Голубые молнии - Александр Кулешов

Не парашют, а прямо живое существо, да еще балуемое, опекаемое.

И так повторяем десятки раз. Наверное, завяжи мне глаза — уложу парашют без малейшей ошибки. И я думаю о том, какая огромная ответственность лежит на каждом из нас. Ведь, укладывая парашют, мы держим в руках не только кусок нейлона, мы держим жизнь товарища. В чем хочешь прояви небрежность — подведешь себя, отделение, взвод… Здесь же небрежность, да что там, самое крошечное упущение недопустимо. От меня зависит жизнь товарища. А от его добросовестности — моя.

Наверное, нигде такого нет, только в армии, чтоб вот так тесно сплетались судьбы людей, чтоб так непосредственно и ощутимо каждый отвечал за действия, за жизнь каждого. Здорово все-таки! Может, это глупо, но я испытываю чувство гордости…

И еще смотрю я на белый нейлон, на оранжевый чехол, на стропы, из которых одна, четырнадцатая, отмечена красной муфтой, на тусклые карабинчики и зеленый мешок, на все это хозяйство, такое совершенное, такое до мелочей продуманное, такое простое и в то же время гениальное в своей простоте, и думаю о том, с чего все это начиналось, чего стоило.

Нам рассказали историю парашютизма.

Жутко увлекательно. Оказывается, еще я древнем Китае уличные акробаты развлекали толпу, прыгая с «парашютом». Леонардо да Винчи в XV веке нарисовал парашют. А триста лет спустя воздухоплаватель Бланшар, спасая жизнь, совершил прыжок.

Современный парашют изобрел Котельников.

Сколько потом парашют совершенствовали!

Когда возникли воздушнодесантные войска, чего только не придумывали: и индивидуальные подвесные кабины, и авиабусы, и сбрасывание без парашюта на грузовых платформах с метровой высоты, что пытались осуществлять американцы…

А первые десанты! Из ТБ прямо на крылья соскальзывали…

Много о чем нам рассказывали.

Теперь с парашютом опускаются кабины космонавтов, катапультировавшиеся летчики-высотники, прыжки совершают из стратосферы, в одиночку и группами, ночью и днем, мужчины и женщины, как моя Кравченко (уже моя?). А уж наш-то прыжок совсем пустяки — два прибора страхуют, есть запасной парашют. Старшина правильно говорил, что несчастный случай, конечно, может произойти, если, например, плохо будет уложен парашют.

Пока я укладываю парашют, изучаю его, рассматриваю, все время толкую себе: «Это друг. Друг, а не враг. Он не подведет. Все будет в порядке. Бояться нечего».

Потом опять начинаю мучиться. Он-то не подведет, а я? И вообще я совсем не боюсь, что разобьюсь, ни чуточки. Боюсь, что не прыгну, не решусь в последний момент.

Да еще при Тане!

Господи, дали бы они мне пинка хорошего, и порядок. Надо все-таки со старшим лейтенантом Якубовским поговорить конфиденциально. В конце концов, он, замполит, он обязан заботиться о нашем моральном состоянии, воспитывать нас. И к каждому иметь индивидуальный подход. Обязан!

А если гвардии рядовой Ручьев нуждается в особом подходе, то почему бы не применить к нему такую воспитательную меру, как хороший пинок ногой?

Нет, я с ним поговорю. Пусть мы полетим вдвоем, никого больше, И в решающий момент пусть выкинет меня из самолета. Любым способом. Снизу же не видно. Потом я уже сам буду прыгать. Первый раз только! Главное — первый!

Ну, что у нас сегодня, еще?

Физподготовка. Командир взвода проводит. Наш командир взвода лейтенант Грачев вроде Щукаря: на вид дохлый, а силищи в нем невпроворот. У него миллион разрядов по всем видам спорта, а по лыжам он кандидат в мастера, третье место на окружных соревнованиях занял! И уж что-что, а физподготовка у него будь здоров — семь потов сойдет.

Но, между прочим, мы тоже не лыком шиты — так или иначе, а все спортом занимались. Другой вопрос — зачем мне это нужно? Именно мне, потому что вообще десантникам невозможно без спорта, как ракетчикам, наверное, без математики.

— Вы только подумайте, что такое десантники! — толкует нам лейтенант Грачев. — Это молнии, понимаете, голубые молнии, они приходят с неба и поражают врага неотвратимо. Точно и мгновенно в самое уязвимое и неожиданное место. Вы представляете себе десантника, который начнет задыхаться, пробежав полкилометра? Или без брода речку не перейдет? Или не справится с напавшим на него солдатом противника, да что там солдатом — двумя-тремя?

Быстрота, ловкость, сила, выносливость десантнику так же необходимы, как… переводчику знание языка, а снайперу острый глаз!

И все это дает спорт. Так что давайте, хлопцы, нажимайте. Между прочим, и после армии тоже не пожалеете. Здоровье-то любому нужно, хоть ты с парашютом прыгаешь, хоть бабочек ловишь.

Вот так нас воспитывает гвардии лейтенант Грачев и подтверждает слова личным примером. В этом смысле он будь здоров — во всем первый. Особенно нажимает на самбо. Сегодня как раз отрабатывали (терпеть не могу этого слова) приемы самбо. Тут наш Щукарь. конечно, отличился. Кажется, щуплый, черт! А его только ухватишь, он раз-два — вывернулся и тебя же бросает. Но я теперь к нему приноровился. Несколько раз сам его швырял.

— Молодец, Ручьев, — хвалит меня лейтенант Грачев, — хоть твой культуризм и противопоказан самбистам, а толк из тебя выйдет.

— Это почему же противопоказан? — обижаюсь.

— Потому что мышцы ты себе накачиваешь. Понял? Мышцы — рельеф, так сказать, телесный. Посмотри на ребят, у них рука в два раза тоньше твоей, а штангу потяжелей жмут. Скорость и гибкость ты теряешь. Мой тебе совет, нажми на скорость, на реакцию. Если это дело сумеешь приобрести — цены тебе не будет. Помяни мое слово!

— Точно! — Это Щукарь свой голос подает.

Я ворчу, а сам тихо-тихо нажимаю на скоростные упражнения. Может, действительно так? Там-то, в Москве, мне мышцы проверить негде было, только девушек на пляжах восхищал. Смотрю, ребята куда легче моего работают, а на вид я их одной рукой дюжину сверну.

В личное время сажусь за письма.

Здравствуй, па!

Не удивляйся, что письмо передаст тебе Влад. Прочтешь, отдай ему обратно. Так надо. И поклянись, что ма ничего не узнает.

Она пишет, что собирается приехать. Этого ни в коем случае нельзя допускать! Ты пойми, если она приедет, то все испортит. Ко мне здесь все относятся с большим уважением, даже сам генерал.

А тут приедет ма — ты ее знаешь. Она начнет всех «брать на обаяние». Может, в Москве это и проходит в ее «кругах», а здесь нет. Как бы тебе объяснить? Здесь народ немного другой.

Постарайся ее удержать всеми силами. Скажи, что летом поедешь сюда с гастролями и ее прихватишь. А сейчас можно все испортить. Короче, ни при каких обстоятельствах нельзя ее сюда пускать!

Теперь насчет перевода. Пусть не слишком нажимает. Есть соображения. Имеет смысл не торопиться. Потом, сообщу подробней. Таковы мои просьбы, отец. И еще. Сам я ей писать об этом не могу, она бог знает что подумает, а ты ей как бы невзначай подай мысль прислать мне сюда штатский костюм и пальто. Галстуки, рубашки, получше. Словом, она подберет.

А так ни о чем не беспокойся, твой сын в полном порядке.

Привет, Влад, старик!

Получил от тебя письмо, спасибо. Значит, Эл мне верна. Но меня это не очень-то волнует, честно говоря.

У меня, Влад, намечается большой роман. Великий. Не буду сообщать персоналий — тайна, но знай — я таких еще не видел. Скажу честно, старик, взволнован. Весьма. Сердце трепещет. А если без шуток, то она мне действительно здорово нравится. Понимаешь, Влад, это даже трудно объяснить. И не в том вопрос, что красивая, прославленная и т. д., а не встречались раньше такие.

Мы ведь с тобой с кем обычно? Вот Эл — лучший образец. Здесь совсем иное дело. Сам еще толком не разберусь…

Разберусь — напишу.

Только видимся мы редковато — армия. Есть тут у всех, у солдат в том числе, кое-какие дела. Ну что ж, «тем сладостней короткие свиданья».

Вкладываю в конверт письмо для отца. Передай. Пусть при тебе прочтет, сразу же забери у него и уничтожь. А то мать найдет, хлопот не оберешься. И бдительно следи, успокоилась она или все-таки рвется сюда. В случае чего — сигнализируй, Эл скажи — был на очень ответственном задании, не мог писать. Теперь вернулся, в ближайшие дни напиши.

Жду твоих писем, старик.

Глава XIII

В шесть утра у Таниного дома прозвучал настойчивый автомобильный сигнал.

Открыв форточку, Таня закричала:

— Завтракали?

— Завтракали! — хором ответили Васнецов и Копылов из машины.

— Тогда иду!

Форточка захлопнулась.

Оба офицера так спланировали свое время, чтоб удалось отвезти Татьяну к месту сбора. Копылов раздобыл машину.

Зима уверенно вступала в свои права даже здесь, в этом отнюдь не северном краю.

Мягкие белые покрывала застлали поля, прилегли на крышах, распушились похудевшие, оголившиеся деревья. Сырой ветерок, частый гость этих мест, пронизывал насквозь, хотя красный столбик на термометре едва опустился ниже нуля.