Блаунт заметил Найджелу перед отъездом – не разбив яиц, не приготовишь яичницу. Он не имел права арестовывать Вилла Дайкса только за щетинку от одежной щетки и за несостоявшуюся помолвку. Он не мог арестовать и Богана только за то, что тот был зловещим типом, который мог снабжать, а мог и не снабжать Элизабет марихуаной пятнадцать лет тому назад и который мог жечь, а мог и не жечь бумаги у себя в камине наутро после убийства. Точно так же он не мог арестовать и Хиварда за запертую дверь, и Эвнис Эйнсли – за ее подвиги в шантаже Хиварда, и Эндрю – за то, что он толковал о людях, упоенных злом.

Не было мотивов преступления, подкрепленных действительно весомыми вещественными доказательствами, которые защита не смогла бы развеять по ветру, – вещественных доказательств не хватало даже на то, чтобы было что развеивать. Расследование откладывалось, Блаунт больше не мог удерживать подозреваемых в Истерхем-Мэнор. Само собой, он и не хотел этого делать. Он знал по опыту, что эта стадия дела всегда смахивает на длинный полицейский мундир: рано или поздно, но что-то должно всплыть, кто-то должен проявить нетерпеливость или неосторожность и выдать себя. Он возлагал надежды и на ненавязчивое наблюдение, установленное за квартирой Элизабет в городке, которое, впрочем, пока не давало никаких полезных для дела сведений, но оставался шанс, что преступник, который получался большим охотником до фальшивых улик, подложит что-нибудь и туда.