Россия при старом режиме - Ричард Пайпс

Родословные семьи и рода составили в каком-то смысле клуб для узкого круга: они и только они могли претендовать на высшие чины (боярина, окольничего и думного дворянина) на царской службе. В начале XVII в. девятнадцать родов, почитавшихся наиболее знатными, обладали особыми привилегиями, дававшими их представителям возможность достичь вершин служебной лестницы более или менее автоматически. Котошихин (см. выше, стр. #105) говорил в середине XVII в. о тридцати родах, обладавших исключительными правами на высшие посты, в том числе на членство в царском совете, высшие административные должности в главных городах, судейские места в основных приказах и важные дипломатические назначения. Не, внесенным в родословные списки служилым людям приходилось довольствоваться службой в коннице и на менее значительных административных должностях. Монархии приходилось мириться с таким устройством, поскольку в противном случае она рисковала столкновением с объединенным сопротивлением ведущих домов государства. Царь мог делать все, что ему угодно, кроме — изменения родословной той или иной боярской семьи, ибо родословная считалась «вотчиной», лежащей за пределами полномочий даже самой царской власти.

Родословные бояре не только составляли среду, из которой черпались кандидаты на высшие административные должности; они также могли в большой мере указывать, кому именно из них следует эти должности занять. Это они делали при посредстве института «местничества», введенного где-то в начале XV в. и официально упраздненного в 1682 г. Московский служилый класс даже в своих верхних слоях представлял смешение людей самого разного происхождения и положения: потомков Рюриковичей, чья родословная тягалась в знатности с генеалогией самого царствующего дома и которые, пореши судьба по-иному, сами бы сидели на царском престоле; наследников крещеных татарских князей и ханов; бояр, чьи предки служили московскому дому; бояр низложенных удельных князей и так называемых «детей боярских», являвших собою нечто вроде испанских гидальго — обычно вконец разорившихся безземельных воинов. Даже среди родословных выступали резкие социальные различия. Чтобы не утратить своего положения и не раствориться в безликой массе, родословные семейства и рода выработали чрезвычайно сложную и изощренную систему чинов и заставили монархию принимать ее во внимание при назначении на высшие должности и составлении протокола придворных и церковных церемоний.

У каждого из этих родов имелся свой собственный внутренний табель, основанный на старшинстве. Отец был на одно «место» впереди сыновей и на два — впереди внуков: Старшинство среди братьев, дядьев, племянников, двоюродных братьев и родни со стороны мужа или жены, равно как и составлявших род семейств, регулировалось подробными правилами. Когда членам рода предстояло назначение на должность, прилагали большие усилия к тому, чтобы находившиеся на низших ступенях местнической лестницы не пробрались вперед вышестоящих.

Еще большее значение имели местнические счеты, регулирующие отношения между фамилиями и родами. Послужные списки всех служилых людей (которые в XVII в. объединялись примерно в 3 тысячи родов, составлявших 15 тысяч семейств) хранились в делах Разрядного Приказа, или, как его сокращенно называли, Разряда. Они дошли до наших дней и состоят из тысяч томов, являющих собою памятник усердию московской бюрократии. Исходя из этих записей, можно было установить, какие должности и места на официальных церемониях занимали когда-либо предки и родственники данного лица, а также кто стоял выше, а кто — ниже их. Все это заносилось в особые местнические книги. Бояре пользовались этими записями, чтобы побудить царя при назначении на должности принимать во внимание относительное положение родов и их отдельных членов. Родовая честь требовала, чтобы служилый человек отказывался от должности, подчиненной и даже равной тому, чьи предки или родственники в прошлом подчинялись его собственным предкам или родственникам. Поступить по-иному значило бы навсегда запятнать свой род и понизить служебное положение всех его членов, как живущих, так и еще не родившихся. [Именно поэтому практиковавшееся Москвой намеренное снижение служебного положения боярина, имевшее целью предотвратить его уход, было таким действенным средством.] При таком взгляде на вещи неважен был характер должности и ее значение; важно было лишь то, кто под чьим началом служит. Накануне всякой битвы царя атаковали челобитными слуги, протестовавшие против того, что им дали командную должность ниже их законного «места». Некоторые кампании приходилось выносить вообще за пределы местнической иерархии (то есть о них не велось записей для использования в будущих местнических счетах); не будь этого ухищрения, непонятно, как Москва вообще смогла бы воевать. Но и на гражданской службе, а еще чаще на придворных церемониях, не было конца челобитным и тяжбам самого ребяческого характера. Нижеследующий текст, являющийся, как полагают, последним примером местнических дрязг, может послужить хорошей иллюстрацией:

В 1691 г. 15 апреля велено быть у стола Патриарха Адриана боярам Льву Кирил. Нарышкину, князю Григ. Афан. Козловскому, окольничему Феод. Тим. Зыкову, думному дьяку Емел. Игнат. Украинцеву. Князю Козловскому по каким-то местническим счетам показалось неприличным ехать на этот обед к Патриарху и потому он отказался ехать за болезнью; но во дворце, около царя знали, вероятно, причину отказа Козловского и посылают ему сказать, что если он болен, то бы ехал непременно и колымаге. Не поехал и тут Козловский. Ему велят сказать, что если он не поедет в колымаге, его привезут во дворец насильно в телеге. Козловский и после этой угрозы не поехал. Его привезли насильно в телеге к Красному Крыльцу; он не хотел выходить из телеги и его насильно отнесли в Крестовую Патриаршую Палату и посадили за стол. Козловский нарочно лег на пол и долго лежал. Тогда велено его посадить за стол невольно; но Козловский не сидел за столом, а все валился на бок и тогда приказали разрядным подъячим держать его. После обеда на площади у Красного Крыльца объявили Козловскому указ, что «за его ослушание отнимается у него честь и боярство и записывается он с городом Серпейском, чтобы на то смотря и иным впредь так делать было не выгодно». [М. Яблочков, История дворянского сословия в России. СПб., 1876. стр. 415-16.]

Для разрешения местнических раздоров учредили особые боярские комитеты. Они обыкновенно решали не в пользу челобитчика и для острастки других нередко приговаривали его к кнуту или иному унижению.

Местничество явно соблюдалось не строго, иначе правительственный механизм совсем бы остановился. Оно было по сути дела большой помехой и раздражало монарха, ибо напоминало ему, что он не полный хозяин в своем собственном доме. Хотя сильным царям удавалось держать бояр в узде, в тяжелые для монархии времена (например, во время регентства или в междуцарствие) раздоры промеж боярских родов угрожали целостности государства. Все эти соображения побудили монархию создать рядом с древними родами другой класс служилых людей, менее склонных к родовой обособленности, более зависимых и сговорчивых, класс, который никогда не знал свободы перехода и собственных вотчин.

Вспомним (стр. #67), что у удельных князей имелись дворовые слуги, звавшиеся дворецкими и занимавшие в поместьи всякие административные должности. Большинство из них были рабами; однако даже больным людям из их числа не давали уйти от хозяина. Они весьма напоминали ministeriales феодальной Германии и Австрии. Ряды их неуклонно пополнялись «детьми боярскими», безземельными и потому склонными прибиваться к княжескому двору и служить за какую угодно плату. В начале XVI в. Москва располагала довольно большим резервом таких второразрядных слуг. Они целиком и полностью зависели от царя и потому хорошо могли пригодиться ему в противовес родословным фамилиям и родам.

Основное различие между боярами и дворянами состояло в том, что первые владели вотчинами, а вторые — нет. Именно обладание вотчинной землей определяло, пользуется ли служилый человек (пусть даже лишь в теории) правом уйти от князя. С расширением московских владений царские земли сильно разрослись, а вместе с ними выросла нужда в слугах, поскольку бояр не хватало для службы в укрепленных городах, построенных для охраны растянувшихся границ государства. Поэтому возникла мысль раздать часть этой земли дворянам в ленное владение, называвшееся с 1470-х гг. поместьем. Завоевав Новгород и вырезав или выселив его виднейших граждан, Иван III провел там большую земельную реформу. Он конфисковал в свою пользу 81,7% пахотной земли, более половины которой забрал в царское хозяйство для прямой эксплуатации, а большую часть остатка распределил между дворянами в виде поместий. [А. Л. Шапиро, ред.. Аграрная история Северо-Запада России. Л.. 1971. стр. 333]. Вывезенной им из Новгорода и расселенной в центральных областях Московии новгородской знати Иван также роздал новые земельные владения на поместном праве. В отличие от вотчины, поместье юридически было царской собственностью. При испомещении слуг подразумевалось, что они и потомки их могут сохранить за собой поместья лишь покуда они исправно служат царю.